Книга Мирдада - Раджниш Бхагаван Шри "Ошо" - Страница 24

“Ты - историк и летописец Ковчега; ты - сын бедняка. У твоего отца совсем не было земли, но зато семеро детей и жена, на которых он трудился, чтобы обеспечить самым необходимым. Не упомяни ни словом тот прискорбный эпизод, дабы те, кто придет после нас, не могли в нем отыскать причин для насмешек над Шамадамом. Оставь этого негодяя Мирдада, и я сделаю твоего отца свободным землевладельцем, заполню его амбары и пополню казну“.

На это я ответил, что Бог позаботится о моем отце и его семействе гораздо лучше, чем это смог бы сделать Шамадам. А Мирдаду я предан, как своему учителю и освободителю, и скорее расстанусь со своей жизнью, чем с ним. Что касается летописей Ковчега, я буду вести их, преисполнившись верой, и так хорошо, как только допускают мои знания и способности.

Позднее я узнал, что такие же предложения Шамадам сделал всем спутникам; но насколько он был успешен, мне не сказали. Но примечательно, что Химбал в своих посещениях Орлиного Гнезда стал менее регулярен, чем раньше.

Наронда: Много воды сбежало с гор и влилось в море, пока Спутники, за исключением Химбала, не собрались опять вокруг Учителя в Орлином Гнезде.

Учитель говорил о Всемогущей Воле, но внезапно смолк, а потом сказал,

МИРДАД: Химбал пребывает в печали, он хотел бы придти к нам за поддержкой, но его ноги стыдятся нести его сюда. Абимар, пойди и помоги ему.

Наронда: Абимар вышел и вскоре вернулся с Химбалом, который трясся от рыданий и имел самый несчастный вид.

МИРДАД: Подойди поближе, Химбал.

О, Химбал, Химбал. Из-за смерти отца ты позволяешь горю разрывать твое сердце и превращать его кровь в слезы. Что ж с тобой станет, когда умрет вся твоя семья? Что ты будешь делать, когда все отцы и матери, все братья и сестры во всем мире уйдут за пределы достижимости твоих рук и твоего взора?

Химбал: Ах, Учитель. Мой отец умер насильственно. Бычок, которого он недавно купил, боднул его в живот и еще пробил череп, и это случилось вчера вечером. Мне только что об этом сказал посланец. Горе мне. О, горе мне.

МИРДАД: И, кажется, он умер в тот самый момент, когда судьба, наконец, ему улыбнулась.

Химбал: Да, это так, Учитель. В тот самый момент.

МИРДАД: И эта смерть еще больнее ранит тебя, так как он купил бычка на деньги, которые ему послал ты.

Химбал: Да, это так, Учитель. Именно так. Кажется, тебе ведомо все.

МИРДАД: Это те деньги, которыми оценили твою любовь к Мирдаду.

Наронда: Химбал больше не мог сказать ни слова, его душили слезы.

МИРДАД: Твой отец не умер, Химбал. Не погибли даже его форма и тень. Но умерли твои ощущения его формы и тени. Теперь его форма стала так тонка, тень так прозрачна, что грубый глаз человека не может их увидеть.

Тень от кедра в лесу совсем не такая, как от кедра, превратившегося в мачту корабля, или в колонну в храме, или в перекладину виселицы. Тень от кедра меняется еще и от того, освещает ли его солнце или луна, звезды или багряные отблески заката.

И все же кедр, независимо от того, как он изменился, продолжает жить как кедр, хотя кедры в лесу и не признали бы в нем своего давнишнего брата.

Сможет ли шелковичный червь на листе дерева распознать своего собрата, уже укрывшегося в коконе? А последний, сможет ли он распознать своего собрата в мотыльке, летящем по ветру?

Узнает ли пшеничное зерно, скрытое в земле, своего собрата в стебле, вознесшемся ввысь?

Узнают ли туман в воздухе или вода в море свою сестру в сосульке, приютившейся в горной расщелине?

Признает ли Земля родную звезду в метеоре, что примчался к ней из глубин Пространства?

Узнает ли себя дуб в желуде?

Так как твой отец ныне пребывает в свете, который глаза твои воспринять не могут, и обрел форму, которую ты не можешь распознать, ты и говоришь, что его нет больше. Но материальному Я Человека, не важно, куда оно попадет и как изменится, предназначено менять свои тени до тех пор, пока оно не растворится целиком в Божественном Я Человека.

Кусок древесины, будь то зеленая ветка на дереве сегодня или колышек в стене завтра, остается древесиной при всех изменениях формы и тени, пока его не поглотит внутренний огонь. Также и Человек остается человеком, мертв он или жив, пока его не поглотит Бог, что внутри него. Точнее говоря, пока он не поймет свое единство с Единым. Но это не может свершиться за то одно мгновение, которое людям так нравится называть своей жизнью.

Все Время - это время жизни, спутники мои.

Во Времени нет начал и концов. Нет в нем и гостиниц, где путник мог бы остановиться на отдых.

Время - это непрерывность, которая сама себя перекрывает. Голова его вцепилась в собственный хвост. Во времени нет ни концов, ни остановок. Ничто не начинается, ничто не кончается.

Время - это колесо, созданное чувствами, и ими же запущенное во вращение в пустоте Пространства.

Ваши чувства воспринимают смену времен года, и это сбивает вас с толку, так как вам кажется, что все охвачено процессом изменений. Но вы признаете, что сила, которая приводит времена года к расцвету и увяданию, всегда одна и та же.

Ваши чувства воспринимают рост и увядание вещей, и вы в безнадежности заявляете, что распад - это результат развития любой вещи. Но вы признаете, что сила, приводящая к росту и распаду, сама никогда ни растет, ни распадается.

Ваши чувства замечают разницу между ураганом и бризом; и вы утверждаете, что ураган гораздо сильнее бриза. Но, вопреки этому, вы соглашаетесь, что движущая сила урагана и движущая сила бриза - одна и та же, и что сама она не несется ураганом и не веет бризом.

Как вы легковерны! Как вы доверяете любой хитрости, что подстраивают вам ваши чувства! Где же ваше Воображение? Ведь с его помощью вам ничего не стоит увидеть, что все сбивающие вас с толку изменения - не более чем трюк.

Ну как ураган может быть сильнее бриза? Разве не бриз дарит свое дыхание урагану? И разве не ураган напитывает им бриз?