Жизнь охотника за ископаемыми - Штернберг Чарльз Г. - Страница 9

Я чувствовал себя вполне вознагражденным за все свои страдания. Я установил скелет на особой подставке в Георгиевском зале, в Филадельфии, и профессор целый час рассказывал затихшей, очарованной аудитории о вымерших животных, раскрывая чудеса той поры, когда наш старый мир был еще юным. А в заключение, совершенно неожиданно, как это всегда бывало в коповских речах, прежде чем слушатели успели вернуться из туманов далекого прошлого, он повернулся к тому месту, где я присел на ступеньке лестницы, и подозвал меня к себе. Когда я подошел к нему, он представил меня аудитории.

Профессор остался очень доволен горячими аплодисментами, которыми меня приветствовали.

Случай этот отлично рисует одну из характерных черт Копа, которая привязывала к нему всех сотрудников и коллекционеров. Он не воображал, что деньги вознаграждают за все опасности и лишения, которые переносят собиратели вдали от своих близких и от удобств культурной жизни. Наоборот, в своих статьях проф. Коп приписывал им честь открытия всех образцов, до той поры неизвестных науке. А это ведь существенно важно для собирателя — по крайней мере для настоящего искателя ископаемых, который считает, что его работа не может быть оплачена только деньгами. Всякая работа, сделанная для науки, имеет ценность, которая не может быть оплачена деньгами. Лекере мог бы заработать хорошие деньги, если бы остался часовщиком; Коп наверное нажил бы состояние в качестве судовладельца, вступив в отцовское дело. Но оба они посвятили свою жизнь науке, и их имена никогда не будут забыты.

Мы далеко ушли от полевых работ. Вернемся в равнины и каньоны Канзаса, к его меловым отложениям.

Во время этой первой поездки мне частенько случалось попадать в затруднительное положение. Нам приходилось не раз итти по пустым, обнаженным пространствам. Проходили часы, мы шли по раскаленному мелу и ничего не находили. В ином месте находки бывают очень обильны, тогда как в другом, быть может, столь же много обещающем на вид, тысячи гектаров оказываются совершенно пустыми. Но мы должны были итти, ничего не пропуская, чтобы убедиться, что там действительно ничего для нас не было.

Однажды, после двух недель бесплодных усилий, мы въехали в глубокий каньон, который прорезал верхний красноватый слой мела близ Монумент-Рокс. Этот слой значительно богаче ископаемыми, чем желтый или беловатый мел, расположенный дальше к востоку.

Я поставил палатку, и когда прошелся по обнажениям, то увидел, что я был первым собирателем, посетившим этот каньон, и что он очень богат ископаемыми. Я нашел в низком холмике два экземпляра платекарпа (Platecarpus), одного из видов канзасского мозазавра; их разделял только метр мела.

В это время начался неприятный холодный дождик, который грозил затянуться надолго, а Вилль заявил весьма некстати, что у нас вся пища на исходе. Зерна для пони, правда, имелось вдоволь, но не было ни кофе, ни муки, ни сала, ни консервов; вышло даже мясо антилопы. Мы находились в шестидесяти километрах от нашего опорного пункта. Я не мог, однако, уехать без полного груза ископаемых: я боялся, что в мое отсутствие соперники мои проберутся в это Эльдорадо[20] и оберут его. Поэтому повар получил приказ наварить полный котелок ячменя. В продолжение трех дней, которые мы там прожили, мы набивали ячменем карманы и жевали его почти непрерывно, чтобы хоть как-нибудь поддержать питание.

В отношении топлива мы все время зависели от имеющегося на месте буйволового помета, которого всегда в те времена находилось достаточно. На этой стоянке нам посчастливилось найти старый высохший тополь: редкая находка в тех местах, где даже ивы на речных побережьях низкорослы и хилы. Но кроме топлива нам пришлось во всем остальном терпеть недостаток.

Мы прожили в этом каньоне до тех пор, пока не погрузили в повозку сорок центнеров ископаемых позвоночных.

В продолжение всего лета я работал большим, как у мясников, ножом, которым срезал мел вокруг найденных образцов; в конце концов на ладони у меня образовался нарыв, и я десять суток промучился почти без сна, а работать не мог совершенно.

Наконец, изнуренный тяжелой работой и постоянными приступами лихорадки, я почувствовал, что совсем выбиваюсь из сил, и попросил у профессора Копа помощника. Он прислал мне Д. Ч. Айзека, из Ильджес-ранчо в Вайоминге. От этого положение мало улучшилось, потому что м-ру Айзеку незадолго перед тем довелось видеть, как группа индейцев застрелила и скальпировала пятерых его товарищей; только быстрота коня спасла его самого от такой же участи. Вследствие этого он видел индейцев за каждым кустом. Я никогда раньше не боялся, даже когда узнавал, что большой отряд немирных индейцев проходил вблизи моего лагеря; теперь же, измученный болезнью и усталый, я заразился его страхом.

Когда я увидел, что ничего не могу сделать, чтобы избавиться от такого нервного состояния и быть снова полезным профессору, я написал ему обо всем и получил приказание ехать домой и хорошенько отдохнуть, а позднее встретиться с ним в Омахе.

Но прежде чем вернуться к цивилизации, не пожелает ли читатель отправиться со мной в иного рода экспедицию по меловым отложениям Канзаса — в Канзас далекого прошлого?

У наших ног вместо сухой безлесной равнины, покрытой только низенькой тощей травой, лежит простор подтропического океана. Повсюду вдоль берегов и в устьях рек видны большие леса магнолий, берез, сассафраса и фиговых деревьев, а к югу раскидывается обширное пространство голубой воды.

— Что за животное вытянулось во всю длину вон там в закрытой бухточке? — спросите вы.

Присмотритесь. Оно поднимает коническую вытянутую голову в метр длиной на мощной шее из семи позвонков с крепкими отростками. Могучая голова заканчивается длинной клювообразной мордой также конической формы. За шейными позвонками тянутся 23 крупных спинных позвонка, а за ними — 6 пигальных, как их называет д-р Виллистон, к которым прикреплен задний пояс конечностей и ласты. Тело заканчивается угревидным хвостом, который состоит из 80 с лишком позвонков, каждый из которых укреплен сверху отростком, а снизу V-образной косточкой, называемой шевронной, так что в вертикальном разрезе хвост ящера имеет вид ромба.

Внимание! Приближающийся враг заставил насторожиться это чудовище. Оно двигает четырьмя мощными ластами, оно с угрожающим свистом выбрасывает раздвоенный язык. Это шипенье — единственный звук, которым оно выражает тревогу. Гибкое тело и угревидный хвост начинают извиваться, как тело змеи, и грузное тело животного бросается вперед со все возрастающей скоростью, рассекая воду, которая пенится по бокам и длинными волнами разбегается позади.

Огромное существо налегает на противника, словно быстро несущаяся яхта; своим мощным тараном-клювом оно пронзает сердце и легкие врага и оставляет плавать окровавленное тело. Затем, подняв в воздух голову и передние ласты, оно вызывает на бой все живые существа, над которыми оно господствует.

Достойный образчик этого огромного с таранообразной мордой тилозавра установлен ныне в виде панели на стене Американского музея в Нью-Йорке, (рис. 6). А немного дальше выставлен великолепный череп того же вида, который я нашел на речке Холмистой, в провинции Логан. Рисунок 7 изображает то же животное в реставрированном виде.

Нет сомнения, что многие сросшиеся кости, которые мы, охотники за ископаемыми, часто находим в мелу Ниобрарского яруса меловой системы, были разбиты и сломаны ударами этих ящеров с мордами, похожими на таран.