Школа выживания волчицы - Крамер Марина - Страница 36

– О, Александра Ефимовна изрекла истину, – не удержался от колкости Никита, помогавший Ольге снять куртку.

Ответить я не успела – в прихожую выбежала Соня и с разбегу запрыгнула Ольге на шею:

– О-о-о, тетя Оля приехала! Баба Сара, иди скорее сюда, приехала тетя Оля!

Тетка выплыла из своих апартаментов с царственным видом, но тут же расплылась в довольной улыбке:

– Олечка! Как же хорошо! А что-то ты бледненькая? И голодная, наверное, с дороги-то?

– О, начинается! – я закатила глаза, чем тут же вызвала гнев родственницы:

– Молчи уже!

– Не смею вам мешать, – ехидно отозвалась я, наблюдая за тем, как тетя Сара увлекает Ольгу в кухню. – Паршинцева, у тебя какой размер одежды? Сорок шестой? Через недельку будет пятьдесят второй, удачи тебе!

– Никита, ради всего святого, выведи эту девчонку на улицу, пусть она проветрит свои мозги, – раздалось из кухни. – Девочка с дороги, ей поесть надо, а тут всякий аппетит отобьют.

Мысль показалась мне здравой, и я взялась за куртку:

– А и правда, Никитка, пойдем-ка прошвырнемся, пока в квартире витает печеночный дух. Соня, хочешь с нами?

Но дочь отказалась, чем несказанно меня удивила:

– Нет, мамочка, я с тетей Олей и бабой Сарой останусь, мы чаю попьем.

И мы ушли вдвоем.

На улице стало немного терпимее, и мы двинулись по тротуару в каком-то произвольном направлении. Никита сделался вдруг тихим и задумчивым, что совсем на него не похоже, и я, толкнув его в бок, спросила:

– Ты чего?

– Да так, я все о ваших словах думаю, помните, тогда у школы, – признался он, засовывая руки в карманы куртки. – Насчет Динки. Наверное, я во многом виноват. Да во всем, скорее всего. Я так долго ее мариновал, заставлял ждать чего-то. А ведь она хотела простых вещей, как почти каждая женщина: семью, детей, ждать мужа вечером с работы. Это так элементарно, да? А я не смог отказаться от того, чем занимаюсь, не смог уступить.

– То есть она просила тебя сменить работу, а ты отказался?

– Не прямо уж так просила. Но намекнула пару раз, что можно бы найти что-то и без «вахты», – буркнул он. – Но я не могу. Понимаете, я настолько привык к вам, настолько вжился в вашу семью, что не могу представить себе работу в другом месте.

Я оторопела и от неожиданности остановилась:

– Ты что же хочешь сказать? Что предпочел остаться около меня вместо того, чтобы строить нормальную жизнь рядом с любимой женщиной? Ты идиот, Никита?!

Он тоже остановился, возвышаясь надо мной как фонарный столб, и спросил:

– Почему же идиот? Разве это ненормально – любить свою работу?

– Работу, Никита, работу. Ту, что с восьми до пяти и с двумя выходными, понимаешь? Когда праздники по установленному в стране календарю, когда отпуск тридцать рабочих дней и поездки на курорт с семьей. А не вот это – трястись в поезде в чертов Саратов, чтобы охранять меня! – Я почему-то всерьез разозлилась, хотя в душе, не скрою, такая преданность была мне приятна. – Неужели же ты думал, что я не пойму? Или что Акела не поймет или папа? Да никто не стал бы препятствовать. Ты столько сделал для нашей семьи, что мы просто обязаны отпустить тебя по первому требованию. И никаких обид! Что же ты наделал, дурилка, почему сразу мне не сказал?!

Никита вдруг положил мне на плечи огромные ладони, враз придавившие меня к земле, и внушительно произнес:

– Значит, так, дорогая моя Александра Ефимовна. Никогда не советуйте другим делать то, чего не делаете сами, хорошо?

– Это ты о чем?

– Это я о том, что не надо заставлять меня прогибаться под женщину, раз вы сами не хотите или не можете прогнуться под мужчину. Понятно?

– Я – прогнуться? Это под кого же, прости, я должна прогнуться и не делаю этого?

– Ладно, не так сказал. Пусть не прогнуться, а прислушаться к мнению, так годится? Вы же сами никогда не считаетесь с мнением мужа, разве нет? Вы хоть раз сделали так, как он вас просит?

