Акселерандо - Стросс Чарлз - Страница 62

Амбер устало протирает глаза. Она опирается на спинку кровати и осторожно осматривается. У кровати стоит зеркало. Она берет его – оттуда смотрит молодая женщина с характерной худощавостью, свойственной людям с p53, генетической поправкой-ограничителем калорий. Растрепанные светлые волосы и темные глаза. Она сошла бы за танцовщицу или за солдата, вряд ли – за королеву. «Что происходит? Где я? Кто ты такой, и что_я_делаю_в_твоей_голове?»

Она щурится, оценивающе разглядывая окружающую обстановку, и аналитический разум берет управление. «Маршрутизатор» - бормочет она. Аппарат из странной материи, обращающийся вокруг коричневого карлика всего в нескольких световых годах от Земли. «Как давно мы здесь?» Оглядевшись, она обнаруживает, что оказалась в комнате со стенами из плотно подогнанных каменных блоков. В стене - оконный проем, как в замках крестоносцев, построенных много веков назад, но в нем нет стекла - только однородный белый экран. Единственная мебель в комнате, помимо персидского ковра на холодных каменных плитах – кровать, на которой она сидит. Амбер вспоминает, на что это похоже - на кадры из старого фильма, «Энигмы» Кубрика. Кажется, вся сцена обставлена таким образом намеренно, и это не слишком забавно.

«Я жду» - заявляет она, и откидывается назад, прислоняясь к изголовью.

«В соответствии с нашими записями это означает, что ты полностью пришла в самосознание» - говорит дух. «Это хорошо. Ты была неактивной очень долгое время. Объяснения будут сложными и отвлеченными. Могу ли я предложить что-нибудь для восстановления сил? Что бы тебе хотелось?»

«Кофе, если у вас оно есть. Хлеб с нутом. Какую-нибудь одежду». Амбер скрещивает руки на груди, вдруг осознав себя, как есть. «Хотя я бы предпочла ключи управления от этой вселенной. По сравнению с другими реальностями, эта явно не слишком приспособлена для обеспечения живых существ комфортом». На самом деле, это не совсем так – реальность, в которой Амбер очнулась, похожа на хорошо и с пониманием дела проработанную дружественную человеку биофизическую модель, а вовсе не на какую-нибудь состряпанную на коленке компьютерную стрелялку от первого лица. Амбер смотрит на свое левое предплечье. Там на загорелой коже - белый шрам размером с четвертак, оставшийся в память о старом происшествии с гермоклапаном на юпитерианской орбите. Она пытается сконцентрироваться, и ее губы беззвучно движутся. Но ничего не происходит - в этом мире она заперта в своем единственном “настоящем”, и не способна создать разделение или созвать воедино вложенные реальности, просто вызвав субпроцессы, которые были вплетены в уголки ее сознания, когда она еще была подростком. «Как долго я была мертва?» - наконец говорит она.

«На несколько порядков дольше, чем ты прожила» - говорит дух. Из воздуха над кроватью материализуется поднос с хлебом и банками с нутом и оливками, а в углу появляется гардероб. «Я могу начать объяснения сейчас или подождать, пока ты поешь. Что ты предпочитаешь?»

Амбер снова смотрит вокруг, и ее взгляд останавливается на белом экране в оконном проеме. «Давай прямо сейчас. Разберусь» - говорит она с заметной горечью. «Я предпочитаю осознавать свои ошибки как можно быстрее».

«Мы-я можем сказать, что ты решительный человек» - говорит дух, и в его голосе появляется оттенок гордости. «Это хорошо, Амбер. Тебе потребуется вся твоя выдержка, чтобы выжить здесь...»

***

В храме у башни, нависающей над иссушенными равнинами, настало время покаяния, и мысли жреца, живущего в ней, полны сожаления. Сейчас Ашура, десятый день Мухуррама, как показывают часы реального времени, все еще отбивающие ритм другой эры. Тысяча триста сороковая годовщина мученичества Третьего имама, Сайида аль-Шухады.

