Новейшие победы медицины - Глязер Гуго - Страница 16

— Если это и не те семена, все-таки стоит произвести опыт, так как подложный товар иногда бывает самым подходящим для наших целей.

Он оказался прав в своем предположении: семена были не те, не искомого вида ползучего кустарника, но как раз то, что требовалось; семена оказались вполне пригодными для его работ. Исследования потребовали большого труда, но результаты их были скудны. Если бы Рейхштейн располагал хотя бы 300 граммами семян, то добыл бы целый грамм действующего начала, а он получил только около одной трети грамма. Однако это был искомый гормон, и Рейхштейн мог быть вполне удовлетворен.

Впрочем, это был только научный триумф, не более, так как трети грамма было явно недостаточно ни для практических целей, ни для дальнейших исследований. Рейхштейну не оставалось ничего другого, как подвести черту под этим вопросом о гормоне и заняться другими задачами.

Кендэлл и Хенч

Но затем из Америки было получено хорошее известие. Условия для исследовательской работы там были гораздо лучше, чем в Европе, страны которой страдали от войны или находились под ее угрозой.

Эдвард Кендэлл одиннадцатью годами старше Рейхштейна. Он был исконным американцем, родился в штате Коннектикут и изучал химию, а поскольку он работал в большой больничной лаборатории, у него сложились тесные связи с медиками. Кендэлл занимался главным образом биохимией, химией живого организма. Вначале ученый разрешил несколько все еще существовавших загадок, связанных со щитовидной железой.

Впоследствии, почти одновременно с Рейхштейном, в 1934 году он приступил к работам над надпочечником. Обоих интересовала одна и та же проблема — кортизон, который тогда еще не носил этого названия, а обозначался номером, данным ему в лаборатории. Кендэлл также обнаружил, что в корковом слое надпочечника содержится не один гормон, а несколько действующих начал. Одно из этих веществ открыл Рейхштейн, он также показал, как его можно было бы получать в больших количествах. Впоследствии оно получило название дезоксикортикостерона.

В начале войны самый кортизон еще не был открыт. Но затем американские военные власти неожиданно заинтересовались этими исследованиями. Вначале это не вызывалось чисто военными соображениями, как с пенициллином, быстрое изготовление которого было важнее, чем выигранное сражение. Но один из руководящих военных медиков сообщил, что, по его сведениям, препарат Кендэлла хорошо помогает при отравлении микробными ядами во время инфекционных болезней. Тогда военные власти заинтересовались этим вопросом. Ведь во время войны отравления наблюдаются часто — и на почве инфекции и в связи с гангренозными процессами в ранах. Кроме того (никто не знал этого наперед), неприятель мог пустить в ход и отравляющие газы как крайнее средство борьбы. События первой мировой войны незабываемы. Как бы то ни было, доклад военного медика встретили с большим интересом; было решено предоставить в распоряжение Кендэлла такие денежные средства, какие могут понадобиться для его работы.

Итак, в 1941 году был создан комитет, который разработал план «кортизоновой стратегии»: мобилизовал соответствующую химическую промышленность и поставил перед нею задачу возможно быстрее изготовить большое количество кортизона. Точное планирование было тем более необходимо, что не было известно, какой именно кортизон следует производить. Ведь Рейхштейн и Кендэлл к тому времени установили, что в корковом слое надпочечника содержится шесть действующих начал.

Вначале решили выпускать препарат «компаунд А», и именно потому, что добывать это соединение гораздо легче, чем остальные, а время надо было экономить. Ведь химики предупредили с самого начала, что работа потребует долгого времени.

Химики были правы: только через три года они смогли доложить о своих успехах. Исследователи снова располагали небольшим количеством искомого вещества и произвели опыт, первый опыт на больном человеке.

