Антикиллер-6. Справедливость точно не отмеришь - Корецкий Данил Аркадьевич - Страница 65

– Да.

Владимир Михайлович удовлетворенно кивнул.

– Продолжай.

– С Асланом Чагуа – директором рынка, прожила около года, потом бросила его за жадность и пресекала все попытки к примирению.

– Да, жадность для нее хуже измены Родине.

– Сейчас живет с довольно известным художником, Абрикосовым. Лет восемь играет роль неофициальной, но преданной и верной жены. Кстати, в последнее время у него дела пошли в гору, запахло наградами и большими деньгами.

– В общем, где деньги, там и она, – сказал Вилков.

– М-м, да не только, где деньги, – ответил начальник службы безопасности. – Вот, история такая интересная. Дружила она с Кошкиной Тонькой, по ресторанам вместе ходили, снимались вместе. Короче, подруги – не разлей вода. Вот, недавно их московские бандюки сняли. Те, которые с инвесторами приехали в Водный дворец. Только они раньше прибыли, готовили тут все, контролировали. Ну, и отдыхали, как привыкли: выпивка, кокс, девочки. Пацаны борзые, отмороженные вконец. Вот они их и сняли в каком-то кабаке, отвезли к себе на съемную квартиру, всё как обычно. Только они этой Тоньке так по башке надавали, что она умерла этим же вечером – то ли инсульт, то ли ещё что-то. Ну, Миледи, она никогда ни в какие проблемы не встревает, и тут отмолчалась: ничего не знаю, ничего не вижу. Балон бы их порвал за это дело, но она ему тоже ничего не сказала. Вышло, что Тонька сама умерла.

– И что? – спросил Вилков.

– А то, что через несколько дней этих ребят самих под молотки пустили. Один человечек, никто его не знает, но физически подготовлен очень хорошо. Одного – насмерть, второй – инвалид на всю жизнь…

– Во-от как, – сказал Вилков. – Смотри, а по ней так и не скажешь.

– И напрасно не скажешь. Антон, Бульдозер, Мушкетер – Марика сын, да сам Босой – все её знакомые и друзья. Так что возможности у неё большие. Как мы говорим, имеет мощный силовой фундамент.

Вилков почесал в затылке.

– Антон, кстати, хотел откусить мой бизнес. Это ж он тогда людей подсылал. С Мариком у меня проблемы были. Босой наезжать пытался, но у него тогда с заезжими москвичами были стрелки-перестрелки. И что получается? Где на меня «наезд» готовят – там она в почете и уважении. А потом ее вообще под меня подставили – помнишь, какими глазищами она на меня в «Причале» смотрела? Я и не собирался, а она словно загипнотизировала… А потом начала с маслозаводика…

– Кстати, послушайте, я тут подборочку сделал по теме! – Котов достал маленький магнитофон, включил.

– Я эти акции из него выжму! – послышался злой голос Миледи. – Старый козел! Как у меня в п… ковыряться, так хоть целый день, а в бизнес пустить – кишка лопнет! Он же бабками нафарширован, как индюк!

– А индюков разве фаршируют? – смех нескольких девушек…

Шеф покрылся красными пятнами. Он махнул рукой, и Кот выключил запись. Наступила тишина. Только щелкала минутная стрелка стенных часов. Щелк-щелк-щелк… Они молча смотрели друг на друга. Первым не выдерживает Котов.

– Так что? – спрашивает он.

– То самое, – отвечает Вилков. – Думаю, что при её связях проще сделать бытовуху.

– Бытовуху так бытовуху, – кивнул Котов и вышел.

А крупный бизнесмен Владимир Михайлович Вилков еще некоторое время гладил стол, то место, на котором любила сидеть Миледи, и тяжело вздыхал. Но чувственные удовольствия – это одно, а деньги – совсем другое!

Лис и Мона Лиза

Лысым Гришей называли памятник плечистому бритоголовому революционеру-экспроприатору Григорию Котовскому, который возвышался на бульваре своего имени наискосок от Центрального райотдела. Напротив памятника имелся длинный и извилистый проходной двор с тупичками, сарайчиками да наполовину разрушенными домишками, которые вот-вот должны были снести. Когда-то здесь застрелили Валета, а его рассчитанное на триста лет атомное сердце продолжало биться, внося раздрай в ряды врачей: куда везти пострадавшего – в больницу или в морг?

