Мама тебя любит, а ты её бесишь! (сборник) - Метлицкая Мария - Страница 27

Ваня хотел распахнуть дверь, ворваться внутрь на танке, а лучше – на ракете, защитить маму, но он боялся дядю Лёшу, а потому просто сел на пол и тихонько заскулил.

– Он ещё маленький! – из последних сил протестовала мама.

– Нет, вы только послушайте эту идиотку! – непонятно к кому обращаясь, взвыл дядя Лёша. – Ей Господь гения послал, а она собирается вырастить из него непонятно что, рабочего сцены, видимо.

В этот момент мамины всхлипывания перешли в колоратурные рыдания. Дядя Лёша, напротив, совершенно успокоился и начал говорить что-то тихое и даже ласковое. Ваня не выдержал и осторожно приоткрыл дверь в гримёрку. Дядя Лёша укачивал маму на руках, как ребёнка. Увидев сына, Анна Михайловна давно отрепетированным жестом протянула к нему руки, жарко поцеловала и скорее пропела, чем произнесла:

– Сынок, ты ведь хочешь покататься на поезде? И Кремль посмотреть? И Царь-пушку? Поедем в Москву!

В музыкальную школу при Московской консерватории Ваню приняли после первого же прослушивания. Слушая, как он играет на рояле, экзаменовавшие его тётеньки и дяденьки одобрительно цокали языками, многозначительно переглядывались, а одна, совсем уж старенькая, а потому, видимо, очень умная бабушка, всё время повторяла что-то о «таланте на грани гениальности». После того памятного разговора с главным дирижёром дядей Лёшой маму как подменили. Уезжая вслед за сыном в столицу, она не просто уволилась из театра, но решила окончательно и бесповоротно порвать со сценой и со всем, что ей сопутствовало. В первую очередь – с мужчинами. Теперь у неё была иная цель, куда более высокая и благородная: она воспитывала гения, второго Моцарта, нового Баха, виртуоза, который прославит свой век и её не забудет. Со страстью, граничащей с религиозным экстазом, она готова была положить на алтарь сыновней славы всё: собственную карьеру и личную жизнь, сон и покой, но прежде всего – самого Ваню. Она не отпускала его от себя ни на шаг: дежурила возле школы и на большой перемене кормила его собственноручно приготовленным обедом из маленьких судочков, тщательно укутанных в старые шерстяные шарфы («Откуда я знаю, что там ваши повара в еду намешивают, ещё не хватало отравиться!»). Сначала Ваня стеснялся, но потом смирился и даже привык. К счастью, одноклассники его были народ чрезвычайно интеллигентный, занятый исключительно собой. Потому если над ним и смеялись, то не в лицо. К тому же Ваня был первым учеником школы. Ему завидовали и не прощали таланта, на остальные же его причуды окружающим было плевать. К тому же эти стены видали и не такие странности. Вот, например, один молодой человек явился однажды на выпускной экзамен абсолютно голым. Весь его костюм состоял исключительно из ремня для фагота. На вежливое предложение комиссии надеть на себя что-нибудь ещё, новоиспечённый Адам ответил гордым отказом, объясняя это тем, что брюки – тлен и лишь музыка вечна. Срочно вызванная на подмогу бригада скорой психиатрической помощи диагностировала приступ истерии на фоне переутомления и вкатила пациенту лошадиную дозу снотворного. Парень проспал сутки, а придя в себя, ничего не мог вспомнить. Спокойно оделся и вполне сносно отыграл экзамен. Вот это история! Куда там до неё какой-то сумасшедшей мамаше!

С первых же лет учёбы Ваня начал брать первые места на всевозможных музыкальных конкурсах. Педагог по специальности пианистка Изабелла Фёдоровна тайно ходила в церковь и ставила свечки за его волшебные руки, истово благодаря Бога, что послал ей нового Рихтера. Отношения с Анной Михайловной у них сложились весьма ревностные, но в целом деловые: они совпадали в главном – приковать Ваню к инструменту и вылепить из него звезду.