Я резко сбросила с плеч его руки и зло сказала:

– Если ты не заметил, вокруг нас – Саратов, оказаться в котором я не желала в страшном сне. И только потому, что Акела так решил, я здесь.

Никита усмехнулся, вынимая из кармана сигареты:

– Ага. Но при малейшей возможности вы усвищете отсюда с такой скоростью, что я могу не успеть за вами. И никакие доводы Акелы вам ко двору не сгодятся. Вы уехали только потому, что вам не хватило времени изобрести что-то, слишком быстро он вас в поезд усадил. А иначе… Да что я вам рассказываю, вы же и сами это понимаете, просто хотите казаться чуть лучше. А не надо.

Второй раз за пару дней я испытала острое желание врезать ему по макушке. Но самое обидное заключалось в том, что Никита был прав. Если бы у меня в запасе были хоть сутки, ни в какой Саратов я не поехала бы. Акела просто успел быстрее.

– Ладно, проехали. Но если в твоих отношениях с Диной краеугольным камнем стала работа – ее нужно менять.

Никита отрицательно покачал головой:

– Нет. Человека надо любить со всеми потрохами – с работой или без, с привычкой к курению или к езде на мотоцикле. А иначе это не любовь. Нельзя приспосабливать кого-то к себе, менять его так, как ты считаешь удобным для себя.

– Глупость какая-то.

– Да? Глупость? Тогда давайте заключим пари. Вот возвращаемся мы домой, и вы продаете байк и всю свою оптику. А я ухожу от вас, ползу на брюхе к Динке и в зубах несу самое большое бриллиантовое кольцо, какое только смогу купить. И вы – почетная гостья на нашей свадьбе, – усмехнулся он. – Идет? Нет? Чего с лицом-то случилось? Это же так просто: вы делаете то, чего хочет ваш муж, а я – то, чего хочет моя девушка.

– Ты больной, – констатировала я со вздохом, в душе понимая, что он прав, а разговор мне неприятен как раз поэтому.

– Так и вы нездоровая, – откликнулся телохранитель, закуривая.

– Вот кто тебя терпеть-то будет, какой работодатель? – попробовала отшутиться я, но Никита шутку не принял:

– Да не в этом дело. Хотя нет, как раз в этом. Какой работодатель будет относиться ко мне так, как в вашем доме? И вообще, пустой это разговор.

Предложение о пари запало мне в сердце. А что, если он прав? Я так уверенно декларирую какие-то вещи, считая их простыми и понятными для каждого, но сама не в состоянии поступать так, как советую другим. Акела не требует от меня многого, только прекратить подвергать свою жизнь опасности. Он тоже хочет жену, которая не будет смотреть на него в прицел винтовки. Что, разве это много? Нет, это капля по сравнению с тем, что он делает для меня. Так почему же я цепляюсь за то, от чего он хочет меня уберечь? Потому что привыкла решать сама и делать только то, чего сама хочу? Потому что папа с малых лет позволял мне все это? Он мне даже курить в шестнадцать разрешил, чтобы только по углам не пряталась. Вот, опять нашла виноватого…

– Я вам настроение испортил? Извините, Александра Ефимовна, не хотел. Но вы как-то очень больно на мозоль наступили, – сказал Никита, выбрасывая окурок. – Наверное, я действительно ее люблю, а слова всякие о том, что глаза не горят, говорю как оправдание себе. А чего оправдываться? Надо или компромисс искать, или действительно расходиться окончательно и не заедать чужую жизнь.

– Как-то глупо все, правда? Почему нельзя без таких сложностей?

– Это жизнь, – вздохнул Никита и взял меня за руку. – Идемте, чего стоять-то столбом.

Мы двинулись дальше по улице. Внезапно выглянуло солнце, осеннее, довольно хмурое, но все-таки солнце, и сразу стало как-то легче, светлее, как будто серый камень домов заиграл другими красками. И даже ссылка в Саратов перестала вдруг казаться мне таким уж ужасом и несправедливостью, и захотелось примириться с теткой и съесть каких-нибудь деликатесов, черт их дери. Как все-таки мало нужно…

– Ольга ничего не знает о походе Саввы к Моисею, – вдруг произнес Никита будничным тоном, словно минуту назад не упрекал меня во всех грехах. – Он ей ничего не рассказал.