Иная судьба. Книга I (СИ) - Горбачева Вероника Вячеславовна - Страница 23

— Неужто и вправду — в заточении держали? — как бы ни к кому не обращаясь, сказала Дениза. — Ой, что делается… А я-то вам что скажу… Приходит ко мне госпожа Аглая, строгая такая, хужей обычного, но я же чую — что-то с ней не то, не в себе малость. И говорит: так мол, и так, приблуда-то… — тётушка неохотно поправилась: — Герцогинюшка-то наша объявилась! Привёл его светлость самолично за руку, да и объяви на весь дом: та, что воровка и на каждом углу меня позорила — самозванка, а вот эта, душечка, и есть моя жёнушка.

— Так и сказал? — недоверчиво переспросила Мишель.

— Лопни мои глаза! Спроси вот у Николя!

Пожилой лакей, приставленный обычно к дверям на хозяйскую половину, важно кивнул.

— Собственными ушами слышал!

— Вот я и говорю! — тётушка Дениза победно взмахнула рукой, но никто и не сомневался в её правдивости. — И обсказывает мне, значит, госпожа Аглая, про то, что госпожу Анну похитили, в плену держали… голодом морили, мол… — Полное лицо старшая кухарка вдруг сморщилось, губы покривились от сдерживаемых чувств. — А я-то, бессердечная, не поверила. Думаю: ах, так? Поменьше тебе да попроще надо, раз от нормальной пищи отвыкла? Так вот на тебе нашей каши, самой что ни на есть простецкой, крестьянской. Но вы ж знаете, — добавила, словно оправдываясь, — я плохо варить не умею…

— Знаем, — загудели вокруг дружно, мужские голоса даже перекрыли женские. — Знатная у тебя каша, тётушка, одно слово — мёд! Ну, а хозяйка что?

— А то, — не сдержавшись, Дениза всхлипнула и махнула в сторону Герды. — Пусть вот она расскажет, я не могу, как вспомню, так реву коровой…

Герда важно разгладила передничек на коленях.

— А она, — помедлила, сгущая страсти, — как увидела — ручки этак свела, — горничная молитвенно сложила ладошки, — заулыбалась… лучики-то, лучики в глазах! И шепчет: с пенкой! Понимаете? С пенкой!

Дениза разрыдалась.

— Наго… наголодалась, бедняжечка, — приговаривала, сморкаясь в большой носовой платок. — А скажи, Герда, что дальше было!

— Дениза ей ещё морсу налила в кувшин — не чаю, не кофе, а вот этого самого морсу, правда-правда! Так она его пила, будто ничего слаще в жизни не пробовала!

— А тарелку-то, тарелку, — поспешила подхватить Берта, — хлебушком-то всю и подчистила, чтоб, значит, ни крошечки ни упустить… Да будет вам, тётушка Дениза, мы вам уже пятый раз пересказываем, а вы всё плачете!

— Ох, голубушки, — вздыхая, кухарка вытерла глаза. — Да как же не плакать, когда у меня в Нанте семья чуть с голоду не померла, было дело… Ежели б сюда не приехали за хлебом, да не встретила меня на рынке госпожа Аглая, да не сжалься… я ж помню, как корочки в карман собирала, под подушку прятала, пока она меня не отругала: ты что, говорит, сама не видишь — еды полно, полки в погребах ломятся? Весь город прокормить можно! Вот ты, Берта, говорила давеча — кожица прозрачная… Так такая и бывает, когда долго не ешь досыта, я помню!

Слуги угрюмо помолчали.

Новую герцогиню было жалко. Прежняя — как-то быстро забылась, да и то сказать: с глаз долой — из сердца вон, обиды ворошить ни к чему. Их дело такое: прислуживать и сносить барскую блажь. Господа всегда казались существами высшими, по рождению своему — тонкими и возвышенными, и уж обращение между ними было куда как деликатное, иногда просто смотреть противно было на их рассусоливания. А тут вдруг… на белую кость и голубую кровь — с розгами? И, значит, пороли её не хуже нашего брата?

— То-то, — вздохнул один из лакеев. — Теперь сама поймёт, каково оно…

— Типун тебе на язык, — сердито ткнула его локтём Жанна. — Забыл, что она — не она?

— Да и впрямь… Не сердись, Жаннет, запамятовал.

— А ведь ей тяжелее нашего пришлось, — неожиданно подал голос пристроившийся у очага садовник. — Мы-то — что, у нас шкуры привычные…

И опять замолчал.

— Не верю я, — вдруг дерзко сказала молодая девушка, стоявшая особнячком у окошка и сердито хмурившаяся с самого начала обсуждения. — Даже если и так, и украли… Что-то не помню я, чтобы вдруг она сильно переменилась, пока мы из Фуа сюда ехали. Я одна здесь осталась из тех, кто с ней в замке был, я-то помню! Она ещё там норов свой показывала. Вот была настоящая госпожа! Вас, ничтожеств, в узде держала и правильно делала! А то ишь — взяли моду господ обсуждать! Не ваше это собачье дело!

