Отцы-пустынники смеются - Коллектив авторов - Страница 3

Один из отцов пригласил как-то своего собрата разделить с ним хлеб-соль. Видя, что сей последний ест как-то рассеянно, он доброжелательно заметил:

– Брат, если ты ешь без охоты, то не станешь ли ты также без охоты делать и более важные вещи?

В одном монастыре, расположенном на берегу Красного моря, настоятель как-то сказал:

– В нашем монастыре слишком много попугаев.

Братья весьма удивились и попросили у настоятеля разъяснений.

– Много у нас таких, которые говорят, что думают, только когда узнают, что это говорят другие,– отвечал тот.

В одном монастыре настоятель во время собрания братии заснул.

– Умолкнем, братья,– сказали монахи,– дадим поспать настоятелю.

Но тот, подняв голову, сказал:

– Как же мне спать, братья, если вы не будете говорить?

Один брат, посетив авву Евлогия, сперва поздравил его с тем, что тот соблюдал обет молчания уже в течение трех лет. Затем он обязал его говорить, и авва Евлогий произнес:

– Мое молчание немногого стоит. Да, действительно, младенцы кричат, мирские люди болтают, монахи молчат, но святые – поют!

Молодой человек, недавно поступивший в монастырь, увидел как-то настоятеля, который, склонившись на пороге кельи, чистил свои башмаки.

– Отче,– сказал он,– ты чистишь свои башмаки?

– С тех пор, как я настоятель, я не могу чистить чужие,– отвечал тот.

Один из отцов как-то поведал старцу:

– Порой меня терзают сомнения при мысли о том, чем занимался Ной в ковчеге, плавая по безбрежному морю?

– Несомненно, он удил рыбу.

– То-то и оно! А как он это делал, если червячков у него была всего одна пара?

Авва Исаия жил в крайней бедности. После его смерти один из братьев спросил старца:

– От чего он умер? Тот отвечал:

– Я не знаю, от чего он умер, но еще меньше – отчего он жил.

Один старец сказал: «Наихудший момент для безбожника – это когда он чувствует себя преисполненным благодарности, но не знает, кого благодарить».

Блаженный Даниил Скитский, который в юности долго сомневался, предаться наукам или же Господу, убежал в пустыню в день, когда услыхал из уст знаменитого ученого Александрийской школы такое рассуждение:

– От тепла тела расширяются; вот почему летом дни длиннее, чем зимой.

Трое старцев встретились после долгой разлуки. Они были уже весьма преклонного возраста, и среди прочего заговорили о своем здоровье.

– У меня выпали все зубы,– сказал первый из них. – Мне приходится вымачивать хлеб в воде, чтобы проглотить хоть несколько кусочков.

– А мне не хватает слюны,– сказал второй. – Что бы я ни ел, мне приходится класть на язык крупинку соли.

– А я не жалуюсь на отсутствие ни зубов, ни слюны,– сказал третий. – Но вот сегодня утром мой келейник сказал мне: «Отче, еще и полдень не наступил, а ты съел уже три огромных каравая хлеба!» Поистине, память меня покинула.

Один старец сказал: «Всевышний дал нам двое ушей и только один рот для того, чтобы мы говорили вдвое меньше, чем слушаем».

Один разбойник был смертельно ранен в какой-то стычке. Из последних сил он приполз к келье отшельника и простонал:

– Отче, я испытываю адские мучения!

– Как, уже?– воскликнул отшельник.

Один игумен пришел к старцу за советом:

– Отче, какой должна быть проповедь?

– Проповедь,– отвечал старец,– должна иметь хорошее начало и хороший конец. А затем тебе следует как можно больше сблизить их друг с другом.

Один старец, глядя на собаку, подумал: «У собаки так много друзей потому, что она гораздо чаще машет хвостом, чем языком».

Говоря об Адаме, один старец сказал: «Адам оказался первым из длинной череды мужей, жалующихся на пищу, полученную от жены».

В одном монастыре старец толковал Писание. Вдруг он заметил, что один из братьев спит.

– Я продолжу, когда этот брат проснется,– сказал он. Но один из монахов возразил:

– Я думаю, что брат проснется, когда ты закончишь...

ЧАСТЬ III. «Добрый приобретает благоволение...» (Притч 12, 2)

Один старец говорил так: «Если вы будете давать больным и братьям все, что они попросят, у вас будут хорошие больные и плохие братья».

Не раз отцам-пустынникам приходилось иметь дело с кочевыми племенами. Один из вождей такого племени пришел как-то к авве Исаии и заявил, что он желает стать христианином.

– Ты наполняешь радостью мое сердце,– сказал ему старец. – Но у тебя две жены. Нужно, чтобы ты отказался от одной из них.

– Я так и сделаю, если ты, отче, укажешь мне хотя бы одно место в Писании, где осуждается двоеженство.

– «Никто не может служить двум господам»,– отвечал ему старец.

Авва Моисей, обходя пустыню, столкнулся с кочевым племенем, которое справляло пышные похороны. Посреди стойбища, на огромном костре лежало тело вождя племени в богатых одеждах.

– Какой веры был ваш вождь?– спросил старец.

– Увы,– отвечали ему,– он был неверующим.

– Поистине великое несчастье,– сказал тогда авва Моисей,– быть так роскошно одетым и не иметь, куда пойти!

Двое отцов повстречались как-то посреди пустыни. Поклонившись друг другу, один из них спросил другого:

– Прости мою нескромность, брат, не жил ли ты какое-то время в Антиохии?

– Я никогда не бывал в Антиохии,– отвечал тот.

– И я тоже; должно быть, это были двое других монахов.

Однажды авва Пресонций получил урок. Когда он стоял на молитве в своей келье, кто-то постучал в дверь его хижины:

– Прости меня, авва,– сказал прохожий. – Не можешь ли ты указать мне дорогу в Алеппо?

– Нет,– отвечал авва,– но я знаю дорогу в Небо.

– Как я могу поверить, что кто-то знает дорогу, ведущую так далеко, если он не знает дороги в окрестностях?– сказал тогда путник.

Авва Сысой сказал по поводу александрийских богословов:

«Если бы Господь Бог поручил составить десять заповедей богословам, у нас было бы не десять заповедей, а тысяча».

Великий Пахомий диктовал свой Устав молодому монаху-писцу. В конце главы он велел ему перечитать написанное и едва сдержал вспышку гнева.

– Авва, почему ты вдруг сделался таким суровым?– спросил его молодой монах.

– Потому что я продиктовал тебе одно, ты понял другое, а написал третье,– отвечал старец.

Жарким августовским днем камни в Нитрийской пустыне просто плавились от солнца. Один монах с трудом шел через песчаные холмы, ведя за собой осла, запряженного в повозку. Наконец, обессиленный, он остановился.

– Я еще никогда в жизни не видывал такой жары,– произнес он вслух.

– И я тоже,– проговорил осел.

– Вот те на!– воскликнул монах. – Впервые слышу, чтобы осел разговаривал!

– И я тоже,– сказала повозка.

Один старец сказал: «Тот, кто тебя оскорбил, вряд ли тебя простит».

Другой сказал:

«Если ты отвергаешь похвалу, то это, возможно, потому, что ты желаешь двойной».

– Ты совсем теряешь память,– сказал один монах старцу.

– Ну да,– отвечал тот,– и притом так основательно, что получаю от этого даже немалую пользу: много раз я радуюсь одному и тому же, словно впервые.