Внучка берендеева. Второй семестр (СИ) - Демина Карина - Страница 41

— Это мышечный спазм, Зослава, — Марьяна Ивановна на Еську глядела с умилением, будто бы не корчило его болью. — Обычное явление после длительного стазиса. Крайне неприятно, хотя в целом для организма безопасно. Мышцы размять надо. Справишься?

— Да.

Я Еську хотела поднять, но он замычал и головою качнул.

— Вот и хорошо… умница… а вы, молодой человек, в следующий раз за языком следите. А то ж этак ненароком и без него остаться можно… Зосенька, как ходить сможет, снеси его в общежитие. И с завтрашнего дня жду вас обоих. На конюшне молодой человек бывал, а вот среди целителей… тоже работы хватает.

Еська прикрыл глаза.

Верно, конюшня ему была роднее.

Глава 18. Воровская

Еськины руки были что деревянные, такие — поди разомни. И больно ему было, но терпел, стиснувши зубы. Я ж болей не имела сил молчать.

— Что ты творишь? Она ж тебя со свету сживет…

— Всех… не сживет, — сквозь зубы простонал он. — Как-нибудь… подарю… цветы… бабы любят…

Я отвесила легкую затрещину.

Не хватало еще, чтоб он к Люциане с букетами сунулся, точно прикопает где-нибудь в садочке, а цветы егоные поверху высадит, могилку прикрываючи.

— Ты… давай… времени немного… у Марьяны пара одна… надо успеть, — он со стоном поднялся с четверенек на колени, вцепился в край лавки.

— Что успеть?

И тут я заподозрила неладное.

— Обыскать кабинет, — Еська поднялся и руки вытянул, сжал кулаки. Разжал. Пошевелил пальцами. — Монетку дай?

— А по шее тебе не дать?

Он же ж не всерьез! Он же ж не полезет в Марьянину кабинету! Там и дверь заперта, небось… и не только на ключ!

— По шее ты мне дашь, если захочешь, но позже. Сперва дело. Ох ты… на такое я не рассчитывал… но, надеюсь, и вправду скоро отойдет, — Еська крутанул головой, потянулся и так, что косточки затрещали. — Напомни потом как-нибудь, что нельзя злить магичек… а муху, между прочим, могла бы и прогнать.

— Ты…

— Монетку, Зося, мне пальцы размять надо. И не смотри. Не для того я здоровьем жертвовал, чтобы с пустыми руками уйти… или думаешь, мне весело было дракона пинать? Нет, весело, конечно, но драконы — твари злопамятные, а жизнь у меня одна. И я ее ценю… так что…

— Стой! — я не позволю и ныне меня заболтать. — Ты чего творить удумал?

— Зося, — Еська хлопнул меня по плечу. — Я понимаю, что ты у нас девица благоразумная. И благообразная. И вовсе далекая от преступной жизни, но… то, что происходит вокруг, ни в какие рамки не вписывается. Мы просто не можем позволить себе бездействие. А любые действия, увы, в той или иной мере незаконны… и да, я собираюсь влезть в кабинет Марьяны. Лучше бы, конечно, Люциана нас в свой потащила, но… что есть, за то и спасибо… монету!

И я протянула ему монету.

Не откроет.

Дверь-то на замок заперта.

И зачарована.

И Хозяин тут мне не станет помогать, добре, если вовсе промолчит, нас не выдаст…

— Хорошо, — Еська прокатил монету по пальцам правой руки и на левую перекинул. — Слегка подвижность утрачена, но это ерунда… в общем, действуем так. Ты сейчас идешь к той двери, — он указал на дверцу, которая из комнатушки на лестницу выводила, — и слушаешь. Если вдруг услышишь, что идет кто-то, то свистишь… только тихо. Свистеть умеешь?

— Умею.

— Вот и замечательно. А я быстренько смотрю, что интересного Марьяна Ивановна наша прячет…

— А ты…

— Зосенька, сестричка моя названая, — Еська меня приобнял и в щеку поцеловал, — ты ж помнишь, кто я? Неужто, думаешь, не учили захоронки искать? Да первым делом… так что не волнуйся…

Ой, и зря он про этое сказал… как не волноваться-то?

Стала в дверях…

Стою…

А ежель поймают? Позору не оберусь… воровать полезла… и ладно, что с того, если мне ничегошеньки не надобно? Кто тому поверит?

И почему я вовсе стою?

Надо было Еську за шкирку схватить.

Уволочь.

И уже в общежитии вразумить… а я…

Стою.

Слухаю.