Лис, как всегда, пришел на семь минут раньше, прошелся вокруг, оценил обстановку – вроде, все было нормально. И тут начал брызгать дождик – сначала мелкий, освежающий, а потом настоящий ливень с градом. Осмотревшись, Лис взбежал по старинным ступеням к высокой стеклянной двери музея изобразительных искусств. Небольшое объявление на одной из створок сообщало, что здесь проводится выставка современных художников. Вход – двадцать пять рублей.

Звякнул колокольчик над дверью. Полная тетушка за конторкой подняла глаза. Увидев, что посетитель прилично одет и похож на ценителя искусства, она приветливо улыбнулась. Чтобы не портить впечатления, Лис не стал предъявлять удостоверение, а заплатил и получил билет. Вахтерша опять уткнулась в газету. Он позвонил Михайлову и переназначил встречу. Тот удивился:

– Там же полно людей!

– Нет здесь никого. Вообще нет.

Лис не ошибся, в музее не было лишних глаз. И вообще никаких, кроме тех, которые смотрели с портретов. Длинные, увешанные полотнами коридоры, просторные гулкие залы оказались совершенно пустыми. А ведь зайди сейчас в любую кафешку, в бар или Макдоналдс – не протолкнешься! Неужели в Тиходонске так мало настоящих любителей искусства?! И только полковник Коренев интересуется прекрасным, любуется копиями знаменитых полотен…

Вот Мона Лиза. И почему ею все восхищаются? Улыбка как улыбка. Создается впечатление, что она что-то знает, но зря это обнаруживает…

А вот Святой Себастьян: мученик, жертва жестокой расправы… Но на табличке написано, что он был начальником римской стражи, а потом перешел к христианам. Э-э-э, брат, да это самое настоящее предательство! Тебе доверили справлять ответственную должность – справляй! А ты перебежал на другую сторону! По всем законам и понятиям за такое спрашивают… Только кто это так стрелу нарисовал? Как будто бедняге хирург собрал складками живот и проколол длинной прозекторской иглой! А по идее из лука выстрелили, тогда так никак не получится! Хотя это мог копиист напортачить!

Одна большая картина буквально заворожила его. Солдаты. Много солдат… В руках – тяжелые тесаки, винтовки с примкнутыми штыками, некрасивые, но острые армейские ножи… Они были вооружены, чтобы убивать врага. Но сейчас они не могли никого убить, потому что точно такие тесаки, штыки и ножи торчали у них самих в груди, в спинах, боках, животах… Эти солдаты могли делать только то, что и делали – лежать в беспорядочных позах, безвольно разбросав руки и ноги и напоминая тряпичных кукол. Им выпал жестокий жребий войны – они были убиты. А их более удачливые сотоварищи или противники все еще были готовы выполнять свою основную и единственную функцию. И оружие находилось еще вне их тел: в казарменных пирамидах врага, чужих ножнах и кобурах…

С трудом оторвавшись, Лис взглянул на часы: десять минут он простоял, как в гипнозе. Может, потому, что ему близок смысл картины? Он пощупал «ПМ» под мышкой и «ТТ» на правом бедре. Да-а-а, наверное, поэтому…

Переключаясь с тяжких мыслей, он просто прошелся по залу. Хорошее место, в самом центре города, и никого нет! Недаром Штирлиц назначал в музеях встречи с агентами… А это мысль! Хотя… С кем тут встречаться – с Лешим или Горгулей? Нет, они здесь будут выглядеть, как снежные человечки – вся конспирация насмарку. В музее можно контактировать с интеллигентными информаторами. Но в уголовном розыске таких нет, это же не разведка…

Лис дошел до последнего зала. Здесь висели творения современных гениев. Более светлые, понятные, без всяких ужасов. Вот портреты вполне симпатичных мужчины и женщины, вот вынырнувший из прошлого сталевар у мартена, вот летчик… Здорово, как на фотографиях! А с другой стороны – зачем рисовать, если можно сфотографировать? И быстрей, и дешевле, и качество лучше… Хотя каждый по-своему с ума сходит. Вот, спрашивается, чего он сам торчит в музее, рассматривает неинтересные ему картины, ждет своего опера вместо того, чтобы спешить домой, к любимой жене? И где столько времени ходит Михайлов?!