Мама тебя любит, а ты её бесишь! (сборник) - Метлицкая Мария - Страница 68

Я сохла на глазах.

Когда мама обнаружила причину, она очень обрадовалась:

– Любовь! Так ведь это же здорово!

– Чего же тут хорошего, если он на меня не реагирует?

– Так ведь он не в курсе. Надо дать ему понять.

– Как это?

– Очень просто. В любви надо признаваться. Если ты кого-то любишь, надо сказать ему об этом. В этом нет ничего плохого. Не думаю, что ему каждый день признаются в любви. Ты для него сразу станешь особенной.

– А если я ему не нужна?

– Давай справляться с трудностями по мере их возникновения. Пока напиши ему записку.

– В стихах?

– Конечно, в стихах. Признаваться всё-таки лучше высоким стилем.

– А если он…

– Пиши! Потом разберёмся! – подытожила мама.

Этой своей любимой фразой «потом разберёмся» мама беспечно справлялась с любыми жизненными сложностями. Через пару лет, когда я, уже учась на журфаке МГУ, сказала, что выхожу замуж, она сначала очень удивилась: «Кто же выходит замуж за своё первое интервью? У тебя этих интервью знаешь ещё сколько будет? Выше крыши!» А потом подумала и добавила: «Ладно, выходи, потом разберёмся».

Короче, я написала длиннющее стихотворение. Помню из него только две строфы:

Мама была потрясена и даже, кажется, слегка заревновала, потому что не ожидала такой глубины чувства.

Понятно, что такое чересчур страстное послание я уже своим именем подписать не могла.

– Ладно, – сказала мама. – Давай пошлём без подписи: пусть сам догадается, от кого.

– Это ты хорошо, конечно, придумала, но все знают, что в школе стихи сочиняю только я.

– Об этом не волнуйся. На тебя никто не подумает. Во‑первых, ты слишком скромная, чтобы писать мальчикам такие откровенные письма, а во‑вторых… все решат, что это какая-то не очень известная классика, – успокоила мама. Это была грубая лесть, но она подействовала.

– А почерк? Он почерк сличит – и всё!

– Не сличит! Я своей рукой перепишу.

Сказано – сделано.

Как подкинуть записку – проблемы не стояло. Хоть в этом мне повезло. В Серёжкином классе училась моя лучшая подруга из соседнего подъезда Ленка Горбей, с которой мы выросли и которая тоже была в курсе всего. Тоже Ленка, между прочим. Мне кажется, в моём поколении только Ленками всех и называли. Девчонок – Ленками, мальчишек – Серёжками. Почему?.. К ней я и обратилась.

– А если мама об этом узнает? – тревожно и строго спросила меня подруга.

– Так она сама и переписала, – пожала я плечами.

– Твоя мама – прикольщица!

На другой день подружка как раз дежурила и, когда все вывалили на перемену, подошла к его парте, где на углу лежали приготовленные к уроку дневник и учебник, и всунула листик между страничками дневника, логично рассудив, что в учебник он может не заглянуть ещё неделю, а уж в дневник-то обязательно посмотрит.

На уроке она испытала несколько упоительных минут, наблюдая за реакцией объекта, когда он обнаружил в дневнике незнакомую бумажку, развернул, прочитал и… совсем новыми удивлёнными глазами обвёл класс и сидящих вокруг девочек. Никто на его взгляд не откликнулся.

…Через неделю у меня появилась соперница. Это была наша общепризнанная школьная красотка из параллельного класса. Видимо, мои стихи спровоцировали их объяснение, и Юлька с готовностью подтвердила своё мнимое авторство, подписавшись под моим выстраданным текстом.

Они стали ходить по школе за руку, что было страшным вызовом всему миру и апогеем интимности.

Это тяжёлое горе днём я переживала мужественно, а по ночам рыдала. Мама не спала вместе со мной, говорила:

– Если он выбрал другую, значит, это не наш человек и не стоит он наших слез.

И ещё она говорила:

– Вот что делает сила слова! – и своим подругам по телефону цитировала мои стихи.

