Следователь (СИ) - Александров Александр Федорович - Страница 8

- Улики?

- В ее комнате нашли следы колдовской процедуры. Свечи с черной желчью, Эллипс Саваофа, пирамидки эти…

- Направляющие концентраторы.

- Ну да. Нашли еще пару блокнотов: расчеты квази-векторов, переменные нагрузки и все такое.

- И что? – Фигаро поднял брови. – При помощи этого набора можно делать все что угодно: от лечения простаты до призыва Других. Тьфу-тьфу, разумеется. Почему они решили…

- А Вы не торопитесь, господин следователь. Тут все не так просто. Когда Мари взяли, Инквизиция стала копаться в ее прошлом. И вот тут-то выяснилось много интересного. Началось все это когда Мари было тринадцать. В летней резиденции Кроссов – это неподалеку от города. Красавицей она была уже тогда и, как водится, появился у нее ухажер, парень из местных. Кажется, сын одного из городских чинуш, но парень, вроде бы, ничего такой, дельный. Ну, это все понятно: красивые девицы для того на свет и нарождаются, чтобы за ними мужчины увивались, это уж, как говорится, закон природы. Ходили они с Мари за ручку, смотрели на звезды, обнимались-целовались, а потом вышла оказия. Ловелас-то оказался до дела скор, ну и попытался вечерком завалить нашу Мари на лужочке возле речки. Та его – по носу и в слезах домой. А на следующий день пропал паренек.

- Тело нашли?

- А-а-а, поняли, Фигаро, откуда ветер дует?.. Да, нашли через пару дней ниже по реке.

- Заключение?

- Утоп. Чего тут удивительного? Строчка – река быстрая, глубокая, в низовьях, где поближе к трясинам, еще можно встретить водяниц, а, говорят, что и настоящие русалки попадаются. Врут, конечно – их лет сто назад повывели. Но так чтобы точно никто сказать не может. В общем, погоревали и забыли. А потом погибли ее родители… Нет-нет, Вы ничего такого не подумайте! Катастрофа на пароходе «Геркулес». Пожар в трюме. Там вообще мало кто спасся. Мари тогда только-только исполнилось пятнадцать. В общем, остались два наследника: она и ее старший брат Альфред. И вот какая штука: когда вскрыли конверт с завещанием, то оказалось что Мари не достается почти ничего – так, какие-то гроши и дом ценой в пару сотен. Все остальное отходило Альфреду. Ничего странного – братец-то ее всегда у родителей в любимчиках ходил. Матик тогда рвал и метал, но сделать, понятное дело, ничего не мог.

- Кажется, я понимаю, куда Вы клоните, господин Гастон.

- А чего тут понимать. Альфред помер через месяц. Ну, тут уж расследование было посерьезней. Но придраться ни к чему не смогли. Охота, он много выпил, лошадь понесла… Итог: падение в овраг и сломанная шея. Но тоже ничего необычного. Наездник из Альфреда был как из дерьма пуля, заложить за воротник он всегда любил, а ребер переломал, с лошадей сверзившись – не сосчитать.

- И госпожа Мари унаследовала все.

- Не просто «унаследовала». К ней перешло чуть ли не самое крупное состояние в губернии. Но девочка была в полной прострации, поэтому все дела устраивал Матик. Назначил распорядителей, продал кое-что из недвижимости, содержать которую стало хлопотно, да и не нужно и забрал Мари к себе. Та была только рада – кроме Матика у нее, почитай, никого не осталось. И все было – тишь да гладь пока не стукнуло ей двадцать.

- Спорим, опять любовная история?

- А кто ж спорит… Повадился к ней захаживать женишок – модный адвокат, господин Степлтон. То есть, между нами говоря, не сам повадился, а Матик его навострил: говорил, девка со скуки пропадает; замуж не выскочит, так пусть хоть потешится… Угу, потешилась. Дошло у них со Степлтоном почти до свадьбы. Он мужик грамотный был, начитанный и с юмором – ей такие нравятся. И что бы вы думали? За месяц до свадьбы господин адвокат…

- Умер?

- Пропал. То есть – совсем. Был – и нету. Зашел домой, приказал подавать ужин, налил себе коньяку, сел в кресло и – пуф! Прислуга его больше не видела. И никто не видел. Коньяк в бокале, сигара в пепельнице, плед на полу, а самого Степплтона – ни слуху, ни духу.

- Инквизиция подключилась к расследованию?

