Эратийские хроники. Темный гном (СИ) - Лукашевич Денис - Страница 15

Крик Мурдела уже захлебывался в хрипах и воплях невыносимой боли, когда брат подоспел на помощь, скинув с себя внезапное оцепенение. Хрякнул дубинкой по голове гоблина, вырвал рукоять из слабеющих рук и с невероятным усилием вытащил Головоруб из раны, что присосался к троллю наподобие жуткой стальной пиявки. Но и в руках Гурдела она не задержалась долго. Словно иглу загнали в запястье, и оно мгновенно онемело – оружие, порожденное злом и тьмой, было в ярости на своих обидчиков. Секира отвесно упала на пол, целясь по Гурделовым пальцам. Тролль едва успел отдернуть ногу, и Головоруб лишь бессильно звякнул, глубоко вонзившись в доски пола.

Мурдел бился на полу, с его губ слетали крупные хлопья пены и пятнали пол. Кровь хлюпала под ногами, впитывалась в валявшуюся одежду, превращая ее в грязные мокрые тряпки. Гурдел в тяжком отчаянии видел, как жизнь вытекает из брата тонким ручейком – ничего он уже поделать не мог. Тролль опустился на колени, хлюпая носом и вытирая слезы на морщинистых щеках, вытащил нож и – один порез под подбородком, там, где у троллей пролегает сердечная жила. Сжал братову голову в своих широких грубых ладонях и прижался лбом ко лбу, безудержно рыдая над телом Мурдела. Сколько жарких битв они прошли вместе, сколько пережили, что бы все закончилось так… глупо.

Что-то сломалось в каменной тролличьей натуре, хрустнуло звонким стеклом и разлетелось на мелкие осколки.

Брат затих быстро, скончавшись уже в полузабытьи. Не от яда проклятого оружия он умер, а от руки родственника, и его душа навсегда останется в чертогах племенных предков, пировать за одним столом с древними воинами. Таково правило: убить раненого соплеменника, чтобы не потерять отважную душу в прожорливой глотке проклятой секиры.

Ветер шелестел занавесками в раскрытом окне, шумел дождь и ревела белугой вольная стихия. Джеремии и след простыл, лишь кровавый отпечаток узкой ладони на подоконнике. Позади хлопнула дверь – Джарвус сбежал, когда заваруха только началась. Лишь Головоруб крепко застрял в досках и, кажется, неслышно злорадствовал над потерей.

Гурдел поднялся – темная ярость плескалась в черных глазах. Он с силой пнул секиру, та обиженно завибрировала в ответ, мол, за что? На все воля Великого Света.

- Не Света! – поправил себя Гурдел. – Тьмы, мать твою, Тьмы! Будь моя воля, я бы расплющил тебя кузнечным молотом в самом жарком горне, что я смогу найти!

- Руки коротки! – насмешливо проскрипели доски, когда тролль высвобождал секиру.

Теперь он заблаговременно обмотал руки тряпицами, да и само оружие завернул в шерстяное одеяло, заглушив голодный звон обиженного Головоруба. Перевязал веревкой и закинул за спину. Брата он бережно поднял на руки и торжественно двинулся к выходу.

Родственники, оставшиеся на ночевку, боязливо посматривали из-за дверей своих комнат, но мешать не посмели. Когда же братья покинули дом Джеремии, они тотчас же кинулись обыскивать дом в поисках вожделенного золота. А золото тем временем шустро убегало к небольшой калитке в городской стене, которой пользовались исключительно в темных целях. Правда, все унести у Джарвуса просто не хватило сил, поэтому гоблин поступил по известному принципу орков: что не съем, то понадкусываю. Золото, что не уместилось на щуплых зеленых плечах, благополучно утонуло в выгребной яме около дома.

Возле калитки деревянный палисад практически не охранялся, стража в количестве двух подвыпивших мужиков, увлеченно игравших в кости, сидела в относительно теплой и сухой сторожке – все-таки последний раз Ведьмин Яр штурмовали орочьи банды во время возвышения Горгонадца, и когда-то в это время последний раз и ремонтировались стены.

6.

