Жизнь охотника за ископаемыми - Штернберг Чарльз Г. - Страница 21

Он тотчас же во весь голос заорал:

— Вы что это там делаете?

— Выкапываю допотопные останки! — крикнул я в ответ. Оба мы орали так, словно между нами было расстояние в десятки метров.

— Ладно! — крикнул он. — Ступайте-ка прочь отсюда.

— Хорошо, — ответил я и продолжал работать.

Старик, фамилия которого, как я узнал позже, была Овертон, исчез. Я ничего о нем больше не слышал, пока не поехал в Лонг-айлэнд за продовольствием. Там мне сказали, что он подал в суд и требует приказа арестовать меня за собирание старых костей. Он никогда больше не разговаривал об этом деле со мной непосредственно, но мне рассказывали, что он объездил все судебные учреждения в округе, стараясь добыть этот желанный ему приказ. В конце концов кто-то сумел убедить его, что ему я не причиняю ущерба, а науке оказываю услуги.

Через два года, в 1884 году, мне было поручено покойным профессором Маршем исследовать эту самую залежь ископаемых. Кости, за которыми я приехал, оказались покрыты осыпавшимся песком и осевшим пластом плотной породы. Самые тяжелые кости остались в песчанике, а более легкие смешались с осыпавшимся под ним песком. Песок и камень нужно было сбросить киркой и лопатой; нам предстояла, значит, тяжелая и долгая работа. В тот раз я имел в своем распоряжении больше денег, чем бывало прежде; я отправился к дому м-ра Овертона и предложил ему с его упряжкой сорок долларов в месяц за работу для нас в продолжение всего лета. Притом оговорено было, что все найденные ископаемые получу я. Он охотно принял предложение и я нашел в его лице очень старательного работника. Он не только отлично исполнял черную работу, но показал себя очень заботливым собирателем, когда была расчищена нужная нам площадка. Другим моим помощником в ту поездку был м-р Вилль Русс, который впоследствии сделался искусным зубным врачом.

Наш метод работы здесь состоял в том, что мы прежде всего удаляли песок и камень на пространстве метров в шесть шириной и в тридцать длиной, пользуясь при этом плугом и волокушей. Потом мы очищали площадку и вскрывали кости устричными ножами и другими орудиями, которые мы приспособляли для наших целей. Одним из них, помнится была мотыга со срезанными углами, так что лезвие стало ромбоидальным. Этой штукой мы могли работать под высокими насыпями и добывать образцы, до которых иначе невозможно было добраться. Употреблялись также разных размеров лопатки и кирки.

Кости лежали по обоим склонам оврага на протяжении 300–350 м, часто в карманах или ямках серого песчаника. Песчаника здесь два слоя, на расстоянии примерно четырех метров. Промежуток заполнен мелким формовочным песком, с примесью извести или нижележащего мела, который составлял поверхность земли, когда отлагались эти пресноводные отложения. Попадались также слои песка, нанесенного разливами какой-нибудь древней реки, так как все обнажения показывают отложения затопленной разливом долины. Над намывным песком есть слой песка и глины, которые свидетельствуют, что там была тихая заводь, где тинистая вода, отступая после разлива, отлагала взвешенные в ней частицы. Этот пласт, если судить по обнажениям, растрескивался по всем направлениям, как грязь на дне лужи, когда высыхает вода.

Для меня всегда было загадкой: сколько же там собрано животных и почему так разбросаны их кости? Все части скелетов перемешаны в величайшем беспорядке; нет и двух косточек в их естественном соотношении. Наблюдая эту местность, каждый, конечно, вынужден будет согласиться с тем, что кости принесены сюда и здесь отложены разливом стремительного потока, а не большим озером, как предполагали прежние геологи.

Но единственное предположение, которое мне кажется приемлемым для объяснения, почему так перемешаны все части скелетов в нижнем слое песчаника, — это то, что мелкий песок, в котором кости расположены, пропитывался водой, обращался в зыбучий песок, в котором кости медленно погружались все глубже, пока не достигали водонепроницаемого нижнего слоя; самые тяжелые, естественно, попадали на дно раньше остальных.

