Ничего кроме правды - Болен Дитер Гюнтер - Страница 11

Петерхен был ТЕМ САМЫМ крупным делягой с мульти–мульти–миллионным счётом в банке. Он владел такой кучей бабла, что не знал, куда его девать. Но выход из этого тяжёлого положения упорно искал. На всех бланках в его звукозаписывающей фирме «Аладин», красовался сахарный дворец Белоснежки и семи гномов с множеством полукруглых крытых балкончиков. Этот волшебный сон он выстроил себе в рейнской провинции.

К этому самому Ретеру мне и нужно было, с ним–то я и хотел работать. Он должен был услышать от меня хит, который станет для него золотым дном. Настал великий день, когда я, дрожа от нетерпения, сыграл ему мою новую композицию «Sandy». Петер был в экстазе: «Отпад! Просто супер! Первое место мне гарантировано! Песня пойдёт на сторону А следующего альбома.» А я думал: Ура! Наконец–то у тебя получилось. Наконец–то твой хит прозвучит в чартах.

Четыре недели ничего не было слышно, в конце концов ожидание сделалось просто невыносимым. Я позвонил Юргену Гомману, менеджеру Петера. «Знаешь, Дитер — объяснил мне он — Петеру песня разонравилась.»

Это меня сломило. Разочарованный, я слонялся по агентству в страшном депрессняке. Мир для меня снова рухнул. Бог музыкального бизнеса, человек с вернейшим нюхом на хиты отверг мою песню. И только Живая Развалина из–за соседнего стола утешал меня. Он участливо глядел сквозь свои очки в двенадцать диоптрий: «Не вешай нос, Дитер, я уверен, ты справишься с этим!» Спасибо. В утешении я тогда очень нуждался.

Раб Бернгарда

Целый день и целую ночь я был неутешен. Но я похож на землеройку: если не удаётся перелезть через забор, значит, я проделаю ход снизу. Я был убеждён, что многие менеджеры и агенты вообще не слушали мои демо–кассеты. Я посвятил себя тому, что начал раскапывать домашние адреса звёзд и присылать им демо лично в руки. Мне пришлось долго уламывать Бернгарда Бринка, пока он не согласился встретиться со мной. Я раболепно преклонялся перед Бернгардом, отвозил его на все концерты и выступления: «Куда отправимся, Бернгард?» — и в то же время восторженно болтал о своих песнях: «Клёвая вещица, ты ничего подобного ещё не слышал!» В конце концов он купил песню под названием «Steig aus, wenn du kannst» («Выходи, если сможешь») и тогда я задался вопросом — он оставит её для себя или как? И всё–таки он поместил песню на сторону Б своего нового альбома.

А поскольку сторона А «Frei und abgebrannt» («Свободен и без гроша») была продана 100 000 раз, а стороны А не бывает без стороны Б, моя песня тоже была продана 100 000 раз. Как практично. С каждой пластинки мне причиталось 5 пфеннигов, так что кроме первого успеха в чартах я заработал 5000 марок. Потом я сочинил для него такие песни как: «Glaubst du, du findest den Weg?» («Ты веришь, что найдёшь свой путь?») и «Ich habe den Koffer in der Hand» («В моей руке чемодан»), с которыми он мог бы без проблем выступать в TUI.

Симона Ретель

Тридцатилетняя, миленькая, с сенсационным бюстом и огромными глазами, просто крольчонок. Такой она сидела напротив меня — Симона Ретель. Я сразу решил, что жизнь музыкального продюсера не так уж тяжела.

Симоне пришла в голову идея, вместо того, чтобы играть в театре, зарабатывать пением. И я очень хотел ей в этом помочь. целый день после полудня мы парились над немецкой версией хита Блонди «Heart of Glas». Симона путалась в тональностях. Я в сорок пятый раз перематывал назад ленту, чтобы записать всё с начала. Чертёнок на левом плече нашёптывал мне: «Хватит петь, возьмись–ка за эти буфера!», и даже ангелок на другом плече подзадоривал меня: «Да! Давай! Давай!»

Прошло время, и Симоне пришлось уйти. Впоследствии я был этому очень рад. Я никогда бы не простил себе, если бы мне случилось ухаживать за той же женщиной, что и Jopie Heesters. Я его очень уважаю.

