Современная американская повесть (сборник) - Капоте Трумен - Страница 14

Здесь голос ее достигал трагических глубин.

Она читала вслух стихи, и уходила грусть; мир осени вновь становился золотым и сипим.

Как-то под вечер, когда гулко и тревожно разносились в воздухе крики птиц и над прерией густела необъятная золотая пелена заката, Мэйзи выскочила из дымной кухни и побежала по проселку. У нее была причина убежать. Манил осенний пряный воздух. Но, кроме того, у них на кухне творилось что-то неладное: гневно хмурился отец, взгляд матери застилала печаль. Мама меня побьет за то, что я убежала и не вымыла посуду, подумала она, но голод и страх побуждали ее бежать все дальше.

Огромная звезда светилась в самой сердцевине заката, будто в застывшем пламени горел неподвижный огонь свечи. Отблеск ее падал на лицо Мэйзи. Звезда клонилась ниже, ниже, и Мэйзи, чтобы ее не упустить, побежала по полю; ее босые ноги колола стерня, но она видела только, что небо тускнеет, звезда спускается все ниже к горизонту, уходит в ночь и что-то исчезает вместе с ней. Потом она скрылась, осталась лишь высокая, черная темнота.

Мэйзи вдруг заметила, что до крови исколола ноги — боль была невыносима. Тихонько всхлипывая, чувствуя, как какая-то пустота разбухает в ней, растет, она поплелась искать дорогу. На пригорке впереди замаячила громадина притихшего, темного дома с одним-единственным светящимся окном. Дом Колдуэла, подумала она; наверно, это дом Колдуэла.

На стук вышла Бесс Эллис.

— Да это Мэйзи! Как тебя к нам занесло?

— Я… — израненные ноги испустили безмолвный вопль. — Я хотела взять у вас почитать какую-нибудь книжку или проспект.

Бесс открыла было рот, но передумала и ничего не сказала.

— Ладно, проходи. Ты, наверное, знаешь, мой отец очень болен, но он будет рад тебя повидать.

Мэйзи вошла в освещенную кухню; огляделась с недоверчивым видом. Чисто вымытая раковина и большой белый буфет. На столе, на белой скатерти, полная овощей ваза — белоснежная капуста, алые помидоры, крепенький круглый редис. В смежной комнате она увидела белую гипсовую голову и книжные полки во всю стену.

С ее ног капала кровь на покрытый линолеумом пол кухни; Мэйзи было стыдно, и она старалась не смотреть на пол. Бесс крикнула ей из той комнаты:

— Зайди к папе — он хочет тебя видеть!.

Старик Колдуэл лежал в постели, неожиданно маленький, иссохший. Совершенно неподвижный — только глаза живые. Мэйзи попятилась.

У него стал слабый, шелестящий голос.

— Подойди к кровати, детка, — невесомая рука обняла ее за плечи. — Я рад, что ты пришла, Мэйзи. Я думал о тебе. Как поживает твоя мама?

Мэйзи не знала, что ему отвечать. Над ней нависал страх. За окном, на западе, у самого горизонта еще слабо мерцал свет, будто крылья улетающих птиц. Туда она и глядела не отрываясь. Колдуэл продолжал говорить:

— Попроси ее зайти ко мне, твою маму. Ты помнишь, Мэйзи, что ты думала о звездах, пока я тебе о них не рассказал?

Она кивнула.

— Ты говорила, это осколочки луны. Или цветы, цветущие по ночам. Ты продолжай фантазировать, Мэйзи, но в то же время старайся знать. Сочетай фантазию и знания, Мэйзи…

Ей пришлось на него посмотреть. Он мотал головой, будто что-то застряло у него в горле и душит.

— Мэйзи, живи, не существуй. Учись у своей матери, ведь, казалось бы, все на нее ополчилось, чтобы сломить ее, и все-таки она не поддалась. Она живая, она чувствует, что в жизни настоящее, знает это. Некоторые люди могут всю жизнь прожить — и так и не узнать.

Она не понимала его слов. Страх делался от них еще острее, но она жадно вглядывалась в его глаза.

— Ты не представляешь себе, как мало… «Лучше быть калекой, но живым, — сказала твоя мать, — чем стать мертвым и ничего не чувствовать». Только этого недостаточно — нужно восстать против недостойных человека условий жизни. Твоя мать думала — достаточно переехать с рудника на ферму, но…

Его рука вдруг надавила на ее плечо. Он приподнялся.

Его голос все еще звучит.

— Запомни: что бы не случилось, все соки, корни, необходимые тебе, — все это здесь.

Он говорит запинаясь, потом замолкает; «нет, ничего не нужно говорить, потому что я сам… не… знаю».

Она сидит и слушает, и ей кажется: ее и нет тут вовсе, здесь сидит другая девочка, существующая вне времени, застрявшая в этой полутемной комнате, и этот голос облепляет ее со всех сторон; руки звука, тихие и добрые, бросают ей бессмысленные, странные слова; они лишены смысла, когда ты пытаешься их понять, но вдруг на краткий миг наполняются смыслом. Она прикасается к руке, лежащей на ее плече. Старик Колдуэл смеется. Смех его мелодичен, печален. Он говорит, повысив голос:

— Бесс, нужно будет подарить ей кое-что из книг. Сказки Уайльда и еще Диккенса, Блейка и мифы Древней Греции. Когда-нибудь она их прочтет.

До свиданья, моя собеседница и фантазерка.

Она бежала, всхлипывая, по дороге, и каждый шаг причинял ей боль, и длинные тени пытались схватить ее, а полегшие и оброненные вдоль дороги колосья были жалобно сиротливы, плоть от плоти ее.

Из кухни доносился сердитый голос отца:

— Всё забирают, чтоб им сдохнуть, паразитам. Целый год гнул спину, а не получу ни шиша. Еще я же им должен остался — анекдот, да только скверный, — я же им остался должен после того, как целый год проработал, словно упряжка мулов. Требуют в уплату нашу коровенку и Нелли… У Фреда Бенсона отбирают ферму, у Элдриджа — тоже. А сами жиреют, как свиньи, сволочи. Целый год тут вкалывал, и я же их должник.

Ветер захохотал в опавших, мертвых листьях, дурачась, стал гонять их по земле, будто они живые и могут передвигаться, и его издевательский смех прошуршал среди деревьев и унесся к небу.

Спустя неделю умер Колдуэл. Книг Мэйзи не получила — невзирая на ругань Анны, Джим их продал за полдоллара, когда они переехали в город. А исколотые стерней ноги болели недели две, и Мэйзи бинтовала их тряпками и не могла надеть ботинки.

И вот однажды в конце октября земля внезапно стала твердой как камень. Мэйзи и Уилл, шагая в школу, чувствовали, как в их жилках кровь свертывается в комки и холодеет от ветра. К тому времени, как они добрались до школы, слезинки примерзли к их лицам, а ноги Уилла в рваных ботинках задеревенели. Снег покрыл землю ледяной коркой. Он падал не переставая, и наконец белые волны сугробов в поле стали такими высокими, что Мэйзи и Уилл не смогли пойти в школу. А потом и школа закрылась.