Наступило молчание.

— Злая ты, Флора, — сказал Петер. — Сама, чай из простых, а нас презираешь.

— Я вам ни чета! — огрызнулась девушка. — И папаша мой не просто так в дворецких в замке служил, и я навидалась; уж какие бывают господа, я знаю!

Возмущённый конюх даже привстал чтобы урезонить зарвавшуюся девчонку, но вдруг грузно осел на лавку. В кухню быстро вошла матушка Аглая. Посмотрела в упор на бывшую доверенную горничную.

— Знаешь — и помалкивай. И следи за языком, у мэтра Карра такие живо укорачивают!

— Донесёте? — насмешливо фыркнула девица. И получила полновесную оплеуху. И ещё одну.

— Доложу, — кротко ответила матушка Аглая. — Уж тебя выгораживать не стану. Давно ты у меня за спиной имя хозяйское треплешь… Ещё раз услышу подобное — вылетишь.

Девушка в показном смирении опустила глаза. На щеках горели пунцовые пятна.

— Больше не повторится, матуш… госпожа Аглая.

И бочком, бочком протиснулась мимо, засеменила к двери. У самого выхода обернулась.

— Всё равно правда выплывет, вот увидите! А коли нет…На каждый роток не накинешь платок! Завтра все будут знать, что жена-то у нашего господина — блаженная!

— Зато не воровка, — отрезала домоправительница. И так посмотрела на бунтарку, что та аж голову в плечи втянула. И вышла, пятясь, будто боялась спиной повернуться. Знает кошка, чьё мясо съела…

Тётушка Аглая загасила яростные огоньки в глазах. Негоже на стальных-то злость вымещать из-за одной паршивой овцы.

— Приглядывайте за ней, — только и бросила коротко. Всем. — Да и сами-то… Чтобы я подобной болтовни больше не слышала!

Аглая прекрасно понимала, что разговоры будут. Но хоть под должным её присмотром, дабы направлять слухи и сплетни в нужное русло. Обвела взглядом притихшую компанию.

— Девочки, платье для госпожи готово?

Его светлость, конечно, распорядился сжечь все наряды постылой супруги, а заботу, в чём ей ходить, пока не пошьют новые, скинул на Аглаю. Ночную рубашку для её светлости подобрали быстро, такого добра хватало. Одной из статей расходов личной казны его светлости было содержание прислуги, и входило в него не только жалование. Слуги герцога одевались куда лучше лакеев некоторых господ, у которых, по выражению тётушки Денизы, «на брюхе-то шёлк, а в брюхе-то — щёлк!», и кладовые с новым ненадёванным платьем периодически пополнялись. И уж само собой разумеется, что была у слуг и повседневная одежда, и праздничная. Из такой-то и выбрали для герцогини несколько подходящих по размеру нарядных платьиц, подогнали на одной из девушек схожего телосложения, продумали, как украсить — широким воротником, лентами, дополнительными оборками… Ничего, день-другой походит, а за это время и первые обновки подоспеют: уж она, Аглая, потребует от госпожи Бланш, лучшей портнихи в городе, чтобы та всех своих мастериц усадила за работу! Ничего, подождут остальные клиенты, не рассыплются…

Жаннет поспешно встала.

— Первое как раз готово, матушка Аглая, осталось намётку снять да отутюжить. Простите, уж забежали сюда водицы испить, сидели ведь полдня, не разгибаясь…

— Знаю-знаю. — Домоправительница махнула рукой, давая понять, что больше не гневается, и подсела за общий стол. — Плесните-ка и мне вашей «водицы», больно хороша, раз даже её светлости понравилась…

Глава 4

Комендант Александр Карр не любил присутствовать на пытках, особенно, если объектом воздействия была женщина. Многих из невинных дочерей Евы оговаривали, в этом он не раз имел случай убедиться, но, к сожалению, условия выявления оговора были для испытуемых достаточно жёстки. Хорошо, что очередной Римский Собор пришёл после долгого разбирательства к выводу, что на самом деле настоящих ведьм, одержимых бесами, крайне мало, и ещё до пыток можно выявить их сущность особыми методами. Да и его светлость издал необычный указ: при ведении дознания — бить кнутом в первую очередь доносчика. Если тот от своих слов не отказывается — значит, не оболгал, претерпевает за правду. После чего выяснилось, что большинство объектов доносительства — просто жертвы: зависти, ревности, глупости или излишнего рвения прихожан. Таковы уж люди: красива — ведьма, умна — ведьма, стара и страшна — тоже ведьма, а кто же ещё? А на самом деле вся твоя вина в том, что ты — дочь Евы, и неизвестно даже, есть у тебя душа или нет.