Священник башни долго медитировал, погружаясь в молитвы и вспоминая строки священного писания. Сейчас, когда громадное красное солнце склоняется к горизонту бесконечной пустыни, его мысли возвращаются к настоящему. Ашура – совершенно особый день, это день искупления всеобщей вины и зла, содеянного через бездействие. Но в свойствах Садека – все время смотреть вовне, в будущее. Он знает, что отворачиваться от прошлого – порок, но так устроено его поколение. Поколение шиитского духовенства, ответившего на неумеренность прошлого века, поколение, которое отстранило улама от влияния, отступило от закона Хоменеи и его последователей, оставило управление народу и всерьез погрузилось в парадоксы модерна. Особым интересом Садека, его страстью и вдохновением в теологии, являлись исследования, направленные на пересмотр эсхатологии и космологии. И здесь, в башне высушенной солнцем глины, священник проводит несчетные процессорные циклы в раздумьях над одной из самых ужасных проблем, с которыми только сталкивались муджтахиды[185] – над парадоксом Ферми.

Однажды Энрико Ферми с коллегами обсуждали за обедом – могут ли другие миры быть населены продвинутыми цивилизациями?. «Да» - сказал он, - «но если это так, то почему они ни разу не заходили в гости?»

Садек завершает вечерние молитвословия почти в полной тишине, потом встает, привычно потягиваясь, и выходит из маленького и одинокого дворика у подножия башни. Он открывает разогретые солнцем ворота из кованого железа, и они опять поскрипывают. Он смотрит на верхнюю петлю и хмурится, желая, чтобы она была чистой и исправной. Подлежащая физическая модель признает его ключи доступа, и тонкая красноватая полоска около оси петли снова становится серебристой, а скрипение прекращается. Садек закрывает за собой ворота и входит в башню.

Он идет по крутой спиральной лестнице, которая поднимается вверх и вверх, закручиваясь по часовой стрелке. Во внешней ее стене - ряд узких и высоких окон, и каждое из них являет ему различные миры. Вот из этого видна земная ночь Рамадана. Сквозь другое – зеленые туманные небеса и близкий, слишком близкий горизонт. Садек аккуратно избегает мыслей о том, что же следует из наличия этого множественного пространства. Возвращаясь с молитвы, испытав чувство прикосновения к священному, он не желает терять чувство близости к своей вере. Он достаточно далек от дома, и много над чем надо подумать. Странные и любопытные идеи здесь везде и на каждом шагу, источников веры - не больше, чем воды среди пустыни, и потеряться очень легко.

Поднявшись по лестнице на самый верх, Садек подходит к двери из окованного железом старого дерева. Она не вписывается в интерьер – этакая культурная и архитектурная аномалия. Дверная ручка – петля черного металла, и Садек смотрит на нее так, будто это голова гадюки, изготовившейся укусить. Тем не менее, он протягивает руку, поворачивает рукоятку и шагает за порог дворца прямиком из фантазий.

Ничего_из_этого_не_существует – напоминает он себе. Это_ничуть_не_реальнее,_чем_проделки_джинна_из_Тысячи_и_Одной_Ночи. И все-таки то, что ждет его за дверью, не может оставить равнодушным. Он улыбается - сардонической улыбкой ироничного само-отрицания, закаленного досадой.

Похитители Садека украли его душу и поместили ее – его? - в очень необычную темницу. В ней рядом стоят храм и башня, поднимающаяся до самого рая. И то, что находится в башне – классическая литания средневековым вожделениям, просто-таки сущность, выделенная из литературы пятнадцати столетий. Дворы с рядами колонн, прохладные бассейны, выложенные богатой мозаикой, комнаты и залы, набитые всеми вообразимыми предметами роскоши из пассивной материи, бессчетные пиршественные столы, терзающие его аппетит, и дюжины прекрасных не-женщин, жаждущих утолить любое его желание. Садек – человек, и желаний у него – тоже дюжины, но он не осмеливается позволить себе поддаться искушению. Я_не_мертв, думает он. Следовательно,_я_не_мог_оказаться_в_раю. А_значит,_это_- _ложный_рай,_призванный_сбить_меня_с_пути. Вполне_возможно.Если,_конечно,_я_не_мертв, ведь_Аллах, мир_имени_его, считает_что_человек_мертв, если_его_душа_отделена_от_тела. Но_означает_ли_это_ч то_выгрузка_-_грех? Если_да,_то_это_место_не_может_быть_Раем, поскольку_я_-_грешник. Но_как_же,_однако,_наивна_вся_эта_сцена_!