Тишина… муха гудит, ползет по стеночке. Стеночка-то беленая да синими цветами расписана. Цветы красивы, но далеко им до Евстигнеевых раков. Подумалося так и сама себе подивилась: надо же, до чего в душу запали…

Муха ползет.

Еська за стеною затих… и ведь вскрыл-то дверь. Достал из сапога связку железок, то ли палочки, то ли крючочки. Присел на корточки у замка и ну нашептывать, будто бы уговаривал. То одной железкой примерится, то другую приложит.

Встанет.

Вздохнет.

Внове присядет.

И давай песенку мурлыкать… а железки в пальцах так и мелькают. Щелкнуло тихонько, следом дверь и приотворилась, но Еська сразу не сунулся. Как сидел, так и сидеть остался. Глянул с прищуром, рукою повел. Прислушался. И железки свои в сапог убрал. А из другого тряпицу достал беленую, из ней — три семечка подсолнечных, волос конский и еще будто бы чешую рыбью.

Чешую он на пол положил.

Глянул на меня.

Подмигнул.

И палец к губам приложил, мол, молчи Зослава. Молчу. Гляжу. Одним глазом на стену пялюся, другим — на Еську. Он же волосок взял и провел по косяку дверному. Сверху вниз.

Снизу вверх.

Кинул зерно.

И встал:

— Готово, — произнес, порог переступая. — Ну, Зослава, пожелай нам удачи… в воровском деле удача — первое, без нее ни одно умение впрок не пойдет.

Я хотела ответить… смолчала.

Чего сказать?

А Еська ужо за дверью скрылся. И двигался неслышно, чисто тать… а я одна осталася. Так и стояла, в тишине да с мухою, пока не услышала, будто идет кто…

Точно идет.

Поднимается.

И спешно так, едва ли не бегом…

Свистнула коротко. А Еська не отозвался. И еще раз свистнула. И сердце захолонуло. А ну как сейчас отворится дверь и войдет кто? Что ему сказать? Чего тут делаю? Чего стою?

Ой, мамочки родные… страхом весь розум перебило, затое вспомнилось, что вела нас Люциана Береславовна лестницей узенькою, которая вилась, вилась… и не было на той лестнице иных дверей. И значится, кто бы не поднимался ныне, шел он сюда. Не свернет, не перейдет…

Ох ты…

Я вновь свистнула. А ничего…

Ну, Еська… выйдем живыми, самолично за чуб твой рыжий так оттаскаю, что всякая дурь из головы сама повылезет. Так подумала и, сомнения последние отринувши — шаги близились — толкнула резную дверь.

— Ты…

— Зосенька, не нервничай, — Еська приложил палец к губам и поманил. — Ну пойми, не могу я…

В дверь постучали.

А Еська, рядом очутившися, за руку схватил. И на самое ухо зашептал:

— Сейчас поймут, что здесь никого нет и отправятся восвояси. А мы закончим наше неблагородное дело…

Вновь постучали.

— Марьяна Ивановна… — раздался голос, который навроде и знакомый был, да только чей? — Вы здесь? Марьяна Ивановна…

— Нет ее, — прошипел Еська и спешно дверь в кабинету захлопнул.

— Марьяна…

И та, наружная дверь, отворилась с протяжным скрипом.

— З-задница, — Еська застыл.

А я… ежели б не забоялася шуметь, то прям туточки и начала б вразумлять. Ажно руки засвербели в чуб рыжий вцепиться да потянуть, приговариваючи:

— Не смей пакостить, ирод…

— Марьяна Ивановна… — теперь голос звучал рядышком. И был знаком, вот тут я готова была поклясться, что человека этого ведаю распрекрасно, только подзабыла. Бывает же такое, что подзабудешь кого? Вот и хмурилася, морщила лоб, пытаясь вспомнить. — Вы тут…

— Нет ее, говорю, — ответствовал Еська шепоточком.

Оглянулся.

А с ним и я.

Кабинета у Марьяны Ивановны была большою, с четыре мои комнатушки, а может, и с пять. Так оно и понятно. Кто я? Студиозус, каковых в Акадэмии полпучка за медяшку, а она — магичка сталая, опытная. Ей и покладено место хорошее.

Окна два.

Решеткою заперты.

— Не вариант, — одними губами произнес Еська. — На них охранки стоят, а вскрыть я точно не успею…

А ежели б и успел, то окна узенькие, Еська еще протиснется, а мне с моим природным богатством недолго и застряти. Коль и случится чудо, что пролезу, то чего нам с тое стороны делать? Чай, поднималися мы долго, значит, башня высоконькая, а крылов у меня нетути.