Акедия - Бунге Габриэль - Страница 3

Из всего богатейшего духовного наследия Евагрия, в этой книге мы обратимся к тому, что до сих пор не утратило своей значимости, – к его учению об унынии. На эту тему писали многие авторы до и после Евагрия, об этом говорится в «Изречениях святых отцов», в частности, в первой апофтегме[29] Антония Великого:

Рассказывают о святом авве Антонии, что он, жительствуя в пустыне, однажды подвергся душевному смущению, унынию и особенному нашествию мрачных помыслов. Находясь в этом состоянии, он начал изливать печаль свою пред Богом. «Господи, – говорил он, – хочу спастись, но помышления мои никак не допускают меня совершить это. Что мне делать со страстями моими? как мне спастись?.» Встав с того места, на котором сидел, и немного отошедши, он сел в другом месте, и вот видит известного ему человека, тщательно занятого трудом рук своих. Этот человек то вставал, оставляя рукоделие, и молился, то вновь возвращался к рукоделию: он сшивал листья пальмы. Потом опять вставал и молился; после молитвы опять принимался за рукоделие. Поступавший таким образом был Ангел, посланный Богом ободрить Антония и возбудить его к мужеству. И услышал Антоний глас, исшедший от Ангела: «Антоний! поступай так и спасёшься». Услышав это, Антоний очень обрадовался и ободрился: он начал поступать так и спасся[30].

Как мы уже сказали, Евагрий был наследником целой «традиции» и всячески призывал изучать деяния и наставления святых отцов, чтобы не сбиться с пути[31]. Он первый разработал «теорию» уныния, позднейшие авторы будут лишь более или менее удачно повторять уже сказанное им. Поскольку в наши намерения не входило предложить читателю полное исследование об унынии[32], мы ограничимся учением Евагрия, что позволит составить некоторое представление о его исключительно богатом духовном наследии в целом, ценность и полезность которого для современного человека не вызывает ни малейшего сомнения. Тем более, что в своих творениях Евагрий передаёт нам знание, почерпнутое им из собственного духовного опыта, а не из книг. В одном из своих посланий он открыто признаётся в том, что и ему был ведом этот порок уныния:

Ты посетил сидящего во тьме и в сени покаяния, и ты просветил очи, непрестанно взиравшие к утешению, к свету! Да сподоблюсь я воздать Господу хвалу за утешение твоего письма, которым ты укрепил душу мою, терзаемую унынием; ты вспомнил о «мёртвом псе»[33], иже аз есмь, до сего дня изгнанный в пустыню по множеству своих злодеяний (…)[34]

Здесь, как это вообще характерно для писем Евагрия, нет ни малейшего чувства превосходства общепризнанного духовного учителя; напротив, перед нами человек, который не скрывает своей уязвимости. Мы увидим, что его учение намного ближе нам, чем это может показаться с первого взгляда.

Из всего, что было написано об унынии, мы избрали самое поразительное. В сущности, наставления Евагрия говорят сами за себя, и, несмотря на свою лаконичность, едва ли нуждаются в сторонних комментариях. И лишь поскольку изначально они писались для отшельников и киновитов (соответственно для монахов, живущих уединённо или в братствах), то есть в условиях, существенно отличающихся от нынешних форм религиозной жизни, нам хотелось их объяснить, чтобы тем самым сделать доступными более широкому кругу читателей. «Да простится мне, что разбавил сие драгоценное вино».

1. Уныние: исключительно «монашеский» недуг?

Сегодня многие (и не только неверующие) считают монашество, и, прежде всего его исконные и наиболее суровые формы отшельничества, чем-то особенным, выходящим далеко за рамки «нормальной» жизни, а иногда и просто чем-то маргинальным. И сами монахи охотно говорят об особой «монашеской духовной традиции». «Невидимая брань», её вопросы, духовный опыт и формы иноческого подвизания воспринимаются большинством верующих как нечто, относящееся исключительно к монашескому миру и никак не связанное с жизнью «обычных» христиан. Несомненно, читатель испытает соблазн тут же отложить эту книгу в сторону: совершенно ясно, речь в ней пойдёт об учении одного из отцов-пустынников. «Ну какое нам дело до всего этого?» Однако если у вас хватит терпения прочитать эти страницы, вам станет понятно, что заведомое неприятие объясняется всеобщим заблуждением. Оно существует испокон века и в его повсеместном распространении виноваты и сами монахи.

Если верить искушённым в этом вопросе, уныние было едва ли не самым опасным «камнем преткновения» для древних монахов и, прежде всего, для отшельников[35]. Для начала обратимся к самому термину, столь непривычному для нашего слуха.

Уныние (акедия)[36], согласно учению Евагрия, имеет непосредственное отношение к пустынножительству и, прежде всего, знакомо отшельникам. Следует ли из этого, что только монахи-отшельники бывают подвержены унынию?

Разумеется, мы можем прибегнуть здесь к таким общепризнанным авторитетам, как Иоанн Кассиан и Иоанн Лествичник[37]. Но уже в трактате, озаглавленном De octo spiritibus malitiae («О восьми лукавых помыслах»), который дошёл до нас под именем Нила Синайского, мы встречаем следующее утверждение:

Подвизающиеся в священнобезмолвии (исихия) пуще прочих страстей бывают обуреваемы унынием[38].

Чуть позже мы увидим, в каком смысле следует понимать эти слова. Сам Евагрий пишет, вероятно, об этом же в своём Послании к инокам, которые спрашивали его о том, как быть, если под натиском уныния тебя одолевает соблазн покинуть свою келлию:

Постыдно оставить материальную обитель чувств – это знак поражения. И это случается с теми, кто живёт в затворе[39].

Из общего контекста, однако, явствует, что Евагрий здесь имеет в виду не только отшельников:

Поскольку в Египетских монастырях каждый насельник уединялся в своей келье, чтобы заниматься ручным трудом и творить молитву. Вместе монахи собирались только для общей трапезы, а также в часы утренних и вечерних псалмопении[40].

В этом послании он обращается к монахам, которые, очевидно, живут в киновиях (и, скорее всего, не в Египте, а в Палестине) и, несомненно, ведут менее уединённую жизнь по сравнению с той, о которой говорит Евагрий. То есть и киновиты бывают осаждаемы унынием. Об этом говорится в двух приведённых выше фрагментах из «Зерцала для иноков, живущих в киновиях и общинах» и «Наставлений девственнице». Вполне вероятно, что речь в них идёт о двух обителях, основанных его друзьями – преподобной Меланией Старшей и Руфином Аквилейским на Елеонской горе, то есть расположенных не в пустыне, а в городе.

Ниже эти наблюдения найдут многочисленные подтверждения, и таким образом мы можем заключить, что, по мнению Евагрия, уныние не является уделом исключительно анахоретов – ему подвержены и братья, живущие в монашеских общинах. Обратное впечатление может возникнуть потому, что в своих творениях Евагрий чаще всего обращается именно к анахоретам, то есть к отшельникам, которые, как и он сам, весьма редко виделись со своими братьями и почти не принимали посетителей. Его творения, разумеется, ориентированы на особые условия жизни монахов-отшельников, и это существенно для понимания их смысла. В отличие от Евагрия, например, Иоанн Кассиан преимущественно обращается к братьям, живущим в киновиях, и потому расставляет акценты несколько иначе.