Говорят сталинские наркомы - Куманев Георгий Александрович - Страница 54

Г. А. Куманев: Известно, что в годы войны Вам довелось нести двойную служебную нагрузку: выполнять обязанности не только наркома связи СССР, но и начальника Главного управления связи Красной Армии. Когда состоялось Ваше второе столь ответственное назначение и насколько оно было оправданным?

И. Т. Пересыпкин: Меня начальником Управления связи Красной Армии назначили в ночь на 22 июля 1941 г., т. е. ровно через месяц после начала войны. Эта ночь была памятной для меня по данному случаю, а также в связи с тем, что она явилась первой ночью бомбежки Москвы.

Как состоялось это решение? Вечером 22 июля, я неожиданно был вызван к Сталину, который работал тогда в небольшом особняке, недалеко от станции метро «Кировская». В приемной вождя находился начальник Управления связи Красной Армии генерал- майор Николай Иванович Галич.

Я сразу обратил внимание, что выглядел он очень расстроенным.

— Что–то случилось, Николай Иванович? — обратился я к нему.

— Не знаю, — печально ответил генерал. — Сегодня, наверное, мне здорово влетит. По телефону это уже было.

— А зачем Вас вызвали? — задаю ему еще вопрос.

Но Гапич только покачал головой и ничего не ответил. Я знал его еще в мирное время. Он окончил Академию Генерального штаба, работал в войсках и был хорошо подготовленным начальником связи. Перед войной он настойчиво добивался увеличения оснащения войск средствами связи и решения других неотложных вопросов.

В первые дни и недели после фашистского нападения мы с ним часто встречались, обсуждали важные дела, старались помочь друг другу. Николай Иванович не один раз откровенно делился со мной, как трудно ему работать, какие необоснованные претензии предъявляют к нему некоторые работники Генерального штаба. По моему мнению, генерал Галич вполне справлялся с порученной работой и отнюдь не по его вине проблемы связи с войсками и внутри войск были такими острыми…

В кабинет Сталина сначала был вызван я. Там был и начальник Главного Политуправления РККА армейский комиссар 1‑го ранга Мехлис. Он сидел за столом и под диктовку Сталина что–то писал.

Как я понял, готовился какой–то документ о руководстве Западного фронта. Несколько раз упоминалась фамилия командующего войсками этого фронта генерала Павлова…

Затем в кабинет был приглашен Галич, и Сталин не без раздражения спросил его:

— Почему так плохо работает наша военная связь?

Начальник Управления связи Красной Армии довольно сбивчиво стал объяснять сложившуюся ситуацию, объясняя нечеткую и неустойчивую работу связи недостатком сил и средств связи в наших войсках, тяжелой военной обстановкой и т. п. Сталина доклад генерала не удовлетворил и, завершая этот неприятный разговор, он объявил Галичу об освобождении от занимаемой должности.

Генерал вышел из кабинета, а со мной состоялся краткий разговор. Сталин заявил, что начальником Управления связи назначаюсь я с сохранением за мной и поста народного комиссара связи СССР. Помимо этого, я стал и заместителем наркома обороны.

Меня все это опять ошеломило, и я выразил сомнения, мол, не справлюсь, слишком тяжело будет нести обе нагрузки. И вообще — может ли один человек исполнять две такие высокоответственные должности? Сталин ответил: «Поможем», развеяв все мои сомнения, и решение состоялось.

Что я могу сказать об этом назначении? Считаю, что это решение было чрезвычайно важным для работы всей нашей связи: и в стране, и в Вооруженных Силах. Централизация руководства работой связистов Красной Армии и работников Народного комиссариата связи позволило успешно решать многие сложные задачи огромного значения.

Я убежден, что, если бы не было создано такого единоначалия в руководстве связи в военных условиях, были бы неизбежными трения между ведомствами, в том числе между Наркоматом обороны и Наркоматом связи. А ведь средства использовались одни и те же, на одни и те же цели.

Назначение одного и того же человека на обе должности (наркома и начальника Управления связи Красной Армии) было бы недостаточно, если бы не были проведены другие мероприятия. Во- первых, управление связи Красной Армии к началу войны было маломощным и неспособным успешно решать те задачи, которые встали перед ним во время войны.