Нелегко ответить на вопрос, что же вызвало смерть бесчисленных животных, кости которых собраны в Штернберговой каменоломне. Ученые полагают, что в течение верхнемиоценовой эпохи[32] в той местности было много потоков, разделенных лишь слабо поднятыми водоразделами и широкими речными долинами; быть может, там и сям разбросаны были мелкие озера, где густая растительность заглушала сонные ручьи. В продолжение необычайно долгого периода дождей вся местность на много километров должна была превращаться в ряды озер. При очень сильном разливе животные из всех окрестностей сначала собирались, вероятно, на самых высоких местах, спасаясь от смерти; в конце концов сильный поток, покрывший водами всю местность, затопил эти убежища, и все они погибли. Затем кости, после разложения, могли быть перемешаны и разбросаны новыми разливами и потоками.

Моя собственная теория, столь же вероятная и приемлемая, состоит в том, что животные погибли во время сильной песчаной бури и погребены в песке, который был поднят ветром с обширной заливной долины; они в испуге собирались большими стадами, ища опасения, и были задушены обрушившимися на них массами мелкого песка.

Местность, лежащая теперь на девятьсот метров выше уровня моря, только-только еще поднималась над его поверхностью, когда бродили здесь несчетными стадами носороги. Повсюду тянулись болота, покрытые губчатым мхом и протекали ручьи, по берегам которых пышная и обильная тропическая растительность образовала густые заросли и чащи. На более твердой почве обширные пространства заросли чащами кустарников, сквозь которые можно было пробраться только по тропинкам, проложенным носорогами, а еще выше мягкая влажная почва давала пищу лесам, в которых, словно трубы, звучали призывные клики огромных мастодонтов, когда они блуждали по лесу и мощными хоботами с корнем выдергивали деревья, чтобы полакомиться плодами или обильными и сочными корнями.

Год, когда я исследовал залежи на Долгом острове — 1884 год — был весьма замечателен: не только потому, что мы набрали огромный груз костей носорогов, но еще и потому, что с нами был м-р Д. В. Хатчер, который впоследствии работал над устройством трех больших музеев по палеонтологии позвоночных — в Йэйле, Принстоне и музея Карнеджи. С последним он установил связь перед своей кончиной в 1904 году, ровно через двадцать лет после того, как собрал в поездке со мною первую свою коллекцию ископаемых позвоночников. Он был тогда славным восторженным студентом и превосходно знал свою работу, всегда вдумчиво и заботливо к ней относясь. Я гордился и горжусь тем, что мне выпала честь быть его первым учителем в практической работе коллекционирования, хотя он скоро перестал нуждаться в моем руководстве и попросил меня дать ему обработать самостоятельно одну сторону оврага, пока я буду работать на другой. Пользуясь услугами сына м-ра Овертона, он собрал великолепную коллекцию без дальнейших моих указаний.

В том же году приезжал на мою каменоломню профессор Марш; он снял ее в аренду у владельца земли и я ее больше не видел до 1905 года, когда еще раз отправился туда и нашел материал для двух экземпляров носорогов. Один выставлен в Мюнхене, другой — в Бонне. С согласия д-ра Осборна я даю здесь снимок образца, который д-р Вортман взял в 1894 году из этой каменоломни для Американского музея. Обширная коллекция из того же местонахождения, в том виде как я погрузил ее в вагон в 1884 году, накоплена в Национальном музее. Я видел там целый ящик, полный черепов роющего носорога (Teleoceras fossiger), которые я в большом количестве добыл на Долгом острове (Лонг-айлэнд) (рис. 20).

Странно подумать, что основанием, на котором эти пресноводные отложения залегают, служит дно великого Мелового океана; изогнутые пласты, когда-то его слагавшие, подняты на шестьсот метров выше каменноугольных отложений восточного Канзаса. Реки Республиканская, Смоуки-гилл и Канзас промыли свои ложа через все эти слои, так что, следуя по ним вниз, можно проследить геологический разрез страны.