- Конечно. И пришла к выводу, что имело место направленное колдовское вмешательство непонятного рода. Но, сами знаете, «нет тела – нет дела». А адвоката так и не нашли.

- Ого! – Фигаро принялся нервно набивать трубку; пухлые ладошки следователя заметно подрагивали. – На этом у Вас все?

- Почти.

- О Господи!

- Два года назад у Мари опять случилась любовь. Да еще какая! Слышали о Матье Верди, художнике?

- Ха! Да о нем каждая собака в Королевстве слышала! В прошлом месяце его «Незнакомка с вуалью» ушла на столичном аукционе за полмиллиона какому-то халифу…

- Вот-вот, он самый. А Вы слышали, как он погиб?

- Конечно. Пожар в «Ригеле». Хорошая была ресторация, хотя и жуть какая дорогая, – Фигаро внезапно замер. – Вы хотите сказать…

- Не хочу. В конце концов, я работаю на Матика. Но говорить придется. Художник погиб, а вот госпожа Мари, которую он пригласил в тот вечер на ужин...

- Кажется, я догадываюсь.

- Да. Госпожа Мари совсем не пострадала. Представляете? Человек, с которым она сидела за одним столиком, сгорел до обрубка, а на ней – ни царапины. Вы верите в чудеса, Фигаро?

- Скорее, в странные совпадения. Но теперь я понимаю, почему в Инквизитории эту вашу Мари взяли под стражу. Я бы сам отдал такой приказ. И теперь, я так понимаю, она у них подозреваемая номер первый?

- Конечно. Поэтому-то Вы и понадобились Матику.

Некоторое время они молчали. Фигаро пыхтел трубкой и рассматривал надписи на фабричной стене. Надписи были удручающе однообразны и призывали купить лошадей, продать золотой лом, кушать в кабаке «Кролик и Кости», извещали о глубоком моральном падении некоей госпожи Валетты, уличали какого-то Фантика в содомском грехе и предлагали иноземцам с ближнего и дальнего Востока убираться домой. Зато способы, которыми они были нанесены на стену, были самыми разными: от обычной малярной кисти до воздушного распылителя. Тут можно было увидеть обычные масляные краски, светящиеся алхимические краски-хамелеоны, рельефную пластику и даже колдовские пенокраски, постоянно двигающиеся, переливающиеся, искрящиеся немыслимыми цветами. Те, заряд которых уже сходил на нет, слабо поблескивали и уже почти застыли, напоминая серую накипь на стенках титанического чайника. Словом, техника исполнения опять всухую била гуманитарное содержание.

…Редут Инквизиции поразил следователя. Он ни разу не бывал здесь; все его предыдущие посещения Нижнего Тудыма обходились без посещения каких бы то ни было государственных учреждений. Только что коляска ехала по грязной брусчатке между закопченной стеной фабрики и жестяными коробками бараков Большой Пружинной, а в следующее мгновение они уже свернули на узкую улочку, утопающую в листве. Это была  подъездная дорожка, по обеим сторонам которой росли декоративные клены, пылающие карминовым огнем осени. Под колесами заскрипел розоватый песок, мелкий и мягкий, словно алмазная пыль, и коляска выехала к решетчатой ограде стальные пики которой украшали жеманные кованые завитушки и темный полог ядовитого плюща.

У ворот, ажурные створки которых казались, скорее, архитектурным изыском, нежели серьезным препятствием, в будке, похожей на викторианскую беседку, сидел молодой человек в черном плаще (такие все еще иногда называли «сутанами»). Он кивнул Гастону, махнул рукой, и ворота с музыкальным скрипом отворились, пропуская коляску. Их никто не остановил, у них никто не спросил бумаги.

Редут оказался красивым двухэтажным зданием, окруженным садом. Это место больше напоминало усадьбу отошедшего от дел кавалера, чем мрачные застенки старинного ордена: стены дома цвета светлого песка покрывала витиеватая лепнина, окна были широкими, чистыми и совершенно не напоминали тюремные бойницы. И на них не было решеток. Ни одной решетки, даже на первом этаже.

В саду виднелись следы легкого запустенья: кучи опавшей листвы на дорожках, густой ковер ряски, затянувший темный (и, без сомнения, искусственный) пруд, непомерно разросшаяся живая изгородь. Впрочем, подумал Фигаро, это вполне могло быть сделано нарочно. Стиль «Старый Замок» – тщательно поддерживаемый бардак с претензией на приватность, эдакая легкая светлая готика