Акедия - Бунге Габриэль - Страница 19

Эти духовные отцы и матери (и сегодня их во множестве можно встретить на христианском Востоке) не обязательно были священниками; Евагрий всю свою жизнь оставался диаконом. На пять тысяч насельников Нитрийской пустыни и шестьсот наиболее испытанных братьев, живших в непосредственной близости с Евагрием, было всего лишь восемь священников[278]. Большинство выдающихся духовных учителей-пустынников были мирянами почти в современном значении этого слова, поскольку монашество к тому времени ещё не оформилось как религиозный институт.

Духовное отцовство или материнство никак не связаны с местоположением в церковной иерархии, это свободная «харизма», дар, добытый ценой побед и поражений в собственной духовной жизни, это опыт, которому невозможно научиться по книгам.

Это не связано с возрастом: некоторые из «отцов» или «матерей» для того времени были ещё достаточно молоды.

Нередко, особенно на Западе, можно услышать, что сегодня нигде не найти духовных отцов. Но не следует забывать, что в делах благодати не отец порождает сына, а сын – отца. Современному западному человеку существенно недостаёт подлинного духа сыновства, из которого возродится и духовное отцовство. Причину этому объясняет известный отец пустыни, современный коптский монах Матта Эль-Маскин в своём определении духовного отцовства[279]:

«Духовный отец – это, прежде всего, человек, которого ведёт Дух, и который стал послушным орудием в руках Божьих. Именно поэтому он никогда не призовёт своих учеников следовать за ним, поскольку мы все суть ученики единого Учителя-Христа. Он даже не будет пытаться окормлять ученика, ибо он всего лишь человек, а не ангел. Он скорее смиренно последует за ним как слуга, чтобы в случае нужды оказаться полезным тому, кто, как и он, по настоянию Духа, следует по стопам Христа. Чтобы жить так, ему надлежит с ещё большим вниманием, чем ученик, слушать, что именно Дух Божий ждёт от него, ему следует отринуть всё личное в себе. Ученик из его уст не должен услышать ни единого слова простой человеческой премудрости, но лишь Слово Божие».

Полное забвение самого себя отличает истинного духовного отца в христианском значении этого слова от прочих «гуру», которых в избытке можно встретить в наши дни. Такой духовный отец никогда не стремится основать свою «школу». Только те, кто будет духовно близок ему, кто последует за ним, и являются тем «уделом Духа Божия», который ему был дан.

Терпение в келейном уединении – та высшая способность, символический смысл которой заслуживает особого внимания. Большинство людей живёт, разумеется, не в «кельях», а чаще всего в семейном и профессиональном окружении, где они могут почувствовать себя в «тесноте». Молчаливо переносить это без горечи и злопамятства – вот что делает человека «монахом» в изначальном смысле этого слова, то есть единой, цельной, неразделённой личностью.

Однако просто «стиснуть зубы» со временем может стать слишком негативным отношением, которое только усугубит и без того плачевное положение унывающего вместо того, чтобы его освободить от уныния. Лучше занять позитивную жизненную позицию, возвести преграду на пути губительного потока уныния повсюду, где он врывается в нашу жизнь. Евагрий предлагает настоящую стратегию, которая становится правилом жизни:

От уныния врачует постоянство,

делание всякого дела

с великою внимательностью и со страхом Божиим.

Во всяком деле определи себе меру

и не оставляй прежде,

нежели кончишь, что назначено,

также молись разумно и усильно,

и дух уныния бежит от тебя[280].

«Положи меру всякому труду», – вот основное правило, которое ангел заповедал отцу монахов Антонию Великому[281].

Уныние проявляет себя и как искушение не соблюдать меру, будь то по небрежению, будь то – и это наименее заметно – по склонности к всякого рода неумеренности. Заметим, что сам Евагрий не был фанатически привержен этому правилу:

Не во всякое время можно исполнять обычное правило, но надлежит принимать во внимание обстоятельства и стараться наилучшим образом исполнять посильные заповеди[282].

Это «обычное правило» не было писаным монашеским уставом, в Ските его вообще тогда не существовало. Скорее речь идёт о «мере», которую каждый устанавливает себе по силам и по совету старцев. В обычное время следует безоговорочно придерживаться этого келейного правила, но в исключительных случаях следует поступать, помня о христианской свободе. Умелое балансирование на гране послушания и свободы составляет самую суть духовного учения древних Отцов.

Испытанное средство предотвратить душевное смятение, которое несёт в себе уныние, или победить его, если оно уже проникло в душу, – это тяжёлый, но исполненный с тщанием и мерой труд, который не является ни самоцелью, ни поводом к корыстолюбию – монахи всегда это почитали своим долгом. Евагрий даёт этому следующее объяснение:

Будь внимателен к труду своему, по возможности ежедневно и еженощно, дабы не оказаться ни на чьём попечении, но, прежде всего, дабы делиться с другими, как к этому призывает своим словом апостол Павел[283], в твёрдой решимости победить беса уныния и отразить все прочие вражьи козни. На самом деле, следом за ленью приходит бес уныния, и человек «праздный погрязает в похотях», как сказано в Писаниях[284].

Так, в нескольких строках Евагрий кратко изложил весь духовный опыт отцов-пустынников, своих учителей, и каждое из этих положений можно подтвердить изречениями и других монахов[285]. В эпоху, когда ручной труд считался презренным занятием рабов, отцы его высоко ценили, прекрасно сознавая при этом, что работающий монах всё же рискует оказаться в сетях у страсти наживы и нездоровой активности[286]. Едва ли не большая внутренняя дисциплина требуется для того, чтобы завершить начатый труд, или чтобы прервать его, когда тебя ждут более важные дела. Совершенно справедливо Венедикт Нурсийский просит своих братьев ничего не предпочитать Богослужениям[287]. Во всё времена это единственное, что ставило преграду лени и неумеренности в труде. В обеих этих крайностях Евагрий проницательно усматривает формы того же уныния.

Помимо мужественного терпения, которое способствует исполнению природного назначения гневливой части души, другие лекарства от уныния врачуют вожделеющую часть души, тоже пострадавшую, утратившую свои добродетели и уже неспособную соответствовать заданной от природы цели:

Дело целомудрия – бесстрастно созерцать вещи, возбуждающие в нас неразумные мечтания; дело терпения – с радостью отвергать все наслаждения гортани[288].

Можно легко распознать те формы уныния, которые искушают эти две добродетели души; в качестве примера мы уже называли необузданное желание недоступного или неосуществимого и всевозможные иррациональные похоти. Мы не можем привести здесь все многочисленные средства, которые Евагрий предлагает для исцеления вожделеющей части души. Подробно остановимся лишь на воздержании. Проблемы чревобесия (необузданного аппетита) и гортанобесия (нездоровой потребности в постоянном наслаждении от вкушения пищи) – их природа и сегодня остаётся неизвестной – как и многие другие, были хорошо известны древним отцам. По этическим соображениям в этих случаях монахи прибегали к средству, которое сегодня можно применять разве что в эстетических или терапевтических целях – голодание. Всё сказано в одной фразе: