Абандон. Брошенный город - Крауч Блейк - Страница 63

– Как так?

– Понимаешь, мне не впервой такие походы, когда кого-то убивают. Пару лет назад на Рейнире тоже кое-что случилось, и без меня там не обошлось.

– На каком еще Рейнире?

– Гора Рейнир, знаешь? Вулкан в штате Вашингтон, высота четырнадцать тысяч футов.

– И что там произошло? Ты, если не хочешь, не рассказывай, я…

– Два года назад, в середине мая, мы с подругой отправились туда из Боулдера. Хотели совершить восхождение. Глупая затея. Сезон только начинался, и для такой горы, как Рейнир, было еще слишком рано. Подругу звали Марией. Высокая была, сильная… Роскошные рыжие волосы. Увлекалась альпинизмом, настоящая богиня телемарка[29]. Но в серьезных восхождениях не участвовала и про глетчеры знала мало. В общем, опыта ей недоставало. А я был самоуверен. Думал, что смогу ее подтянуть. Ну, так оно и получилось. На вершину, пик Колумбия, мы поднялись. Впечатления незабываемые. Но с такой горой, как Рейнир, шутки плохи – достаточно одной ошибки. Одного мелкого просчета. И я такой просчет допустил. На обратном пути Мария решила спуститься на лыжах. Я знал, что это опасно. Весна. Состояние снега на разных участках неодинаковое – где-то корка, где-то – крупа. Но я после удачного восхождения малость возгордился.

Мужчина умолк и продолжил после небольшой паузы:

– Мы катились по верхнему краю ледника Ингрэм. У нее получалось лучше, вот она и вышла вперед. Я ей сказал, чтобы не отрывалась, что безопасно только на вершине. Но Мария всегда любила рисковать. В общем, она шла ярдах в пятидесяти передо мной и вдруг исчезла. Думаю, и для нее все случилось внезапно. Я остановился перед самой расселиной. Это была огромная трещина, уходящая под углом вниз, и такая глубокая, что даже дна не было видно. Марию я не рассмотрел, только слышал крики из темноты. Спуститься туда никакой возможности не было – иногда эти расселины уходят в глубину на несколько сотен футов. Я, как мог, спустился с горы, а потом вернулся с поисково-спасательной командой на вертолете «Чинук». Но к тому времени пошел снег, наши следы замело, и я не смог даже найти нужную расселину. А теперь мы здесь оказались в таком дерьме… Вот я и думаю, что дело в плохой карме. Это расплата меня догнала. Что ж, заслужил…

Для освещения Эбигейл воспользовалась светящейся палочкой «Крилл», дающей мягкий голубой свет, увидеть который за кустами было практически невозможно. Скотт объяснил, как включить газовую плитку в тамбуре, и пока в пробитом пулей котелке нагревалась вода для замороженных обедов, журналистка достала из рюкзака аптечку. Набрав в шприц отфильтрованной воды, она промыла Сойеру рану, протерла ее йодом и смазала антибиотической мазью, после чего наложила на нее салфетку и перевязала бинтом. Перед едой Скотт выпил три таблетки «Тайленола», и к концу ужина, судя по его глазам, боль начала отступать.

Палочка «Крилл» лежала на полу, бросая на беглецов тусклый голубой свет, отчего их лица выглядели замерзшими и бледными, как у трупов.

Разговаривая о Марии и об отце Эбигейл, предаваясь этим неприятным, болезненным воспоминаниям, они пытались отогнать страх. Сон уже подступил и теперь выжидал, чтобы нанести удар. Фостер взяла бутылку и приложилась к горлышку – чистая, ледяная вода слегка отдавала железом.

– Зная, что случилось на Рейнире, мне не совсем понятно, почему ты снова пошел в горы. По-моему, это почти то же самое, что и возвращение на место трагедии, разве нет? – спросила девушка.

– Для меня вопрос никогда так не стоял. Эти горы, Запад, фронтир – моя первая любовь. Понимаешь, я родился и вырос в Джексонвилле, во Флориде. Там гор нет. До пятнадцати лет западнее Далласа не бывал. Да, видел Дымные, Адирондак… Но это ведь не настоящие горы, а так, большие холмы. Самое интересное в моей жизни случилось на летних каникулах, в июле девяносто третьего, когда отец взял напрокат автофургон и повез всю семью на запад.

