Говорят сталинские наркомы - Куманев Георгий Александрович - Страница 90

Весной 1938 г. узнаем, что А. В. Бакулин снят с должности наркома путей сообщения, а позднее арестован, и НКПС вновь возглавил Л. М. Каганович, который до января 1939 г. оставался по совместительству и наркомом тяжелой промышленности.

И вот в самом начале 1939 г. мне вдруг предложили перейти на работу в Наркомат путей сообщений СССР. Я попросил оставить меня в прежней должности, поскольку только–только вошел в курс дел такого сложного и интересного хозяйственного организма как Западная железная дорога.

Нарком путей сообщения Каганович вроде бы внял моим доводам. Однако в апреле того же года он позвонил из Москвы и спросил, кто мог бы меня заменить, если мне придется отлучиться на некоторое время. Я назвал моего заместителя Виктора Антоновича Гарныка.

— Я его знаю, — сказал Каганович. — Он был начальником депо в Туле. Толковый товарищ. Приезжайте вместе в Москву.

Мы прибыли и нарком без лишних слов вручил каждому из нас копии решения Политбюро ЦК ВКП(б) о наших новых назначениях. Меня назначили членом Коллегии и начальником Военного отдела НКПС, а Гарныка — начальником Западной железной дороги.

Л. М. Каганович поздравил нас и дал указание немедленно приступить к работе. Я четыре года не был в отпуске, но понял, что заикаться об этом нельзя — не время. Каганович и сам ежегодно не уходил в отпуск, и никого из руководящих деятелей наркомата на отдых не отпускал. Такова была традиция. И лично для меня она затянулась на 14 лет.

Главной обязанностью Военного отдела наркомата являлась подготовка железнодорожного транспорта к чрезвычайным обстоятельствам, то есть к возможной войне. С этими проблемами мне уже довелось вплотную столкнуться на Западной дороге. Там, когда мы ознакомились с зданиями Генерального штаба на случай массовых воинских перевозок и прикинули свои реальные возможности, то поняли, что с этими перевозками не справимся. Имеющиеся у нас выгрузочные районы не готовы принять такую массу войск.

Проще и понятней эта проблема выглядит так: положим, Генштаб назначил такую–то станцию и такие–то сроки для выгрузки двух стрелковых дивизий. Это примерно 60 воинских эшелонов. А на станции всего два выгрузочных пути, куда можно поставить эшелоны, чтобы не помешать сквозному движению других поездов. Кроме того, нет высоких платформ, необходимых для быстрой выгрузки артиллерии, танков, броневиков, автомашин и прочей тяжелой техники. Да и сами выгрузочные пути слишком короткие, и каждый прибывающий эшелон приходится делить надвое.

Конечно, здесь я несколько сгущаю неприятную ситуацию, но в принципе так случалось не раз в войнах XX века, и подобная неподготовленность железных дорог к чрезвычайным обстоятельствам прямо сказывалась на ведении войсками боевых действий. Задержка в выгрузке вынуждала командование вводить войска в бой по частям, чем и пользовался противник, наваливаясь на эти части по очереди.

Поэтому, чтобы избежать подобных ситуаций, мы на Западной дороге стали в срочном порядке достраивать и развивать выгрузочные районы. В этом деле нам хорошо и безотказно помогали людьми, материалами, техникой партийные и советские органы по всей дороге — и на московском ее отрезке, и на Смоленщине, и в Белоруссии. К середине 1939 г. положение на западном направлении можно было считать вполне удовлетворительным. По данным, которые мы собрали в Военном отделе НКПС, приграничные железнодорожные станции насчитывали уже около 1600 выгрузочных путей с высокими платформами, что позволяло пропускать через выгрузочные районы до 860 пар поездов в сутки. Это, в свою очередь, обеспечивало развертывание первого стратегического эшелона войск Красной Армии за 20–25 суток.

Этими делами Военный отдел НКПС занимался вместе с работниками Генерального штаба — начальником Управления военных сообщений генералом Трубецким, очень знающим специалистом из старых военных, и начальником Оперативного отдела полковником Василевским. Тогда Александр Михайлович Василевский, будущий Маршал Советского Союза, отвечал в Генштабе за разработку Западного театра военных действий, за развертывание войск на этом театре. Поэтому наши с ним контакты стали постоянными и тесными. Работать с ним было легко, человек он был скромный, интеллигентный, даже несколько застенчивый. Обладал большим багажом знаний, но не давил ими на собеседника. В нем уже тогда проявлялся военный работник крупного масштаба.

