Ставка на бандитов - Доренко Виктор - Страница 2

Девушка отчаянно отбивалась, беспрестанно повторяя:

— Сережа, вы что? Зачем? Не надо, я прошу вас! Прекратите, не нужны мне ваши вещи, отпустите меня! — Голос постепенно, но неотвратимо срывался в плач.

Не обращая внимания на слезы, фарцовщик уже стаскивал с себя брюки, обнажая похотливую плоть. Вцепившись в ткань трусиков, он с силой разорвал их, при этом твердя как безумный:

— Один только разик, только чуть-чуть. Вот увидишь, тебе понравится.

— Не-ет! — Девушка закричала, почувствовав, что не в силах дальше сопротивляться.

Незнакомец, стоя за дверью кладовки и от начала и до конца наблюдая развернувшуюся перед ним сцену, не выдержал и шагнул в спальню. Одним прыжком очутившись около обезумевшего насильника, он схватил того за волосы и сбросил с несчастной жертвы.

Мужчина попытался резко вскочить на ноги, однако ему мешали спущенные штаны, и он замешкался. Этого вполне хватило молодому человеку для того, чтобы нанести сокрушительный удар в челюсть.

Фарцовщику показалось, что на него свалился бетонный потолок: перед глазами поплыли фиолетовые круги, в голове появился нарастающий гул. Снося спиной прикроватную тумбочку, на которой стояла ваза для цветов, он отлетел к стене и медленно начал сползать на пол. Осколки разбившейся вазы посыпались на пол.

Девушка, пытаясь прикрыться остатками разорванного в клочья белья и часто-часто моргая длинными ресницами, уставилась на нежданного спасителя и спросила:

— Вы кто?

— Хрен в кожаном пальто, — буркнул в ответ молодой человек, — давай, цепляй манатки и вали отсюда. Это тоже можешь прихватить, — он указал на две пары джинсовых штанов и ангоровую кофту, — ты их честно заработала. Только на будущее вбей в свою смазливую башку: прежде чем вестись у какого-нибудь быка на поводке, пораскинь мозгами, если они у тебя не между ног.

Девушка не заставила себя просить дважды — вскочив с кровати, она подхватила одежду и принялась быстро натягивать ее на себя. Не забыв и обновки, которые едва не стоили ей душевной и физической травмы, она поспешно скрылась в полуоткрытой двери.

Грабитель собирался последовать ее примеру. Он уже повернулся к выходу, когда ощутил сзади какое-то движение — пришедший в себя фарцовщик, зажав в руке осколок стекла, набросился на обидчика и нанес ему удар по левой щеке.

Кровавая полоса наискосок — от виска до подбородка — навсегда оставила молодому вору память об этой встрече. В исступлении от дикой боли он наугад нанес несколько ударов противнику. Затем схватил хозяина квартиры за волосы и принялся методично колотить его головой об стену.

Наконец расслабив хватку, молодой человек наблюдал, как фарцовщик бесформенной массой расплылся по ковру — лицо хозяина квартиры стало похоже на сырой бифштекс.

Пнув лежащего ногой еще пару раз для профилактики, вор вышел из квартиры, прижимая к распоротой щеке тряпичную салфетку…

Впрочем, на этом история не закончилась — им пришлось встретиться еще раз, однако при других, более печальных обстоятельствах.

Последнее их свидание состоялось в зале суда, где в конце долгого заседания пожилой судья, пиджак которого украшали ветеранские орденские планки, монотонным голосом дочитал приговор: —…именем Союза Советских Социалистических Республик приговорить Фомина Валерия Николаевича, одна тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года рождения, по статьям сто сорок четыре, часть вторая и сто восьмой, часть первая УК РСФСР, к десяти годам лишения свободы с конфискацией имущества и содержанием в колонии усиленного режима. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит…

ГЛАВА 1

— …Вниманию встречающих, на третий путь прибывает скорый поезд номер тридцать четыре Саратов — Москва, нумерация вагонов с головы поезда. Повторяю: на третий путь прибывает… — Монотонно-казенный голос диктора, искаженный громкоговорящей системой, резко врезался в гомон толпы, хаотично двигающейся по грязному перрону Павелецкого вокзала.