Энди

Если ты творческий человек, тебе нужен соратник, приятель, спутник, который тебя понимает. Кто поддержит тебя, кому ты ответишь тем же. Он удержит тебя, если твои кони понесут. Который тебя подбодрит, подтолкнёт вперёд и подбодрит, когда ты повержен и не знаешь, как быть дальше. Этим всем был и остаётся для меня Энди Зелленейт. Если бы существовала премия за дружбу, старина Энди, знаток людей, получил бы эту премию раз пять.

В первый раз наши пути пересеклись в коридоре фирмы BMG, тогда она называлась «Hansa Record», выстланном стоптанным войлоком, в который так много композиторов заходили, высоко подняв голову, и выходили как побитые собаки. Нас объединяли две вещи: мы оба желали сделать карьеру и оба не имели ни малейшего понятия, как это делается. В то время Энди был ассистентом в отделе, занимавшемся премиями, это была невероятно важная должность — подносить музыкантам пиво после выступления. А я был в агентстве клоуном, чьи хлопоты никто не принимал всерьёз, и который уже год делил свой офис с дураками и пустомелями.

Если бы мне пришлось описать Энди, я бы сказал: самый светловолосый блондин на свете, самый высокий, ему можно присудить золотую медаль во всём, что касается дисциплины и умения льстить: если Рональд Кайзер заходил в его офис, Зелленейт вдруг начинал насвистывать «Santa Maria». Вольфганга Петри он приветствовал мелодией «Ganz oder ganz nicht»

Это мастерство он долгие годы доводил до совершенства. Когда во время съёмок клипа Blue System «Love is such a lonely sword» он сопровождал меня на Ибицу, я непременно хотел искупаться с ним: «Пойдём, давай разок зайдём в воду!» — умолял я. «Ой, нет — отвечал Энди — она для меня слишком холодная, она для меня слишком загажена, она слишком то и слишком это.» Он нашёл 25 причин не заходить в воду.

Потом на горизонте появилась и вскоре зашла в бухту моторка Франка Фариана, который недавно как раз взялся за новый остренький прибыльный проект. «Эй, Зелленейт, иди скорей сюда!» — махнул ему рукой Фариан. Я подумал, что глаза меня обманывают: мой Энди, которого я полчаса безрезультатно пытался уговорить зайти в море, вскарабкался на скалу и прыгнул в воду. Вот так, чмоканье, штурм и вершина. Таков уж он: готов проплыть пять километров по морю дерьма, если это приблизит его к цели на миллиметр — презирая преграды, в любое время готов на всё ради одного–единственного хита, который прославил бы фирму BMG и Германию.

Энди — одна из трёх констант моей жизни: с ним, с моим музыкальным агентством и с фирмой BMG я связан уже свыше двадцати лет, без них я бы не стал тем, чем стал, был бы, возможно, чем–то большим. Шучу.

До той поры, как Энди вошёл в мою жизнь, меня окружали престарелые начальники, которые не обращали на меня внимания и не внушали чувства, что «этим ты можешь доверить свои идеи, Дитер». Это были сплошь старые говнюки, которые не понимали моей музыки. В том, что касается вкуса, нельзя сказать, что «два плюс два будет четыре». Я, как музыкант, в результате получаю три, старые говнюки, быть может, получат пять.

Мы с Энди стали «командой победителей». Мой последующий успех и его поднял высоко, он сегодня шеф BMG-Ariola в Берлине, а я величайший поп–композитор Германии всех времён. Нашей первой совместной идеей был мой сценический псевдоним Стив Бенсон. Отличительной чертой этого проекта явился его полный провал.

Рики Кинг

Как–то утром, в 1981 году, после двух лет упорной работы, копания в дерьме и идиотских выходок наконец–то на меня снизошёл желанный успех: через весь мой рабочий стол в агентстве, колыхаясь, тянулась цепь из двадцати семи разноцветных бумажек с буквами на них: «СЕРДЕЧНЫЕ ПОЗДРАВЛЕНИЯ, ДИТЕР!». Это смастерила Элли, секретарша, в честь того, что Рики Кинг со своей «Hale, Hey Louise» за ночь поднялся на 14 место чартов. Рики меня не интересовал, это был никому не нужный гитарист. А вот песню, которую он пел, написал я. Ударный успех для музыкального агентства. Я был героем этажа. На сей продукт ушло около тысячи марок, а принесла песня полмиллиона. Она пять месяцев оставалась в Top Fifty.