Скажем сразу: он закончился неудачей. Больной, которому было введено ~новое соединение, «компаунд А», страдал бронзовой болезнью Аддисона, тяжелым поражением надпочечников. Что средство ему вообще не помогло, сказать нельзя, но действие его было весьма слабым; дезоксикорти-костероном, давно открытым Рейхштейном, можно было бы достигнуть большего. Итак, препарат «компаунд А» не имел никакой ценности, это надо было признать. Средство это почти не помогло и солдату, у которого после взрыва возникли тяжелые гангренозные раны. Можно только удивляться тому, что исследователи, химики не отказались от своего начинания, а продолжали тратить труд, время и деньги на дело, результаты которого оставались столь ничтожными.

Тем временем в работах начал принимать участие еще один исследователь. Это был друг Кендэлла, американец Филипп Хенч, бывший на год старше Рейхштейна и, подобно Кендэллу, работавший в клинике Мейо в Рочестере. Хенч был врачом и заведовал отделением ревматизма. Как знаток ревматизма он пользовался широкой известностью и, как ни мало обнадеживающим тогда было лечение хронического суставного ревматизма, он все же старался выяснить сущность и этого заболевания, столь важного в социальном отношении, и способствовать его лечению или предупреждению.

Однажды к Хенчу явился один из больных, старый человек, в течение многих лет страдавший ревматизмом и ставший почти недвижимым. Он сказал:

Профессор, вы видите, мне очень хорошо, я обхожусь без палки. Со мной произошло чудо: я перенес желтуху, и она прогнала мой ревматизм.

Это было точное наблюдение: одно заболевание прогнало другое.

Нечто подобное бывает, — ответил Хенч. В этот момент он действительно не мог сказать ничего другого. Но он тотчас же решил основательно изучить вопрос, на который его натолкнул этот случай.

Ведь улучшение при суставном ревматизме у больного могло вызвать — Хенчу это было ясно — только действие того вещества, которое связано с другим заболеванием — с желтухой. Но желтуха сама по себе не является болезнью. Это симптом, который большей частью, но не всегда, бывает связан с заболеванием печени. А печень не только самая большая железа человеческого тела, но и сложная химическая фабрика жизни. Что в ней происходит с разными веществами, неспециалист не может даже представить себе. В этой большой фабрике есть и отходы, которые, естественно, должны удаляться, и все это совершается вполне гладко, пока человек и его печень здоровы.

А что наступает в случае какого-либо нарушения? Что происходит, например, если в печень попадает ядовитое вещество, которое в ней должно быть переработано, изменено и устранено? Или если в печень проникает какой-нибудь вирус, повреждающий ее клетки, вследствие чего человек заболевает и у него появляется лихорадка или желтуха? Ведь желтуха указывает только на то, что деятельность печени нарушена, что образуются вещества, каких в нормальных условиях не бывает. Одно из этих веществ, по-видимому, подействовало на другой недуг, на его суставный ревматизм так, что состояние больного улучшилось и он почувствовал себя выздоровевшим.

Все это было совершенно ясно для Хенча.

— Я должен найти это вещество, — сказал он себе, — оно нам необходимо, это лекарство от хронического суставного ревматизма.

Хенч изучил медицинскую литературу, прочитал книги о ревматизме, затем более старые работы о желтухе (всякий научный работник знает, как трудны такие поиски и как много времени на них уходит, но это необходимо и поступить иначе нельзя) и нашел, что искал: другие медики наблюдали и описали нечто подобное. Это свидетельствовало, что не всякая желтуха может привести к исчезновению суставного ревматизма. Из этих сообщений Хенч узнал также, что суставной ревматизм, устраненный желтухой, снова проявлялся через несколько лет, а иногда и раньше, но иногда и совсем не давал возврата. Во всяком случае, наблюдения стоило продолжать. Ведь средств для борьбы с суставным ревматизмом очень мало, и врачи были бы рады всякому новому указанию. А наблюдение, сделанное Хенчем, несомненно, было таковым указанием.