Привет, Афиноген - Афанасьев Анатолий Владимирович - Страница 63

— Заставляет играть с ним в расшиша.

Гудение приобрело оттенок сдерживаемого негодования. Афиноген переложил тапочки в левую руку и велел третьекласснику подойти ближе. Вадик не двинулся с места, заложил руки за спину и изящно сплюнул, еле приоткрыв губы. Этот жест был понятен Афиноге- ну. Юный задира предостерегал его от излишней назойливости.

— Значит, так, уважаемый Вадим Черноусое. Я во всем разобрался. Ты, оказывается, террорист и шулер, раз заставляешь невинных малюток играть с тобой в денежную азартную игру расшишо. А почему бы тебе не сразиться со мной?

Третьеклассник присвистнул, выразив тем самым целую гамму чувств, упрощенно изложить которую можно словами: «Шутишь, дядя! Не на такого напал!» Одновременно Вадик занял позицию, пригодную для успешного и немедленного бегства.

— Я говорю с тобой серьезно, как с мужчиной. Сыграем разок?

— Где?

— Прямо тут.

Вадик спросил:

— А у вас деньги есть?

— Ребятки, кто даст дяде Афиногену взаймы любую монетку?

Дети зашушукались, заверещали и стали разглядывать друг друга. Девочка Катя, решившись, сунула ручку в затейливый карманчик своей юбочки и достала монету достоинством в две копейки. Она протянула ее Афиногену на ладошке, как сказочная принцесса в лучшие времена вручала рыцарю ключик от своего невинного сердца.

— Вот деньги, — сказал Афиноген. — Покажи свои.

Трудный третьеклассник задумался, заколдобился, затем извлек из штанов целую горсть, где были две стершиеся биты, несколько мелких пуговиц, три–четыре медяка и подшипник.

— Моей будешь играть? — спросил Вадик, показывая биты. Он готов был к испытанию и отбросил сомнения.

Они поставили деньги на кон. Афиноген полную двушку, а его противник две однокопеечные монеты — игра началась. Афиноген великодушно предоставил мальцу преимущество первого удара, при умелой игре решающее.

Вадик процедил сквозь зубы: «Рассыпься, мелюзга! Учись, на старших глядя!» — согнулся над коном, еще раз с последним недоверием взглянул на Афиноге- на и, примерившись, хряснул. Он промахнулся, позорно промахнулся, не попал по кону. Бита — металлический кружок — прозвякала по асфальту и даже не рассыпала столбик.

— Бей вторично, — разрешил Афиноген сверху. Он прикидывал, сумеет ли опуститься на корточки. А если сумеет, то встанет ли потом. Вадик Черноусое заметался. Мгновенно его маленькая душа оказалась растерзана непомерной сложностью выбора. Ударить вторично, подряд, не по правилам, вопреки правилам, но зато это давало ему шанс на выигрыш. Пропустить удар? Но ради чего? У него мало денег и так трудно их доставать. Взрослые же не считают такие монетки вообще за деньги. Он сам видел, как в магазине один дядька обронил пятак и поленился его поднять. Так и ушел, не подняв. Правда, Афиноген, с которым свела его жестокая игра, сам не при деньгах, он ставит Катькину «двушку».

— Нет, — сказал Вадик Черноусое, — ваша очередь. — И скучающе отвернулся, скользнул острым взглядом по лицам взволнованных детей.

Афиноген, превозмогая поскрипывание в боку, опустился, полуприсел. Он ударил точно, не целясь особенно, по краешку нижней «двушки». Все три монетки перевернулись с «решки» на «орла».

— Продолжим? — деловито спросил Афиноген.

— Да! — не смалодушничал азартный третьеклассник. Минут за пять Афиноген отыграл у него все деньги общим достоинством в семнадцать копеек.

— Добродетель всегда торжествует, — непонятно объяснил он Вадику свой успех. — Но что я вижу, тебя огорчил проигрыш? Ты готов распустить нюни?

Вадик Черноусое побледнел:

— Вам так кажется, дядя.

— Отлично! Что значит деньги для бледнолицего брата? Обычные железки. Хочешь, мы заключим с тобой договор на тропе войны?

— Еще чего!

— Я предлагаю тебе почетные условия. Смотри. Ты получаешь обратно весь свой капитал, а взамен даешь мне честное слово благородного человека.

— Ну?!

— Ты обещаешь никогда не заставлять играть на деньги маленьких детей.