Скрипя тормозами и противно лязгая железом бамперов, запыленный темно-зеленый состав остановился у платформы. К открывшимся дверям вагонов тут же хлынул поток встречающих, сквозь который неистово рвались вновь прибывшие пассажиры, пробивая себе путь чемоданами, локтями и нецензурной бранью.

Что ж, типично московская картинка; Павелецкий вокзал к тысяча девятьсот девяносто четвертому году не изменился со времен Венечки Ерофеева и бессмертной поэмы «Москва — Петушки».

Дождавшись, пока схлынула первая волна сутолоки и проход в вагоне освободился от бесчисленных баулов, сумок и путешественников, на серый асфальт перрона сошел мужчина лет сорока.

Худощавый, среднего роста человек, одетый в потертую кожаную куртку темно-коричневого цвета; черные брюки несколько старомодного покроя резко контрастировали с рыжими стоптанными туфлями. Картину дополняла допотопная светло-серая кепка-блин, сдвинутая на затылок.

В нем можно было бы угадать обыкновенного туриста из российской глубинки, приехавшего поглазеть на диковинки современной столичной цивилизации, или же банального спекулянта, обыкновенного барыгу, если бы не выражение лица.

Огромный кадык, резко переходящий в скуластый подбородок с тонкой линией обветренных губ, строгий профиль и нависающие на глаза надбровные дуги — и все это обтянуто землистого цвета дубленой кожей, испещренной глубокими морщинами с изобилием бросающихся в глаза шрамов; один из них перечеркивал левую щеку, доходя до виска.

Сквозь прищуренные веки на привычную вокзальную суету смотрела пара маленьких черных зрачков-буравчиков, цепко выхватывающих самую суть предмета, не забывая при этом о мелочах, которые иногда могут значить куда больше того, что сразу бросается в глаза. И несмотря на играющую на устах легкую улыбку, обнажающую золотую фиксу в нижнем ряду зубов, глаза тем не менее все время оставались серьезными.

Неторопливой, слегка развязной походкой приезжий направился к зданию вокзала, на ходу прикуривая «беломорину» со смятым мундштуком и щурясь от яркого майского солнца; за спиной пассажира болтался бесформенный баул, напоминающий то ли допотопную спортивную сумку, то ли солдатский вещмешок — «сидор».

Не успел приехавший пройти и десяти шагов, как сзади его окликнули:

— Гражданин, задержитесь на минуту.

Голос принадлежал молодому сержанту в милицейской форме с перекинутой через плечо радиостанцией и болтающейся на ремне кобурой.

Повернувшись вполоборота к патрулю, мужчина недовольно протянул:

— Ну-у?

— Старший сержант Коваленко, — представился милиционер, прикладывая руку к лаковому козырьку и критически оглядывая фигуру приезжего, а затем потребовал: — Предъявите ваши документы.

Обладатель ярко-рыжих туфель неспешно достал из внутреннего кармана куртки прозрачный полиэтиленовый пакет и протянул его сержанту. Тот, в свою очередь, извлек из пакета документы и принялся внимательно их изучать, невнятно бормоча:

— Так, так, ага, справка об освобождении. Гражданин Фомин Валерий Николаевич? — Патрульный принялся лениво сравнивать лицо мужчины с изображением на фотокарточке в левом нижнем углу документа, скрепленном жирной фиолетовой печатью, и, не дожидаясь какого-либо ответа, продолжил чтение: — Осужден по статье сто сорок четыре, часть вторая, а также…

— Слушай, начальник, про мои подвиги ты можешь и молча читать, я уже наслушался, — голос обладателя справки об освобождении звучал на редкость недружелюбно, — или ты только вслух читать умеешь?

Второй патрульный, с короткоствольным автоматом наперевес, явственно почувствовал в интонации бывшего зека сквозившее пренебрежение и, криво ухмыльнувшись, обратился к своему коллеге:

— Слышь, Сеня, а по-моему, эта наглая уголовная рожа нарывается на неприятности? — В довесок к своим словам мент направил ствол автомата на Фомина. — Давай отведем его в отделение, научим вежливому обращению с представителями закона!

Представитель закона, к которому были обращены эти слова, казалось, не отреагировал на замечание приятеля, а с еще большим интересом углубился в изучение обыкновенной казенной справки.