Иная судьба. Книга I (СИ) - Горбачева Вероника Вячеславовна - Страница 78

Да, конечно, она поправилась. Но тридцать пять — не семнадцать, и трудно ожидать от женщины её возраста осиной талии. На её памяти присутствующие на балах матушки, тётушки и даже незамужние дамы её нынешнего возраста редко когда могли похвастаться природной хрупкостью, скорее уж — к этому времени они набирали изрядную долю солидности и телес — как раз в области «наших женских прелестей», как выразилась Бланш. Тогда-то, будучи совсем юницей, Дори не особо обращала на это внимание, а сейчас вдруг поняла, что за молоденькими девушками мужчины гонялись, подыскивая себе партию, а за зрелыми — в поисках амурных утех. Значит, они их привлекали, и отнюдь не душевными качествами…

И этот бледно-голубой цвет ей удивительно шёл. Однако Бланш Леро решительно забраковала понравившееся Дори платье и извлекла на свет сиренево-розовое.

— Мы же готовимся к первому визиту к его светлости, не так ли? А то платье отвлечёт внимание от ваших глаз, они у вас прелестные светло-голубые, но на фоне платья меркнут. Вот это, — она победоносно потрясла корсажем в нежных лилиях, — прекрасно их оттенит. И это замечательно, что при ваших волосах у вас, тем не менее, чудесные тёмные брови. Ах, сударыня, просто грех было прятать такие волосы под вдовьим чепцом…

— Традиция, — сухо обронила Дори.

— Да, конечно. — Бланш спохватилась, заметив, как замкнулась, ушла в себя клиентка. — А давно ли у вас траур? Может, мы слишком рано переходим на светские тона, и надо будет подобрать что-то из чёрного, коричневого или фиолетового?

— Они мне до смерти надоели, — услышала, к немалому изумлению, собственный голос Дори. — Мужа я потеряла давно, это так, но на днях похоронила брата… Вот что, Бланш, я уже не могу смотреть на это чёрное. Давайте оставим живые цвета, я по ним так соскучилась… — Неужели это она рассуждает, сама, вслух? Как ополчился бы сейчас покойный Август на неё суетность! — Добавим только отделку чёрным кружевом…

Леро энергично закивала.

— Да-да, оно здесь будет уместно. И бархатную чёрную ленту в волосы. И траурное кольцо, я пошлю девочек за ювелиром, пусть принесёт вам что-нибудь на выбор. Не слышали о траурных кольцах? О, это уже лет пять как в ходу. Если этикет обязывает даму показываться в обществе или при дворе, ей не обязательно демонстрировать, что она в глубоком трауре, и навевать тем самым на окружающих лиц мрачные мысли, а достаточно носить такое кольцо — как обозначение скорби по усопшему. Очень удобно, особенно при дворе, где среди пышных нарядов дама в чёрном чувствует себя этакой вороной…

Надо отдать должное Бланш Леро: она умела и задурить голову, и очаровать, и вместе с тем сделать своё дело непринуждённо и профессионально. Ничего удивительного, что капитан Винсент, вернувшись к вечеру, лишь скользнул взглядом по женской фигуре на диванчике в приёмном холле и обратил терпеливый взор на лестницу, ожидая модистку со своей новой подопечной. Но что-то словно толкнуло его и заставило развернуться к посетительнице.

Дама настолько была увлечена какой-то книгой в ожидании, по-видимому, заказа, что даже не заметила входящего. Усмехнулась прочитанному, перевернула страницу… Сочтя неудобным оставаться в тени и не желая напугать чтицу, капитан кашлянул, дабы обозначить своё присутствие. Женщина подняла взор… Винсент почувствовал, что подошвы его ботфорт прилипли к полу.

«Тысяча демонов!

Тысяча… мильон, черти бы их взяли!

И где были мои глаза!

Сколько же ей лет?

Я идиот! Она не седая! Дурацкий чепец, чтоб ему… Она не седая! Она…»

Все эти рулады сумбурно и бессвязно проскочили в голове капитана в считанные секунды. Глубоко вздохнув, он завершил, уже спокойно: «Она блондинка. Но какая!.. Теперь я верю, что равных ей не было…»

Конечно, никуда не деть малость располневшую талию, и прожитые года не скроешь под атласным платьем, и цвет лица, хоть и освежённый отдыхом и лёгким облачком пудры, выдаёт длительное житие на лоне природы, сиречь в деревенской глуши, и у самых глаз при улыбке чуть обозначаются первые лучистые морщинки… Но о красоте Доротеи Смоллет сейчас никак нельзя было сказать, что она «былая». Она расцвела, как бутон, случайно попавший под заморозки, но оживлённый солнцем, тёплым ветром и живительной влагой.