В связи с моим назначением 5 августа 1941 г. было создано Главное управление связи Красной Армии. Оно стало мощным управлением, которое имело в своем составе пять управлений, имело несколько самостоятельных отделов. Затем назначение одновременно замнаркома обороны открывало передо мной очень большие возможности. Ну, скажем, такие, казалось, простые вещи, которые неизбежно возникают в ходе работы. Приезжаешь на фронт. Там не ладится дело со связью у начальника связи фронта. У него крупные недостатки, видно, что человек не на месте. Возникает необходимость заменить этого начальника связи другим, более опытным. Если бы у меня не было бы прав, которые были даны мне как заместителю наркома обороны, я не мог бы ничего сделать оперативно. Не имея прав, мог бы, конечно, куда–то позвонить, куда–то написать, что надо заменить такого–то, с кем–то эту замену согласовать и т. д. Но времени на это ушло бы немало. Полученные права позволяли мне действовать быстро.

Однажды на Воронежском фронте, где я находился, произошел такой инцидент. Начальник связи фронта обманул меня. Мы находились там с начальником Генштаба Александром Михайловичем Василевским. Штаб фронта должен был перебазироваться в другое место: из Боброво в Острогожск. Я начальника связи фронта спрашиваю:

— Вы там что–нибудь делаете в отношении подготовки средств связи для нового размещения?

— Так точно.

— Где Вы будете размещать узел связи? (В Острогожске до этого стоял и был отброшен и разбит венгерский корпус.)

— В Острогожске. Я там был, посмотрел, у них такие блиндажи. Мы там узел связи и расположим…

Потом так получилось, что начальник штаба там побывал, и штаб фронта разместили на окраине города.

Когда мы переехали туда вместе со штабом фронта, я поехал вместе начальником связи и говорю:

— Ну–ка, покажите мне блиндажи корпуса, где хотели разместить узел связи.

Я был недоволен, что он располагается в населенном пункте при наличии блиндажей.

Приехали. А там то место огорожено колючей проволокой и везде висят таблички — «Заминировано». Отсюда видно, что начальник связи фронта здесь не был. И такого начальника пришлось сразу же заменить. Помимо указанных прав, которые я получил, сами взаимоотношения с командующими фронтами, армиями были все- таки не такими, какие существуют между гражданскими и военными типами работников.

Мы как–то с генералом Кириллом Семеновичем Москаленко поехали в Харьков, когда его первый раз освободили наши войска. Туда ехали, вроде все хорошо. Штаб армии Москаленко стоял в Белгороде. Обратно выехали, а немцы там уже готовили контрнаступление против наших войск. Это было зимой. Как только выехали из города, нас непрерывно стали бомбить и обстреливать самолеты противника. Мы ехали на трех автомашинах и попали под огонь «мессершмидтов». Пока они разворачивались для новой воздушной атаки, мы продолжали движение. А потом снова укрывались в снежных ячейках, которые понаделали отступавшие немцы. И вот генерал Москаленко сидит в этом снежном укрытии и говорит:

— Ведь я давно бы был в Белгороде, а из–за того, что здесь замнаркома обороны, должен находиться рядом.

Действительно, если бы я был просто какой–нибудь начальник связи или гражданский нарком, меня бы давно он бросил еще на окраине города.

Может быть, все это мелочь, но предоставленные мне права здорово помогали в работе.

Еще несколько слов о моей дальнейшей работе. Начиная со Сталинградской битвы (где я провел два месяца), в последующие месяцы и годы войны мне довелось почти непрерывно находиться на фронте, куда я впервые прибыл в начале октября 1941 г. Иногда приходилось прилетать в Москву на заседания Совнаркома. А работа была поставлена таким образом. На фронте у меня была в подчинении по линии Главного управления связи красной Армии авиационная дивизия связи. Самолеты ежедневно курсировали на всех фронтах и в штабы всех фронтов, в том числе курсировали и туда, на тот фронт, где в это время находился я. Вся правительственная почта, важные директивы и постановления доставлялись мне ежедневно и после ознакомления и обработки этих документов, принятия решений в тот же день они доставлялись обратно самолетом.