— А сам могу играть? — перестраховался Вадик Черноусое.

— Играй пока, — великодушно согласился Афиноген. — Твоей судьбой мы займемся отдельно. Мы еще вернем обществу полноценного пионера. Я нахожу в тебе задатки благородного воина.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Вадик Черноусое, надо сказать, готов был продол* жать разговор до бесконечности. Вся эта мелюзга слышала, как великий взрослый игрок назвал его благородным воином. А он и есть — воин. Три дня назад он не побоялся вступить в заведомо безнадежное сражение с хулиганом Шевяком из соседнего дома и, находясь уже в состоянии близком к скоропостижной капитуляции, ухитрился прокусить Шевяку ухо. Более того, он до смерти напугал Шевяка, наврав, что его укус смертелен, потому что родители сделали ему особые прививки от бешенства.

— Я согласен! — сказал Вадик твердо. — Согласен не играть с ними на деньги… Плевать мне на них. Я их и трогать не буду.

— Подай мне, пожалуйста, мои тапочки! Я тебе верю на слово, хотя следовало бы по хорошему обычаю скрепить договор кровью.

Денежки опять перекочевали к пуговицам и подшипнику, только две копейки Афиноген со словами благодарности вернул девочке Кате.

Он поднял глаза и увидел стоящую на балконе Наташу Гарову.

— Я зайду сейчас, — крикнул он. — Ты пока переодевайся!

Наташа изобразила книксен, засмеялась, издали сверкнули ее зубы… и исчезла с балкона.

До второго этажа Афиноген поднимался долго, но все же поднялся, всунул ноги в тапочки и позвонил. Он увидел Наташины глаза, бледную краску ее щек, услышал ее воркующе строгий голосок и освободился ото всего: дороги, глупых своих мыслей, больницы, операции, — жизнь начиналась от этого порога, за этой дверью. Надолго ли?

— Натали, — сказал он. — У меня времени в обрез, а ты, я вижу, какая–то непричесанная и в халате. Родители дома?

— В школе.

— Ладно. Официальная часть переносится. Я полежу у тебя тут на диванчике, пока ты переоденешься. Подремлю. — Говоря это, он уже укладывался на диван, подбивал себе под голову подушку, осторожно вытягивал ноги, наконец обосновался и блаженно закрыл глаза. Он почувствовал, как тело его, источая принесенный жар, зудит и вибрирует каждой клеткой, страшной силы колокола начинают разрывать и растягивать ушные перепонки. Несколько секунд он спал, отброшенный во мглу веков.

— Очень мило, — Наташин голос вынес его обратно. — Где–то пропьянствовал, прогулял четыре дня… явился не запылился и уснул. Я должна быть, видимо, счастлива. Вернулся добрый рыцарь мой. Не пропал без вести.

— Мы на четверг договаривались, на сегодня.

— Договаривались? Сам с собой ты договаривался… Геночка, ты не болен?

Афиногену в его раскаленном состоянии казалось странным, почему она не собирается, почему уселась посреди комнаты и отнимает у него последние силы своим уютным голосом, ему казалось сейчас, что они оба давно все обговорили и решили: больше между ними ничего не стоит. Болен ли он? Да, разумеется, болен, потому и лежит на диване и не бросается в ее объятия, не целует прекрасное лицо, не припадает к круглым, прохладным коленям.

— Да, я болен, — сказал Афиноген. — Меня из больницы еле отпустили. На два часа. В загс и обратно — бегом. Не вернусь вовремя — расстрел.

Наташа Гарова не стала изображать тревоги, которой не испытывала.

— Эти ужасные тапочки, значит, из больницы? А что с тобой случилось? Грипп?

Афиноген заранее обдумал ответ на этот вопрос. Только на этот. Других вопросов он не ждал.

— На обследование положили, Ната… Подозревают — печень не в порядке… Побоишься стать женой инвалида?

— Это серьезно? Печень?

Наташа примостилась на краешке дивана у него в ногах.

— Иди ближе.

Она вздохнула и покорно пересела ближе.

— Геночка, это серьезно?

Он погладил ее пальчики, провел ладонью по худеньким теплым плечам.

— Наклонись, Ната!

Она слушалась его, безропотная. Афиноген стал целовать ее щеки, нос, лоб легкими поцелуями, и с поцелуями от ее лица струилась к нему живительная ровная прохлада.