Мама тебя любит, а ты её бесишь! (сборник) - Метлицкая Мария - Страница 21

У Володи была «Победа» – не машина, а достопримечательность. Надя подумала, что иностранцу будет интересно покататься на старой советской машине, однако уже с первых минут было ясно, что Конрад не оценил её стараний. Увидев в зеркало, что он пытается отыскать ремень безопасности, Володя пошутил:

– Русские машины – это как русская рулетка: либо пронесёт, либо нет.

От этих слов Конрад вздрогнул и ухватился за спинку переднего кресла: в его глазах читалась тревога. Друзья засмеялись, а Конрад недоумевал, как русские могут шутить о таких серьёзных вещах. Он не понимал, как им удаётся каждый день рисковать своей жизнью и при этом сохранять бодрость духа.

За целый день они, должно быть, посмотрели огромное количество достопримечательностей, потому что Конрад очень устал и к вечеру не способен был адекватно реагировать на обращённые к нему реплики. Кроме того, Конрад был разочарован – ему никак не удавалось остаться с Надей наедине, чтобы поведать ей о своих чувствах. Конраду никак не удавалось улучить подходящего момента. То ему казалось, что Надя сердится на него и говорить о чувствах в такой ситуации бесполезно, а когда Надя смотрела на него ласково, рядом всегда оказывались посторонние. Несколько раз Конрад пытался дотронуться до Нади, когда они шли рядом, чтобы потом аккуратно взять её за руку. Но Надя, наверное, не видела его попыток, потому что никак им не содействовала, а, наоборот, мешала. Как только рука Конрада прикасалась к Надиной, девушка начинала искать что-то в кармане или в сумочке, или показывала какое-нибудь здание или памятник, или становилась с другой стороны, так что Конрад оказывался рядом с Ольгой или Володей.

А вечером, как назло, Ольга осталась ночевать у Нади, поэтому Конраду не удалось сказать ей и двух слов наедине, а перед тем, как лечь спать, Надя сказала Конраду, что не сможет проводить его до аэропорта, потому что должна работать, поэтому заказала ему такси.

Конрад чувствовал: что-то не так. Хоть они с Надей и не говорили о чувствах, было очевидно, что Надя воспринимает его не так, как хотелось бы Конраду. Но, с другой стороны, он слишком плохо знает культурные особенности русских, поэтому, возможно, не совсем понимает Надю. Им, русским, как показалось Конраду, свойственно относиться к жизни иначе. Он решил, что сразу же по приезде в Германию напишет Наде письмо.

Утром следующего дня Надя была весела, постоянно шутила, смеялась и улыбалась Конраду, а когда прощалась с ним, даже приобняла. Конрад воспринял это как хороший знак.

Но несмотря на это, вернувшись в Германию, Конрад был подавлен. Ему пришлось преодолевать себя, чтобы сесть и написать письмо. Он уже не был уверен в том, что это хорошая идея, и, чтобы справиться с сомнениями, достал из-под подушки фотографию Нади. Это придало ему смелости, он сел и стал писать:

На следующий день, придя на работу, Конрад тайком набрал письмо на компьютере, отправил Наде по электронной почте и стал ждать ответа. Он ни на минуту не отходил от компьютера. Но ответа не было ни через час, ни через два, ни после обеда. Лишь вечером, когда коллеги покинули кабинет и Конрад остался один, он с удивлением обнаружил в почте непрочитанное письмо. Конрад обрадовался, что задержался, и с дрожью в руках открыл E‑mail. «Дорогой Конрад, – писала Надя, – боюсь, я не смогу ответить на твои чувства, давай останемся друзьями. Надя».

И это всё? Конрад вновь и вновь перечитывал сообщение, пытаясь уловить заложенный в него тайный смысл, но не находил ничего, что могло бы успокоить и обнадёжить его. Надины слова могли означать только одно: он был отвергнут, Надя никогда не любила и никогда не полюбит его. Надежды, которые Конрад лелеял последние два месяца, были целиком связаны с Надей. И теперь они рухнули как карточный домик и погребли под собой Конрада. «Почему Надя не любит его? Почему она не может любить его и отвечать на его чувства взаимностью?» На эти вопросы Конрад не мог найти ответа, и это создавало в его жизни хаос, с которым он не мог совладать.

Что происходило потом, Конрад помнил смутно. Как-то он, видимо, доехал до дома, а потом – провал. Сколько времени он лежал без еды и без питья, он не помнил. Потом дверь в квартиру открылась и в неё ворвалась мать, но он не понимал, что она говорит.

Оказалось, прошло не так много времени: был только вечер пятницы. Моника безуспешно пыталась дозвониться Конраду с четверга, никто не подходил к телефону. Тогда она написала ему сообщение в Фейсбук. Каково было её удивление, когда она увидела фотографию, выложенную Надей: Конрад стоял на Красной площади в Москве и улыбался. Сначала Моника подумала, что Конрад отправился в Москву по работе, как Михаэль Янзен. Но почему же тогда он ничего не рассказал ей о поездке? И почему его фотография – в альбоме Нади? Она вспомнила, что звонила Конраду, а он ей говорил, что находится в Берлине. Моника набрала номер начальника Конрада.

– Нет, он не в командировке! – ответил господин Кунце. – И я понятия не имею, где он может быть. С понедельника по среду он болел, в четверг пришёл, а сегодня исчез, и никто не может до него дозвониться! Мог бы и подождать три недели, тогда он будет абсолютно свободен и сможет делать что ему угодно. Но пока ты ещё работаешь, будь любезен, отчитайся за своё отсутствие! Распустился совсем!

– Господин Кунце, простите, пожалуйста, – перебила его Моника, – я не поняла вас. Вы сказали, что Конрад через три недели будет свободен? Что это значит?

– О боже, вы что, не знаете? – прошипел Кунце.

– Нет, Конрад говорил мне, что его повышают, но я не знаю, где он будет работать дальше…

На другом конце послышался хриплый вздох.

– Повышают? Вот выдумщик! Он уволен, ваш Конрад. Уволен! Будьте добры, скажите своему сыну, чтобы принёс справку от врача, когда изволит прийти на работу в следующий раз.

Господин Кунце положил трубку, а Моника, позвонив ещё раз Конраду и не получив ответа, засобиралась в Берлин.

Окутанный заботой, словно пуховым одеялом, Конрад быстро оклемался; он уже не помнил, почему так сильно страдал ещё неделю назад. Мама сидела в его берлинской комнатушке за покрытым белой кружевной скатертью столом и вырезала что-то из газет.

– Только я не понимаю, зачем надо было ездить в Россию?

– Ты сердишься на меня?

– Сержусь? Да не то слово!

– Мама, прости меня.

– Подумаю… Ой, смотри! Вакансия в архиве дома-музея Аденауэра. Это же рядом с Кёльном! Давай попытаем счастья, а?