Единственное, что меня спасло в этой истории от полной трагедии и всенародного позора, – это графическое исполнение записки, поскольку Юльке было ужасно интересно узнать истинного автора. И через какое-то время она подошла ко мне с просьбой переписать ей текст песни «Бригантина», который я знала полностью, а она – совсем нет.

– Темнота необразованная! – удивлялась мама.

Я честно написала Юльке текст своим корявым почерком, понимая, что она будет его сличать с маминым – красивым, круглым, ровненьким. После этой проверки Юлька утратила ко мне всяческий интерес, мысленно вычеркнув меня из претенденток на авторство стихов.

И потом мы выступали с нашей композицией, посвящённой погибшим поэтам. И я – одна – в полной тишине актового зала, набитого битком учителями и старшеклассниками, читала «Снег идёт». А вслед за мной Серёжка и Юлька красивыми голосами подхватывали вместе ту самую «Бригантину» Павла Когана:

…Мне исполнилось шестнадцать лет. День рождения я обычно справляла дважды: один раз с одноклассниками, второй – с родственниками.

– Мам! Мне вчера первый раз признались в любви!

– Кто?! Где?! Когда?!

– Ну, вчера, на моём дне рождения.

– Так ведь одни родственники были.

– А Сашка!

– Ему же семь лет!

– Мужчина в любом возрасте – мужчина!

– И как же это случилось? «Страсть как люблю откровения от своих подруг».

– Когда я его играть увела в другую комнату, чтоб он вам – взрослым – дал спокойно отметить МОЙ день рождения. Мы с ним во всё там переиграли – и в войну, и в дочки-матери. Потом я уже уморилась, села просто ему книжку читать. А он обнял моего коричневого медведя и сидит слушает. А потом вдруг прерывает меня на самом интересном месте и говорит неожиданно: «Знаешь, что мне этот медведь сейчас на ухо шепнул?.. Что он в тебя влюблён!»

– Ну вот! А ты волновалась!.. – Мама тут же стала передразнивать: – «Пятнадцать лет проходят, а я никому не нужна!» Первое объяснение у нас уже в копилке, дальше будет больше! Ещё не будем знать, куда от этих объяснений деться! Будем их солить и в банки закручивать!

Я не удержалась и заплакала. Но тут же раскаялась в этом, потому что у мамы на лице отразилась такая беспомощность, что мне стало её ужасно жалко. Жальче, чем себя.

– Ты чего? – Мама сама была готова разрыдаться.

– Уже шестнадцать лет!

– Что ужасного-то?

– Ты же сама говорила, что женщины стареют раньше мужчин.

– Ну… теоретически.

– Серёже сейчас семнадцать. Представляешь, каким он будет через двадцать лет?

– Ну? Каким?

– Таким же высоким и сильным… Только лицо мужественнее и одухотворённее – со следами прожитой жизни. И волосы… Его каштановые волосы… С проседью. И глаза… глубже и трагичнее. Его же судьба к тому времени, наверное, не один раз ударит. И на лице будет написана ирония – в складках губ… И жизненный опыт.

– Ты накрутила: и одухотворённость, и ирония, и всё сразу!

– И ещё он уедет в Чикаго и станет там бизнесменом!

– Почему в Чикаго?

– Потому что он в учебнике фотографию увидел и ему город понравился. А он всегда добивается чего хочет! Он же будет просто неотразимый!.. А я?

– А ты?

– Я уже стану дряхловатой некрасивой женщиной… растолстею… И вообще…

– Ну спасибо! Мне тогда удавиться прямо сейчас?

– Ты – другое дело. То есть… я хотела сказать…

– Так. Слушай меня внимательно и запоминай. Через двадцать лет ты будешь молодой, красивой, элегантной, обаятельной женщиной, уверенной в себе, а не комплексующей размазнёй, как сейчас. Потому что ты в итоге все эти комплексы поборешь! Я тебе обещаю! Или я не мать! И мужики будут считать за счастье пригласить тебя на кофе или подвезти домой. А он станет полноватым, обрюзгшим, лысеющим козлом – в Москве или в Чикаго – разница не большая! И будет жалко заискивать перед такими самодостаточными женщинами, как ты!.. А замуж ты выйдешь первая из всего класса!