В тени луны. Том 1 - Кайе Мэри Маргарет - Страница 36

— Один человек недавно дал мне совет. Он… Говорят, что здравый смысл почти всегда предпочтительнее, чем рабское следование условностям. Я часто об этом думала, и мне кажется, в этом есть смысл. Я думаю, что выйти во двор для тебя — значит, не следовать условностям.

— Мама… мама увидит…

— Но окна ее спальни выходят не сюда. — Винтер посмотрела на Лотти и вдруг рассмеялась. — Нет, Лотти, ты права. Никуда не надо ходить. Я сама не знаю, что со мной сегодня. Я ввожу тебя в искушение, а тебе следует сказать: «отыди, Сатана», помолиться и лечь спать. А потом ты когда-нибудь выйдешь замуж за какого-нибудь почтенного джентльмена с огромным состоянием и скажешь: от какой напасти я спаслась на Мальте!

— И это — здравый смысл? — спросила Лотти, также рассмеявшись.

— Думаю да, но точно не знаю.

— А я знаю. Точно знаю. — Она быстро чмокнула Винтер в щеку и выскользнула в пассаж.

Винтер наблюдала, как она появилась из темноты в свете луны, и как высокая фигура из дальнего конца дворика направилась к ней. Потом заросли олеандра скрыли их от ее глаз. Она снова засмеялась, потом вздохнула и вернулась в комнату. Однако желания спать у нее не было. А жаркая ночь и яркий лунный свет постоянно беспокоили ее, словно звали куда-то.

Повинуясь внезапному импульсу, она подняла широкие юбки и сняла кринолин, упавший на каменный пол. Затем она нашла среди своих вещей, принесенных с корабля, черную кружевную шаль, накинула ее на голову и на цыпочках вышла на улицу. Пассаж был темным, его лишь пересекали полосы света, выходившие из окон и дверей. У стен стояли каменные скамейки, и одна из них была занята. Винтер подумала, что лейтенант хорошо проводит время. Ей самой не хотелось оставаться во внутреннем дворике, и через несколько минут, не встретив никого, кроме нескольких заспанных слуг, она вышла с территории отеля и быстро пошла куда-то по темной улице.

Там было немного людей, а те кто был, не смотрели на нее.

Прошла компания подвыпивших моряков, распевающих «О Полли, попробуй со мной…», и потом появилась еще группа военных, распевающих душещипательную песенку «Плыли по небу…», жалобу о потерянных грезах и надеждах, и о бедном, милом Чарли.

Улица вывела на пустынную площадь, засаженную деревьями и окруженную домами с глухими стенами и плоскими каменными крышами, и Винтер пересекла ее, стараясь держаться в тени, не привлекая внимания, а ее легкие туфли позволяли ей бесшумно ступать по пыльной мостовой. Она увидела высокую стену, всю увитую пахучими ползучими растениями, цвет которых трудно было разобрать в лунном свете. Над ней возвышались вершины двух кипарисов и оранжевых деревьев, а рядом росло причудливо искривленное фиговое дерево. Винтер поглядела на него и подумала, что оно представляет собой прекрасную лестницу. Еще через несколько минут она, смеясь и слегка задыхаясь, достигла широкой вершины стены.

По другую сторону ее был большой сад, примыкавший к частному дому где-то за апельсиновыми деревьями и алоэ, по ту сторону широкой лужайки. Ночь была такая тихая, что еще слышен был слабый звук голосов, певших «Плыли по небу…», а где-то там, в доме кто-то играл грустную мелодию на гитаре и пел песню на не известном ей языке. За садом и домом с плоской крышей открывался вид на гавань и отсюда местами была видна темная гладь Средиземного моря. Южная ночь была по-прежнему тихой, лунной, таинственной и манящей, как все южные ночи.

Захваченная этим очарованием, Винтер вздохнула полной грудью и уселась в тени фигового дерева, прислонившись к какой-то удобной ветке, росшей параллельно стене, с трех сторон скрытая листвой и побегами вьющихся растений. Она почувствовала, что в ее душе что-то освободилось, словно бы раскрылась по весне почка. Лед в ее сердце растаял, и кровь молодого де Баллестероса пробудилась к жизни в его дочери.

