Око Силы. Трилогия. 1937 -1938 годы - Валентинов Андрей - Страница 38

...Нет! Нино выхватывает из мертвой руки брата револьвер. Стреляет – раз, другой, третий, четвертый... С воплем падает офицер, в ужасе пятится полковник – поздно! Кто-то из жандармов выхватывает оружие – тоже поздно! Еще выстрел – и все мертвы, кроме девушки. Она стоит неподвижно, и вдруг начинает напевать грустную тихую песню. Что с ней? Но Сергей уже понимает – Нино не выдержала. Ее тоже добили: она отомстила за брата, за всех, но кровь ничего не может вернуть...

...Занавес упал, затем вновь взвился, гремели аплодисменты, улыбающиеся актеры принимали роскошные букеты, а Сергей неподвижно сидел в кресле, не решаясь шевельнуться. Ему было страшно. Конечно, тогда, в начале века, ничего подобного в Кутаиси не было. Это – просто сказка, хорошо написанная и хорошо поставленная. Но Пустельга понял, что Михаил прав: дело не в покрое мундиров...

– Сергей, взгляните! – Ахилло кивнул в сторону ложи Бертяева. Пустельга оглянулся. Драматург вновь стоял, все также ровно, каменно, не улыбаясь. Ему несли цветы, он спокойно брал букеты, жал руки – но на красивом холодном лице не отражалось ничего.

– Сфинкс! – хмыкнул Михаил. – А сам-то рад!

Пустельга тоже видел, что это спокойствие – всего лишь маска. Но маска была великолепна. Творец спокойно, невозмутимо дарил зрителям свое детище. Им понравилось – хорошо. А если не пришлось по душе, он переживет. Он сильнее...

Каменное спокойствие Бертяева исчезло лишь на миг, когда рядом оказались знакомый мужчина с орденом и та, в темном платье. Пустельга вздохнул – и отвернулся...

В гардеробной выстроилась очередь, и Ахилло бессовестно исчез, оставив Сергея скучать в тесном окружении спешащих домой зрителей. Наглец Михаил появился лишь когда Пустельга оказался возле самого окошка. Виновато улыбнувшись, он ловко выхватил свое пальто – и был таков, успев лишь пробормотать что-то о случайно встреченном приятеле. Пустельга покачал головой и профессиональным взглядом вычислил упомянутого «приятеля» – рыжеволосую девицу в модной шляпке и светлом плаще. Оставалось одно – желчно позавидовать везунчику Микаэлю...

У тротуара стояли машины, публика рекой выливалась из театра, и Пустельга вновь почувствовал себя чужим и лишним. Эти люди возвращались домой, в уютные квартиры, чтобы беседовать с такими же умными и воспитанными, как они сами, о литературе, о музыке. А ему ехать в общежитие, чтобы с утра вновь начинать бесконечную охоту за неуловимыми врагами. Сергей вдруг вспомнил полное, одутловатое лицо Рыскуля, и ему впервые не захотелось возвращаться на службу.

– Гражданин! Здесь стоять нельзя!

Рядом были двое – странно знакомые, в темных кожаных куртках с холодными, немигающими глазами.

– Почему? – Сергей удивился. – Я никому не мешаю...

– Документы!

Это было настолько неожиданно, что Пустельга послушно сунул руку во внутренний карман пиджака. Движение вышло слишком резким. Один из неизвестных быстро перехватил кисть, второй полез в карман сам. Тело пронзило холодом – рука незнакомца казалась высеченной из куска льда.

– В чем дело?

Сергей оглянулся и понял, что рядом появился третий, но не в темной куртке, а в обыкновенной шинели. Знакомой шинели с саперными петлицами...

– Сергей Павлович? – Волков тоже узнал его и сделал знак своим парням. Ледяная хватка разжалась.

– Идите!

Парни недобро глянули на Сергея, но послушно отошли в сторону. Пустельга вспомнил, где видел их – там же, на кладбище Донского монастыря, возле разрытой могилы.

– Вы в наружной охране? – Волков улыбнулся, и Сергей подумал, что всезнающий Ахилло не прав. Конечно, комбриг – человек странный, но по-своему приятный. Бояться его, во всяком случае, ни к чему.

– Нет, Всеслав Игоревич. Просто на спектакле был.

– А-а, замечтались! Да, спектакль сильный... Нам с вами повезло: видели первое представление – и последнее.

Вот оно, значит, как! Впрочем, Сергей не очень удивился.

– Думаете, запретят?

– Да, – кивнул Волков. – Прошляпила цензура! Бертяев – еще тот тип. То ли наивный, то ли очень умный... Ладно, не будем стоять на ветру. У меня машина – вас подбросить?

Пустельга хотел отказаться, но до общежития было далеко, и он, чуть подумав, кивнул. Машина оказалась знакомой, он уже ехал в ней в первую ночь после приезда в Столицу.

– Хорошо играют! – закуривая, усмехнулся комбриг. – Одно слово – МХАТ!.. Что так грустны, Сергей Павлович? Спектакль расстроил?

Да, спектакль расстроил. Проклятая история с толстощеким типом в пенсне не выходила из головы. Там, на сцене, герои брали в руки оружие...

И Сергей решился. Странный комбриг многое может и многое знает.

– Всеслав Игоревич, я слыхал одну историю. Почти как в пьесе. Один работник... Очень высокопоставленный... Принуждает женщин... Он собирает материалы...

Пустельга нерешительно умолк.

– Очень высокопоставленный? – в голосе Волкова звучала ирония.

– Очень...

Волков хмыкнул:

– Будем считать, что я вас понял. Фамилия?

Отступать было некуда. Сергей вспомнил мерзкое пенсне...

– Рыскуль. Он начальник...

– Знаю! Редкий мерзавец. Кого он выбрал на этот раз?

Говорить не хотелось. Эту тайну доверил ему Михаил, но ведь Ахилло ничем не смог помочь девушке!

– Она актриса Камерного театра. Вера Анатольевна Лапина....

– Ясно.

Больше не было сказано ни слова.

Наутро Сергей почти забыл странный разговор. Стало не до этого. Из командировки вернулся Карабаев, привезя с собой несколько толстых папок с документами и какой-то увесистый сверток.

– Я товарищ старший лейтенант... Вот, написал! – сообщил он, отрапортовав о прибытии.

Перед Пустельгой легла стопка исписанных страниц.

– Хорошо, – кивнул Сергей. – А теперь, Прохор, пожалуйста, рассказывайте...

Тот, вздохнув, неуверенно посмотрел на свою докладную.

– Рассказывать... А может, товарищ старший лейтенант, прочитаете?

Карабаев обернулся в сторону удобно устроившегося в кресле Ахилло, словно взывая о помощи, но понял, что от судьбы не уйти.

– Ну, приехал я в Тамбов, значит, – неуверенно начал он. – Там завод... Очень большой...

Лейтенант вновь поглядел на свою докладную, но Пустельга был неумолим. Он давно уже поставил себе правилом обязательно выслушать сотрудника. Часто самое важное всплывало именно во время устного доклада.