На миг прикрыв глаза, капитан Модильяни строго-настрого приказал себе: впредь — не поддаваться первому впечатлению и смотреть глубже… Там, в Саре, он не ждал ничего необычного; увидел мощную женскую фигуру в бесформенной одежде, знал заранее, что это родственница пастора, к которому он не питал ни малейшей симпатии, несмотря на свалившиеся на голову Глюка испытания. Видел светлые пряди, выбивающиеся из-под бесформенного чепца. В его представлении — такой могла быть женщина пожилая, пусть и не старуха, но далеко не первой молодости. И что же? Первое неправильное впечатление не позволило ему в дальнейшем быть беспристрастным, затмевало глаза…

Светлые пряди…

Мало того, что Бланш Леро подобрала наилучший фасон платья, выгодно подчеркнув плавные изгибы фигуры и в очередной раз доказав, что полная женщина может быть необыкновенно привлекательной и соблазнительной. Умница Бланш, сама того не зная, относилась к своим творениям, как знаменитый Леонардо — к рамам и багетам для своих картин, считая, что достойное обрамление должно не привлекать к себе внимание, а лишь оттенять то, вокруг чего располагается. Удачно подобранная рама становилась единым целым с картиной, мало того — готовила зрителей к созерцанию шедевра. Платья Леро творили шедевр из той женщины, для которой были созданы.

Капитан низко поклонился, сорвав шляпу и не замечая, что перьями щедро обметает пол.

Церемонно присев в реверансе, Доротея Смоллет склонила голову, и свет зажженной по случаю наступающего вечера люстры заиграл отблесками в её чудесных белых локонах… да, почти белых, цвета старой слоновой кости, столь редкого и удивительного оттенка, какого и не встретишь в природе. Из-за которого-то её с Милли нещадно дразнили в пансионате «белыми мышами», и которого нынче многие модницы пытались добиться химическими и алхимическими препаратами, но либо превращали волосы в паклю, либо обесцвечивали до прозрачности. Чудесные локоны, выпущенные, наконец, на волю, преобразили женщину до неузнаваемости.

И в то же время — не было в ней лоска светских красавиц, навощенного нескромными взорами, томности избалованных мужским вниманием гурий, распущенности дерзких сердцеедок, хорошо знавших силу своих чар. Была затаённая боль в глазах, сжатые губы, свидетельствующие о серьёзности характера, твёрдо очерченный упрямый подбородок… Нет, это не графиня, вдруг отчётливо понял Винсент. Это бунтарка на покое. И герцогу она понравится. Ему придётся это признать, видит Бог!

…А дальше…

У Доротеи сложилось впечатление, что когда-то она уже попадала в подобный угар. Почему-то в памяти оставались лишь отдельные моменты. Разрумянившаяся Бланш, с удовольствием принимающая вместе с весомым кошельком сдержанные похвалы Модильяни, странные огоньки, пляшущие в глубине синих капитанских глаз…Чёрный герцог… Почему чёрный? Потому что первое, что бросалось в глаза — великолепная иссиня-чёрная шевелюра, не поддающаяся, судя по всему, ни щипцам, ни прочим приспособлениям цирюльников, но замечательная именно в своей дикости. Доротея не могла припомнить ни единого слова из его вопросов и своих ответов, лишь то, как разглаживалась морщинка на светлейшем челе, как поглядывал он на неё сперва снисходительно, затем с интересом, затем даже прищурившись… потом отвёл жгуче-вишнёвые глаза. «Дорогая…» — только и успел сказать, как на Доротею обрушился вихрь из шелков, батиста и девичьих слёз. «Тётушка Дора! Неужели это вы? Какая же вы красивая!» «Дорогая…» — только и смог повторить его светлость беспомощно, но его, похоже, е слушали: «Вы ведь останетесь с нами, тётушка Дори, да? Жиль, скажи!»

И ещё чья-то фигура, тоже мужская и тоже чёрная… Секретарь его светлости, мэтр Максимилиан Фуке, торопливо подбирает с пола рассыпанные отчего-то бумаги. Ах, да, это она, неловко повернувшись, задела его локтём! Забыв об условностях, Доротея, присев, поднимает несколько свитков, откатившихся в сторонку. Секретарь сердит, его глаза мечут молнии, но он поспешно помогает ей встать и едва не обрывает оборку платья, наступив на подол. Оба бормочут извинения. Обоим неловко. Ситуацию спасает рослая синеглазая женщина, кажется, домоправительница, которая не стесняется сделать громогласный выговор мэтру, подхватывает Доротею под локоть и влечёт показать её комнату…