Проводник мечтательно закатил глаза.

– Господи! До сих пор помню тот день, когда мы проехали Канзас и оказались в Колорадо. Семидесятая автострада. Равнины. Огромное, необъятное небо. Сухой, высокогорный воздух. Отовсюду звучит Фрэнк Синатра – «Самые хорошие годы». Каждый раз, как вспоминаю то лето, слышу голос Фрэнка. В том путешествии он был нашим саундтреком. – Скотт улыбнулся с легкой грустью. – Никогда этого не забуду – сижу с отцом впереди, катим на запад, и где-то в часе езды от Денвера вдруг вижу над горизонтом что-то вроде облачного фронта. Спрашиваю у отца, что это такое, и он говорит – Передовой хребет Скалистых гор, а то, что похоже на облака, на самом деле снег. Снег в июле! Я такое и представить не мог. И так захотелось на эти горы подняться… На самый верх. Пройти по каждому гребню, узнать каждый кряж… На следующий день мы поехали на Эванс, один из четырнадцатитысячников. Мы с сестренкой играли в снежки на вершине. Это было что-то. С тех пор я без гор не могу.

Скотт наклонился и застегнул «молнию» на внутреннем клапане, а потом они с Фостер забрались в спальный мешок и погасили светящуюся палочку.

– Меня завтрашний день пугает, – прошептала девушка.

– Выйти надо пораньше, пока еще темно. Палатку оставим здесь. Сегодня мы хорошо прошли. До тропы миль шесть или семь осталось.

– Ключи от машины у тебя, так?

– В рюкзаке, в верхнем отделении.

Какое-то время они молчали – дождь шуршал по крыше, навевая сон.

– Иногда мне так хочется оставить его в той пещере, – прошептала Эбигейл.

Сойер притянул ее к себе, и оба закрыли глаза – под усыпляющий шорох дождя и далекий рокот грома.

Глава 78

Эбигейл открыла глаза и посмотрела на часы – 3:48. Дождь не прекратился, и в палатке было темно. Скотт расстегнул «молнию» на спальном мешке – этот звук и разбудил ее. Теперь же он уже почти вылез из мешка.

– Ты что делаешь? – шепотом спросила девушка.

– Терпел, сколько мог, больше нет сил.

– Вот, возьми с собой.

Фостер согнула светящуюся палочку и, когда та вспыхнула, бросила ее проводнику.

– Вот это и есть самое гадкое, – проворчал тот, натягивая флисовый пуловер. – Когда приходится вылезать из теплой палатки посреди холодной, дождливой ночи.

Он еще зашнуровывал ботинки, а Эбигейл уже свернулась в комочек, закрыла глаза и снова уснула.

Проснулась девушка словно от толчка. Во сне она блуждала по бесконечному лабиринту пещер, переходя из одной в другую, и теперь ей на секунду показалось, что она все еще там, в подземелье, с отцом, и что подъем по узкому лазу, встреча со Скоттом и бегство от Куинна были только сном.

Но теперь этот миг дезориентации прошел. Она была в палатке, в зарослях черемухи, где-то в конце длинной долины. Близился рассвет – девушка уже различала стены палатки и бутылки с водой у своих ног.

Эбигейл протерла глаза. Посмотрела на часы – 4:58. Тихий голос у нее в голове спросил: «Почему здесь нет Скотта?» Она смутно помнила, что просыпалась ненадолго ночью. Наконец ее мысли прояснились, и память о происходящем ночью вернулась. «Скотт вышел больше часа назад. На минутку».

Фостер натянула флисовую кофту и парку, после чего нашла штаны и шерстяные носки – они почти высохли. Одевшись, выбралась из спального отделения в тамбур – клапан Сойер оставил открытым – и высунула голову наружу.

Видно было не много – тесно обступившие палатку кусты так и не отряхнули окрашенные в цвет рассвета листья. Эбигейл продралась через заросли и вышла в осиновую рощу.

Дождь прекратился, ветер стих, но свет был еще слишком жидким, и она даже не поняла, чистое ли небо у нее над головой или оно затянуто тучами.

Тем не менее Фостер попыталась внимательно осмотреться.

– Скотт! – позвала она шепотом. Но тишину вокруг нарушало лишь далекое журчание реки. Лес пах жухлыми листьями, оглушительно хрустевшими под ногами. Ноги в сырых носках уже начали мерзнуть.