Несмотря на то, что поле деятельности, открывшееся мне в Москве, было неизмеримо более широким, чем на Западной дороге, я первые недели и месяцы мучился и томился. Ибо деятельность была чисто штабная — бумаги, доклады, совещания, и снова бумаги. Не было живого общения с людьми, не было ощущения полноты прожитого дня. Видимо, это уже от натуры. Размеренная жизнь с хождениями на доклад, с обязательными ночными совещаниями до пяти–шести утра в кабинете наркома Кагановича, с постоянным недосыпанием (в 11 утра я уже был на службе), меня угнетала. А тут еще и горе свалилось, умер мой отец, слегла тяжело заболевшая мать. Надо было срочно ехать на родину, в село Белогорье. Люди передали, что мама очень плоха, но сказала: «Не помру, пока не погляжу в последний раз на любимого сына–депутата». Она очень гордилась моим депутатским званием.

Пришел я утром к наркому Кагановичу, показал ему телеграмму, объяснил, что надо ехать на похороны. Он сказал:

— Мы должны присутствовать на заседании Политбюро ЦК, а после заседания решим о Вашей поездке на родину.

Это было заседание, посвященное халхин–голским событиям. Оно происходило в конце июня, в Кремле, с 11 часов утра и примерно до часу дня. Я сидел около двери и с большим вниманием слушал доклад наркома обороны К. Е. Ворошилова о боях в районе р. Халхин — Гол.

Потом члены Политбюро обсуждали доклад. Были, в частности, подняты вопросы, прямо относившиеся к нам, железнодорожникам. Конфликт на Халхин — Голе давно уже перерос рамки обычных в те времена пограничных конфликтов. Японцы непрерывно наращивали свою ударную группировку, наше командование также приступило к перевозкам стрелковых дивизий, танковых и броневых бригад к месту сражения.

Однако сразу же возникли проблемы. Железнодорожная ветка от Транссибирской магистрали на юг, до станции Соловьевская на советско–монгольской границе, имела слабую пропускную способность. А ведь помимо войск и боевой техники, надо было перебросить в пустынные и полупустынные районы Восточной Монголии массу всяких других объемных грузов, в том числе пиленый лес и дрова (эта местность безлесная). Вместить все это железнодорожная ветка Чита — Соловьевская физически не могла. А тут еще вмешался и субъективный фактор — неумение планировать крупные перевозки войск.

Сижу, слушаю, как члены Политбюро ЦК ведут этот трудный для всех присутствующих разговор, думаю, что можем сделать мы, Военный отдел наркомата путей сообщения.

Во время перерыва подходит ко мне незнакомый товарищ в штатском и говорит:

— Вы Ковалев, начальник Военного отдела?

— Да.

— Скажите–ка мне, какова пропускная способность железных дорог Новосибирск — Чита и Чита — Соловьевская? И какова выгрузочная способность района Соловьевской?

Военную тайну мы все тогда соблюдали чрезвычайно строго. И то, что этот товарищ присутствовал на заседании Политбюро ЦК ВКП(б), ничего для меня не меняло. Отвечаю ему, что эти данные я могу доложить наркому путей сообщения. Спрашивайте у него. Незнакомец пояснил, что он председатель Госплана СССР Николай Алексеевич Вознесенский.

Я вынужден был повторить, что я его не знаю и сказать ничего не могу. Он не стал настаивать и отошел. А еще до этого я приметил в глубине дверного проема, в тени, человека. Им оказался Иосиф Виссарионович Сталин. Он слышал наш разговор и сказал мне:

— Правильно отбрили. В этом деле порядок надо твердо поддерживать.

Воспользовавшись случаем, я показал Сталину телеграмму из Белогорья, сказал, что уже доложил наркому, прошу отпустить меня на похороны. Он ответил:

— Отца уже не воскресите. А Вашей больной матери мы сами постараемся помочь. Вам надо незамедлительно вылететь в Монголию. Как Вы слышали, эшелоны с войсками застряли между Новосибирском и Читой. Вам надлежит любой ценой доставить войска в район боевых действий. Иначе нам не удастся сорвать план японского командования…