Сталин и Берия. Секретные архивы Кремля. Оболганные герои или исчадия ада? - Громов Алекс Бертран - Страница 93

После опубликования постановления в СССР начали снимать портреты Сталина и сносить (часто убирая до лучших времен в запасники, кладовые и на задние дворы предприятий, учреждений и музеев) статуи бывшего вождя.

Увеличилось число политзаключенных, освобожденных из лагерей.

30 октября 1961 года было принято партийное решение о выносе тела Сталина из мавзолея. Это произошло после очередного доклада Хрущева, направленного против культа личности. В отличие от первого, новый доклад был публичным. Сталина решили убрать из мавзолея, как говорилось в официальном тексте, «по причине серьезных нарушений ленинских принципов, злоупотреблений властью и массовых репрессий в отношении порядочных граждан». Первоначально предполагалось похоронить бывшего советского лидера на Новодевичьем кладбище рядом с могилой его второй жены. Но Хрущев опасался, что сторонники или противники Сталина могут похитить тело. Единственным постоянно охраняемым некрополем было захоронение у кремлевской стены.

31 октября поздно ночью из мавзолея был вынесен гроб с телом Сталина. Чтобы даже теоретически исключить любую возможность эксцессов, Красная площадь была заблаговременно оцеплена войсками и милицией, подступы к ней были перекрыты. Официально это объяснялось проведением репетиции военного парада. Дочь вождя Светлану на церемонию перезахоронения не пригласили. Солдаты и сотрудники КГБ перенесли гроб Сталина к расположенному рядом некрополю и опустили в заранее вырытую могилу. Чтобы скрыть земляные работы, был выстроен временный дощатый забор, который маскировал и деятельность по ликвидации на фасаде мавзолея Ленина второй надписи «Сталин». Вскоре москвичи увидели площадь и мавзолей в таком виде, словно ничего не происходило: буквы с мрамора исчезли, как будто их никогда не было.

21 октября 1962 года в газете «Правда» было опубликовано стихотворение Е. Евтушенко «Наследники Сталина». Оно было написано сразу после выноса гроба с телом Сталина из мавзолея, но ни одна газета не рискнула его напечатать: «…Мы вынесли из Мавзолея его. Но как из наследников Сталина Сталина вынести?» Наконец один из редакторов посоветовал Евтушенко обратиться с этим текстом напрямую к Хрущеву. Стихотворение было передано советскому лидеру, и через некоторое время Хрущев на встрече с колхозниками в Абхазии произнес: «Со Сталиным мы недорассчитались» – и прочел это стихотворение. Потом оно появилось в «Правде» и стало широко известно.

Сталин и Берия в зеркале истории

Олег Гончаренко, доктор исторических наук, профессор Дипломатической академии МИД России, лауреат Международной литературной премии имени В.С. Пикуля

При всей масштабности имени Сталина в военный и послевоенный период, если говорить о его общемировой известности, начало его правления в 1924–1925 годах прошло сравнительно незаметно для всех кругов русской эмиграции. В наши дни популяризаторы истории склонны преувеличивать известность большевистских лидеров на мировой арене до февраля 1917 года, то есть фактически до крушения самодержавия. Как известно, большинство из выдвинувшихся после Февральского переворота и получивших правительственные посты после Октября того же года, были не только неизвестны в международном сообществе государств, но и в России.

Сталин, занимавший до смерти Ленина техническую аппаратную должность фактически главы секретариата, или генерального секретаря, не являлся той фигурой в большевистском руководстве, которая могла бы приковывать внимание лидеров эмиграции или заставлять эмиграцию давать ей какую-либо оценку. Фигура генерального секретаря большевистской партии в равной степени оставалась неизвестной как правоконсервативному крылу эмиграции, так и ее либеральным кругам, больше и лучше знавших дореволюционных эмигрантов, ставших после Октября 1917 года в оппозицию большевистскому правительству и вновь выбывших в изгнание – добровольно или насильственно.