…Огни в домах гасли один за другим, луна опускалась все ниже, тени в саду меняли очертания. Ночная бабочка, привлеченная запахом цветов, пролетела совсем рядом. Певец в доме за деревьями умолк, и ночь стала тихой-тихой. Винтер даже слышала постукивание копыт небольшого стада коз, прошедшего по пустынной площади. А затем она услышала тихие шаги человека, шедшего к ее стене. Потом вдруг этот человек остановился у старого фигового дерева, а затем она услышала скрип, и ветка, к которой она прислонилась, слегка дрогнула. Кто-то карабкался по дереву, как она сама только что это сделала…

Винтер съежилась в своем укрытии, затаив дыхание. Ее черное платье не видно было в темноте, и ей стало ясно, что человек, влезший на стену на расстоянии протянутой руки от нее, ее не заметил. Он был в темном бесформенном одеянии (может быть, закутался в плащ), и лица его она не видела, но слышала частое дыхание. Затем он нагнулся, видимо, заглядывая в сад, и осторожно спрыгнул вниз, в заросли олеандра и герани у стены внизу, и там точно растворился.

Звуков больше не было, но Винтер была уверена, что он где-то поблизости. Кто это, вор, который собирается вломиться в дом в саду? Или какая-то мальтийская Джульетта ожидает своего Ромео в тени деревьев? Это — ночь любви и любовников, но в этом безмолвном, быстро двигавшемся незнакомце было что-то такое, отчего по спине у Винтер побежали мурашки, и она застыла, боясь пошевелиться, чтобы не привлечь внимания притаившегося человека. Потом в доме за деревьями открылась дверь, и на темном фоне возник желтый прямоугольник света. Винтер вздохнула с облегчением и чуть не рассмеялась над собой. Наверное, тот кто перелез через стену, обошел сад и постучался в дверь, а в этом нет ничего страшного. Она услышала донесшиеся от двери приглушенные голоса и звук шагов по мощеной дорожке. А еще через минуту в сад из тени алоэ вышли три человека.

Они остановились в месте, освещенном луной, и тут заговорили так тихо, что и в ночной тишине она слышала лишь отдельные слова. Они говорили по-английски, но звучание их речи было совершенно не английским, очевидно, они говорили на этом языке просто потому, что он был единственный для них общий. Тут до нее донеслась одна фраза, странная на островке в Средиземном море.

— …как перед выступлением марахтов. Только тогда было просо, а теперь бакри.

Один из них усмехнулся.

«Бакри, — подумала она, вспоминая недавно прошедшее по площади стадо коз. — Кто это говорит здесь про нападение марахтов и употребляет слово «козел» на хинди?»

Один из троих курил сигару, до нее донесся запах табака. Это был высокий, богатырского сложения человек с бородой, рядом с которым казались низкорослыми двое собеседников — маленький толстяк и стройный мужчина среднего роста, и Винтер решила, что это он перелез через стену — он был в темном плаще, к тому же высокий был слишком здоровый, а толстый — слишком низкий.

Она почувствовала, что ее ноги затекли, но не двигалась. Она не думала, что должна бояться, но не хотела, чтобы ее заподозрили в покушении на частную собственность, тем более, что по необычному пути, которым проник в дом третий человек, было ясно, что он не хотел, чтобы о его визите знали.

Высокий сказал громко что-то вроде: «Kogo Bog zakhochet nakazat, togo sperva lishit razuma»[2], но она не знала, что это значит и не узнала языка, на котором он говорил. Потом вдруг трое пошли по лужайке прямо к ней, она подумала, что ее заметили. Но они остановились ярдах в пяти от места, где она сидела, и только тут она поняла, что в стене была дверь, которой с этой стороны было не видно в тени большого дерева. Потом она услышала, как ключ повернулся в замке, заскрежетал болт, и невидимая дверь открылась. Она видела лица двоих, но человек в темном плаще стоял спиной, и голос его был смутно знаком ей.

— Нам будут нужны деньги, много денег.

Высокий коротко рассмеялся:

— Вечно эти деньги! Одна и та же песня. Мы, богатая страна, остаемся бедными, потому что тратим свои богатства на других.

— Подкупаете, друг мой, — сказал тихо толстяк. — Вы пускаете хлеб свой по водам, разве не так?