Джеремия вывалился из окна и шмякнулся в мусорную кучу, глубоко погрузившись в залежи гнилых капустных кочерыжек, картофельных очисток и обглоданных костей. Адреналин еще кипел в крови, а сердце неистово билось в клетке ребер, словно птичка, стремящаяся на свободу. Такого Глазастик не переживал уже давно, а может быть и никогда. Он до сих пор помнил бурлящую силу проклятой секиры, ее неистовую злобу и ярость, жидким пламенем, растекшимся по венам. Благоразумный и рассудительный, в некотором роде даже бессердечный Джеремия ощутил себя вдруг диким берсеркером, что с пеной на губах кусал край щита и крушил черепа врагов. Правда, силенок в Глазастике было не так уже и много, да и вместо щита - подол ночной сорочки, изжеванный теперь в тонкие влажные лоскутки.

Но холодные помои привели его в чувство, горячка боя схлынула, оставив после себя усталость и ноющую головную боль. Джеремия с осторожностью потрогал лоб: к пальцам прилипла тонкая корка запекшейся крови, а чуть выше слипшиеся волосы образовали естественную повязку, срывать которую Глазастик не ощущал никакого желания. Он пошевелил ногами и руками, проверяя, все ли в порядке, ничего ли невзначай не сломалось. Слава Святому Свету, но тело было в относительном порядке, не считая разбитой головы, пары синяков и ушибленного копчика.

Сколько раз Джеремия ругался с соседским лавочником из-за того, что тот постоянно складировал отходы своего бизнеса под стенами гоблинского обиталища. Лавочник каждый раз клятвенно заверял, что это было в последний раз, но каждую ночь с завидной регулярностью появлялись ароматные кучи. И только сегодня Джеремия готов был расцеловать сволочного торговца и официально разрешить тому устроить свалку под окном спальни, дабы всегда существовала возможность безопасных побегов. Тут в многострадальную зеленую голову пришла печальная мысль, что навряд ли ему удастся вернуться к прежнему существованию. Глазастик с тоской поглядел на темные окна дома: он прекрасно понимал, что кто-то взялся за него всерьез, правда, кто этот неизвестный можно было предполагать сколь угодно долго. Им вполне мог оказаться и баронский сын, спрятавший коварную и мстительную натуру за туповатой маской придурка-вырожденца благородных кровей.

От грустных мыслей Джеремию отвлекла быстрая тень, мелькнувшая в тупичке, куда выходила задняя дверь дома.

Глазастик присмотрелся: мимо него, неся на плечах огромный по сравнению с тщедушным тельцем мешок, нагло пер Джарвус. Мешок с каждым шагом презрительно звякал, как будто смеялся над Глазастиком, мол, смотри, как тебя собственный племяш оставил с носом.

Внутри у гоблина все вскипело, как в недавней схватке, - оскорбленное доверие требовало немедленного и жестокого отмщения. Джеремия вскочил, забыв о всякой предосторожности, и со всех ног кинулся за Джарвусом. Тот заметил погоню и припустил что есть мочи. Казалось, и мешок ему не мешает. Но дыхание подвело племянника где-то на втором десятке футов: Джарвус замедлился, сипло задышал, как загнанная лошадь и шаг стал неуверенным и заплетающимся. Но золото он все равно не бросил, и, в конце концов, как и полагается, жадность его погубила.

Глазастик настиг его в несколько прыжков и сбил с ног. Мешок отлетел вперед, прогремев рассыпавшимися монетами.

- Ах ты, отродье гхурла! – Глаза Джеремии, и без того выпученные и страшные, вылезли из орбит еще больше – со стороны могло показаться, что они сейчас окончательно выскочат из глазниц и повиснут на ниточках нервов. – Как тебе такое могло прийти в голову?! Почему ты это сделал?! Я ведь все тебе давал и всему учил, а ты, хлямба гуркула, ударил мне в спину.

- Я не виноват!.. – просипел Джарвус сдавленным голосом – цепкие руки Глазастика, стиснувшие его шею, и не думали ослаблять хватку. – Это все… хрррггг… Героним! Это он меня… хрррггг… надоумил! А у тебя… хрррггг… ххх… - В этот момент хрипы племянника стали особенно сильными и многообещающими, так что Джеремии пришлось немного сбавить давление на голосовые связки. – Хууу… у тебя так много золота!..

- Что за Героним? – брызжа слюной, прохрипел Глазастик.

- Это… это один полуэльф, живет за городом под стеной в Ночевке. Крайняя слева хата, там еще амбал на входе сидит. Он… он страшный тип, жуткий такой, особенно когда смотрит в глаза. Мне пришлось согласиться, иначе мне крышка.