Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Идеи и интеллектуалы в потоке истории - Розов Николай Сергеевич "nikolai_r" - Страница 17


17
Изменить размер шрифта:

внушительную систему теоретико-множественного и логического

обоснования научных суждений, попытался представить всю историю

западной философии как историю логических недоразумений, заявил

амбициозную программу исправления предшествующей философии

путем очищения ее от языковых и логических неясностей и ошибок,

однако, по иронии судьбы наибольшую популярность обрел не среди

логиков и математиков, а в сфере философии.

Гуссерль первоначально строил свою феноменологию как «строгую

науку», которая должна была заменить философию, вывести из

кризиса всю европейскую философскую и научную мысль.

Ключевой идеей Венского кружка являлась окончательная

элиминация метафизики (абстрактной философии) через строгое

обоснование осмысленных и корректных научных суждений. Провал

этого проекта, к сожалению, заслонил весьма ценные полученные

членами Венского кружка результаты, вывел на первый план

философию языка позднего Л. Витгенштейна и релятивизм Т. Куна.

Сам Витгенштейн при своем видимом индивидуализме,

радикализме и даже мистицизме работал вполне в русле идей Рассела

и Венского кружка: как в « Логико-философском трактате», так и

в поздних работах он пытался «излечить» язык от излишних и

вносящих путаницу философских вопросов и суждений.

Даже Хайдеггер, метафизик из метафизиков, вполне может быть

помещен в данный ряд, поскольку в своих поздних размышлениях о

Бытии он фактически дискредитирует и отвергает всю

предшествующую западную интеллектуальную и духовную традицию

(и философию, и науку, и религию), обвиняя ее в «забвении Бытия»,

в размене на мелкие и незначимые вопросы, иными словами, опять же

отменяет всю прежнюю философию (сохраняя пиетет разве что к

досократикам и поэтам-романтикам), пытаясь заменить ее на свою

новую «метафизику Бытия».

Какие же выводы можно сделать из рассмотрения этого ряда

попыток отмены и преодоления философии?

Во-первых, мы видим здесь не периферийные, а самые что ни на

есть ключевые, центральные философские фигуры.

Интеллектуалистская традиция отмены философии — не частное

или маргинальное ответвление, а один из главных стержневых

потоков философской мысли.

Во-вторых, практически каждый названный пункт характеризуется

резким поворотом траекторий мышления, открытием новых

понятийных пространств, новых подходов и линий рассуждений.

53

В-третьих, философия не то что ни разу так и не была отменена

в результате этих попыток, но пуще прежнего расцветала.

Напрашивается даже такое гипотетическое суждение: чем серьезнее и

масштабнее попытки отмены философии, тем богаче и плодотворнее

ее последующее развитие.

Социологизация философии —

неявный вызов философскому сообществу

Труды Огюста Конта и Карла Маркса были первыми

классическими попытками социологической

отмены  философии. В последнее десятилетие атака возобновилась. Солидную

артподготовку провел Рэндалл Коллинз в своей « Социологии

философий» [Коллинз, 2002].

Коллинз объединяет философию и социально-гуманитарные науки

(включая социологию), как подчиняющиеся закону малых чисел и не

ведущие к накоплению положительных знаний. Коллинз выступает и

как приверженец кумуляционизма в социологии [Collins, 1999].

Действительно, имеются серьезные основания надеяться на прорыв

в социальных науках к достижению консенсуса относительно

достоверности многих эмпирических результатов и некоторых

объяснительно-предсказательных

теорий, к соответствующей

поступательной динамике социально-научного познания.10

С философией дело обстоит сложнее. Если определить ее

как мышление, направленное на предельное обоснование любых

суждений  и  построение  целостного  осмысленного образа

окружающего мира и места в нем разумных существ, то можно

усмотреть внутреннюю противоречивость и определенную

безнадежность в самом этом «проекте». Действительно, чем более

глубокие, специальные или достоверные основания мы изобретаем для

самых разных суждений, тем меньше шансов построить из этого

материала целостный осмысленный образ мира. И напротив, чем более

целостен и концептуально строен такой образ, тем больше будет

сомнений относительно обоснованности соответствующих суждений,

причем от самых общих до самых конкретных, касающихся мелких

фрагментов окружающего мира.

10 Здесь имеются в виду работы самого Коллинза по предсказанию распада

Варшавского пакта и СССР, а также теоретические результаты Р. Карнейро,

А. Стинчкомба, Т. Скочпол, К. и М. Эмберов, М. Манна, Д. Литтла,

Кр. Чейз-Данна, Т. Холла, С. Сандерсона и многих других. См.: [Время

мира, 2000; Структуры истории, 2001; Война и геополитика, 2003;

Разработка и апробация метода теоретической истории, 2001;

Макродинамика: закономерности геополитических, социальных и

культурных изменений, 2002].

54

Все сказанное только еще раз подтверждает коллинзовское видение

философии как непрекращающегося движения «острия философской

абстракции». В противопоставлении с естествознанием и математикой

становится ясно, что это движения «в никуда», своего рода, «бег на

месте».

Теперь вопрос поставим так: можно ли, не теряя сущностных черт

философии — ее претензий на трактовку предельных оснований

любых суждений и целостное осмысление мироздания, —

выскользнуть из паттерна «вечного возвращения» и встать на путь,

схожий с поступательным, кумулятивным развитием, основанным на

систематическом достижении познавательного консенсуса, который

характерен для математики и естествознания?

Подобные вопросы ставились и раньше, как правило, относительно

той или иной философской системы. Здесь же внимание смещается от

частной философской системы (которая уж точно не может быть

абсолютной и окончательной, что касается, между прочим, и любых

естественнонаучных теорий) к самому пути развития мировой

философии. Итак: как должно быть преобразовано философское

творчество, чтобы, не отказываясь от своих высоких претензий (см.

выше), встать на путь кумулятивного поступательного развития с

растущей платформой интеллектуального согласия? Метафорически

тот же вопрос можно поставить так: как спрыгнуть с «философской

карусели», но не перестать при этом быть философом?

Поставим тот же вопрос по-другому, более жестко и даже сурово.

Есть ли вообще философское знание, либо удел философии — всего

лишь накапливающиеся мнения? Возможные ли в философии

настоящие открытия?

Заметим, что знание в сфере истории философии о взглядах

философов прошлого является лишь эмпирическим научным, но никак

не философским  знанием. Открытие нового философского

манускрипта или факта идейного влияния опять же будет научным, но

не философским открытием. Появление новых понятий, моделей, схем,

логических ходов аргументации — это важнейшие интеллектуальные

накопления, но не открытия в собственном смысле слова.

Используя социологическую трактовку Коллинзом революции

в математике и естествознании как появления «науки быстрых

открытий» [Коллинз, 2002, гл. 10],

сформулируем следующий критерий. Необходимыми характеристиками знания являются как

достаточно широкий уровень согласия среди профессионалов, так и их

способность разными способами и с надежным воспроизводимым