Ситуация стала меняться с предвоенного периода, главным образом в начале советско-финской войны, когда советское руководство за рубежом, столь многоликое и многочисленное по своему составу, персонифицировал Сталин. С той поры его личность была воспринята эмиграцией в качестве вождя – фигуры, персонифицирующей собой агрессивные планы большевизма. Но и в 1940 году периодика русского зарубежья в лице многих ее авторов старалась уйти от прямого упоминания Сталина, заменяя его некими безликими образами вроде «большевики», «советские власти» и т. п. Сам Сталин присутствовал лишь на некой периферии оценочных суждений.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

К началу войны Германии с Советским Союзом частью эмиграции (под воздействием эволюции взглядов на положение дел в России и сведений, поступающих на Запад, реже на Восток, о нескончаемых с 1918 года репрессиях) личность Сталина начала рассматриваться (не без усилий германской военной пропаганды) в качестве основного символа советской власти. Следом за этим и русская эмигрантская публицистика стала приводить все более конкретные оценочные суждения о Сталине, делающие его мишенью внешнеполитической критики за агрессию против Финляндии, ввод советских войск в Прибалтику, Польшу и Бессарабию.

Можно с уверенностью утверждать, что Сталин как символ торжествующего большевизма, стремящегося к глобализации коммунистических идей, подтолкнул часть эмиграции на участие в войне на стороне Германии в надежде на избавление России (в случае победы с помощью немцев) от удушавшего ее почти два десятилетия ига.

Между тем либеральная часть эмиграции с началом войны рассматривала Сталина как единственную силу, противостоящую распространению немецкого господства в Европе и в мире в целом, отстаивающую русские территориальные интересы.

Это представление активно подкреплялось и умелой советской пропагандой, вернее, рядом действий, рассчитанных на внешнеполитический эффект, таких как введение на определенном этапе войны с Германией традиционной русской военной формы, возвращение погон, взятие на пропагандистское вооружение примеров из русской военной истории, возвращение имен русских православных военачальников прошлого советским наградам и т. п.

Под воздействием вышеперечисленных примеров, в совокупности с продолжающейся пропагандой среди русской эмиграции о якобы изменившейся политической природе правления в России, в том числе и не без участия части клира русской зарубежной церкви, некоторые эмигранты посчитали для себя целесообразным вернуться в «обновленный» СССР после окончания войны.

Подобные решения принимались в то время, когда в Европе развернулась беспрецедентная кампания по насильственной репатриации граждан СССР, и даже части эмигрантов, в «страну победившего социализма». Возвращенных подобным образом русских людей, как правило, ждали фильтрационные пункты, допросы и скоропостижные внесудебные решения, отправлявшие их, в зависимости от «вины», на разнообразные сроки в концентрационные лагеря. Крайне немногое количество насильственно возвращенных в Советский Союз лиц избежало подобной участи.

Несмотря на получившие широкую огласку факты, Сталин еще некоторое время оставался для части эмиграции представителем державы-победительницы, собирателем российских земель и т. п.

Наиболее реалистически мыслящая часть эмигрантов послевоенного периода, напротив, прекрасно понимала, что после победы большевистский режим не пал и не изменился, продолжая оставаться враждебным русскому самодержавию, православию и национальному духу. Сталин, стоявший во главе режима, превращался в средоточие той злобной силы, которая и после войны продолжала душить Россию в тисках коммунистической идеологии. Именно в период 1945–1953 годов Сталин был наиболее известен русскому зарубежью в силу вышеописанных факторов.

Лаврентий Берия, насколько можно судить, не был широко известен российской эмиграции в силу специфики своей деятельности. НКВД и МГБ в эмиграции скорее ассоциировали со Сталиным, если дело касалось критики их деяний или осуждения репрессивного аппарата советской власти, но персонального упоминания Берии ни на страницах эмигрантской публицистики, ни, тем более, в литературе не наблюдалось. Личность Берии стала обсуждаться в публицистике и находить отражение в исторических исследованиях и художественной литературе русского зарубежья лишь в пору массового выезда из страны лиц, составивших так называемую «третью волну» эмиграции и диссидентов. Именно их публицистическая и литературная деятельность положила начало своеобразному подведению исторических итогов десятилетий правления Сталина, анализом и осмыслением деятельности которого и занялись авторы-эмигранты с 60-х по 80-е годы XX века.