Когда мальчику стукнуло семнадцать и голос у него сломался окончательно, выяснилось, что отныне Ваня – обладатель редчайшего контратенора. Изабелла Фёдоровна прорыдала всю ночь, но ближе к утру смирилась с тем, что мальчику нужно поступать в консерваторию на вокальное отделение. Был созван военный совет, на который, однако, Ваню никто и не подумал пригласить. Изабелла Фёдоровна задействовала все свои связи, Анна Михайловна сделала ход конём и подключила главного дирижёра дядю Лёшу, и после весьма формальных испытаний мальчик был зачислен на вокальный факультет Московской консерватории в класс знаменитого оперного певца Теймураза Саперави. Ваня отнёсся к подобному виражу в своей карьере весьма спокойно. Если мама решила, значит, так нужно. Без малейшего сожаления он оставил фортепьяно и начал собирать богатый урожай Гран-при уже на вокальной ниве. Анна Михайловна по-прежнему контролировала каждый его шаг, решая, с кем её сыну можно общаться, а с кем не стоит, в каких конкурсах он будет участвовать, а о какие лучше не пачкаться. Батоно Теймураз попытался вмешаться, но вскоре понял, что это бессмысленно, и махнул рукой. Анна Михайловна развила бурную деятельность. От имени сына вела переговоры и даже заключила несколько весьма выгодных контрактов. Она купалась в лучах его стремительно растущей славы, направо и налево раздавала интервью телевизионщикам и комментарии газетчикам и в самых сладких грёзах уже видела себя на приёме в Букингемском дворце. И всё у Анны Михайловны шло как по маслу, если бы не одно «но»: Катя…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Иван проснулся около десяти утра и тут же вспомнил о вчерашней сцене. У него тут же засосало под ложечкой. Объяснений с матерью было не избежать. Сейчас она вцепится в него и начнёт терзать: кто надоумил да с какой целью. Будто сама не знает, кто и с какой. Но ей мало знать. Она жаждет чистосердечного признания и абсолютного раскаяния. В доме было непривычно тихо. Не шумела вода. Не звенела посуда. Не играл ни Вивальди, ни Шопен. Иван осторожно выглянул в коридор, затем, стараясь ступать неслышно, пошёл на кухню. Никого. Заглянул в гостиную, проверил в спальне – пусто. Вздохнув с облегчением, но всё же слегка удивившись, вернулся на кухню. Под льняным полотенцем завтрак: хлеб, масло, яйца. Тут же записка: «Ваня! Кашу свари сам. На полстакана овсянки стакан молока. Дай закипеть и сразу выключай. Аккуратно. Не обожгись». И всё! Ни слова больше! На всякий случай Иван перевернул листок. Нет, ничего, пусто. Он налил себе чаю, пожевал хлеба с маслом. Чистить яйцо было лень. Принял душ и тут только сообразил, что вечером у него концерт, а перед этим репетиция, но вот на какое время она назначена, он, хоть убей, не помнил. А зачем ему, спрашивается, держать всё в голове? Для этого есть мама. Он нашёл телефон. На тускло засветившемся экране мигал значок неотвеченного вызова. Катя… Сердце подпрыгнуло к горлу и, совершив умопомрачительный кульбит, рухнуло куда-то чуть пониже пупка. Он перезвонит ей чуть позже. Сначала надо всё-таки выяснить у мамы, во сколько у него репетиция. «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети», – услужливо и, как ему показалось, не без ехидства сообщил далёкий женский голос. Ваня пожал плечами, вызвал такси и, так и не перезвонив Кате, поехал в театр.

Они познакомились давно, ещё во время вступительных экзаменов в консерваторию. При любом удобном случае Катя вновь и вновь рассказывала о том, как, спускаясь по лестнице, она увидела в вестибюле «странную тётку». «Она металась, как ненормальная, – в этот момент Катя всегда живо изображала, как именно металась «тётка». – Увидев меня, подскочила – ни здрасте, ни до свидания – и начала спрашивать, мол, вы с экзамена? Да, говорю, с экзамена. Ой, говорит, скажите, а там никому плохо не стало? В смысле, говорю, плохо? Что вы имеете в виду? А она такая глаза закатила и продолжает: ну, там мой сын экзамен сдаёт, я вот боюсь, как бы ему плохо не стало. Сходите, мол, проверьте. А я ей такая отвечаю: женщина, успокойтесь, там сейчас всем очень хорошо. А она такая ещё крепче меня за руку хватает и назад к лестнице подталкивает: нет, вы всё же сходите, проверьте!»

Самое смешное, что весь этот рассказ от первого до последнего слова был абсолютной правдой. Ваня прекрасно помнил, как сидел на подоконнике в ожидании своей очереди на прослушивание и как впервые увидел её, маленькую, рыжую, усыпанную веснушками, плывущую к нему белокрылым лебедем, а на деле с усилием протискивающуюся сквозь плотную толпу абитуриентов.