Большая восьмерка: цена вхождения - Уткин Анатолий Иванович - Страница 10

Ослепленный восторгом западных толп провинциал прилагал немыслимые усилия для ускорения переговоров между НАТО и Организацией Варшавского Договора по обычным вооруженным силам, не понимая, что окончание этих переговоров сделает его «неинтересным» для Запада и нелюбимым дома. И это в те дни и месяцы, когда он получал из КГБ доклады и аналитические записки, подчеркивающие «империалистическую угрозу». Общее мнение американцев в первые годы правления Горбачева заключалось в краткой фразе: «У них ничего не получится». Все ограничится поверхностными словесными баталиями. Еще одна российская «потемкинская деревня».

Американский посол в Москве Джек Мэтлок все более солидаризировался с мнением, что «Горбачев не знает, куда направляться… Он привел в действие политические силы, не представляя себе при этом, какой должен быть финальный результат… Я не мог понять его стратегии в решении экономических и национальных проблем — именно тогда, когда они приближались к кризисному пику. Увеличивались доказательства того, что его понимание этих проблем было ошибочным»27. Уже в 1989 году Мэтлок пришел к выводу, что Горбачев едва ли «доберется» до окончания своего срока в 1994 году. Чтобы реализовать открывшиеся возможности, американцам нужно было спешить.

Соратники

Посол Мэтлок более благожелательно отзывается о Н.И. Рыжкове, которого он называет «одним из наиболее привлекательных деятелей горбачевского периода; менее чувствительного, менее стремящегося доминировать в личных отношениях, чем Горбачев». В отличие от многих своих коллег, он хотел — его любимая фраза — «создавать, а не разрушать». Увы, столь благожелательных отзывов заслуживали не многие.

1 августа 1985 г., в десятую годовщину подписания Хельсинкских соглашений, американский государственный секретарь Джордж Шульц впервые встретил Эдуарда Шеварднадзе, который открыл встречу словами: «Я новичок в этом деле. Поправьте меня, если я сделаю ошибку». После окончания встречи Шеварднадзе обернулся к советской делегации: «Ну что, много я сделал ошибок?». Один из членов американской делегации воскликнул: «Мы играем в совсем новую игру!»

Другое новое лицо, приведенное к высшей власти Горбачевым, было больше известно американцам. Осенью 1958 г., как пишет Дж. Мэтлок, «американская пресса, университетские власти и ФБР заинтересовались тремя новыми студентами, прибывшими в Колумбийский университет из СССР Одним из них был Александр Яковлев — явный лидер группы». Предметом исследований Яковлева в Нью-Йорке была внешняя политика президента Франклина Рузвельта. Теперь Яковлев возглавлял Институт мировой экономики и международных отношений и был на пути к главенству в советской пропаганде.

Будущий фаворит американцев в 1984 г. в прежние времена никак не обнадеживал американцев. Он писал «убийственные» книги с яростным обличением американского империализма. В вышедшей в 1984 г. работе «От Трумэна до Рейгана» Мэтлок читал: «Американские монополистические хозяева верят в то, что их главенство в мире явится лучшим способом решения проблем международной политики… Они готовы похоронить сотни миллионов людей в руинах городов ради того, чтобы поставить мир на колени. Послевоенные американские лидеры, по существу, вели себя как боевые петухи с атомными каблуками». Книгу Яковлева «От Трумэна до Рейгана», вышедшую в 1984 году, попросту невозможно читать. Даже в 1950 году ее появление знаменовало бы лютый перебор в безумной критике американского империализма. Но в 1984 году она вызвала оцепенение и недоумение всех американистов. В России даже больше, чем в Америке. Столь лютой критики кровожадного месива из монополий — продажных политиков США — Пентагона — акул империализма не видело еще печатное слово. И это писал антиамериканский волк, которому через год ничего не стоило прикинуться «общечеловечески гуманной» овечкой. До известной степени понятным было бы появление этой лютой книги под прессом политического давления, или в силу карьеристской слабости характера. Но Яковлев был главой огромной пропагандистской машины, другом Генерального секретаря. Над ним не довлело и не капало, он попросту был беспринципным политиком. И его коллеги по ИМЭМО видели это воочию.

Чтобы так анализировать американскую внешнюю политику, пожалуй, не нужно было заканчивать Колумбийский университет. Чтобы так оценивать внешнюю политику противостоящей сверхдержавы, нужно было в 1984 г. иметь особенный характер, быть очень крупным лицемером. Или мечтать о карьере любой ценой.

Но разочарованным американским советологам пришлось довольно быстро приятно удивиться относительно «подлинных» взглядов ведущего отныне кремлевского идеолога. На что быстрее всего обратили внимание ведущие и наиболее важные западные наблюдатели, так это на то, что «Александр Яковлев и Эдуард Шеварднадзе стали единственными членами команды Горбачева, которые настаивали на изменении советской политики в пользу увеличения возможностей нерусских национальностей»28.

Шеварднадзе

Познакомившись ближе с Шеварднадзе и его семьей, государственный секретарь Дж. Бейкер был поражен тем, что министр великого Советского Союза более всего думает о своей закавказской родине, не скрывая этого от своих важнейших контрпартнеров. «Я находился — пишет Бейкер, — в московских апартаментах советского министра иностранных дел и беседовал с энергичной и интеллигентной его женой, которая безо всякого провоцирования открыла мне, что в глубине души она всегда была грузинской националисткой». И, пишет Бейкер, я еще много раз слышал вариации этих взглядов из уст советского министра29. Дж. Шульц тоже многократно обыгрывал эту тему и однажды лично исполнил популярную американс-кую мелодию «Джорджия у меня в думах» тронутому сопоставлением «двух Джорджий» министру.

Нащупав чувствительную струну советского министра, американский госсекретарь лично выбирал для него часы, затем кресло с символом госдепартамента. В том ли кресле сидел могущественный министр на Смоленской набережной? Нужно ли удивляться, когда советская делегация яростно отстаивала свой вариант решения афганской проблемы, Шеварднадзе по секрету сообщает госсекретарю об уже принятом на Политбюро решении. Шутки в такой ситуации приобретали невеселый оттенок. Маршал Ахромеев после принятия решения об уничтожении ракет средней дальности пошутил: «Не придется ли нам просить убежище в нейтральной Швейцарии?»30

Горбачев, хотя и жаловался многословно (американцам!) на трудности перестройки, о Швейцарии не упоминал. Когда Шульц посетил Москву 22 февраля 1988 г., Горбачев «напомнил мне, что я просил назвать дату вывода войск (из Афганистана), и они сделали это»31. А как вам нравится горячность Шеварднадзе 20 марта 1988 г. в Вашингтоне? «В самых сильных, эмоциональных выражениях он напомнил нам, что Советы сделали все, что мы просили»32. А вот что в реальности думал степенный госсекретарь Шульц, далекий от ламентаций своего советского коллеги: «Соединенные Штаты укрепили свою военную мощь и экономическое могущество, они вернули уверенность в себе; наш президент получил народный мандат на активное лидерство. Советы, по контрасту, стоят перед лицом глубоких структурных трудностей и окружены беспокойными союзниками; их дипломатия перешла в оборону»33.

Горбачев и военные

Горбачев воспользовался полетом молодого немца Руста на Красную площадь и сменил военное руководство страны. На пост министра обороны он назначил недавнего командующего Дальневосточным военным округом генерал-лейтенанта Язова — в обход многих, более заслуженных военных чинов. Язов отличался только тем, что своим назначением был обязан лично молодому Генеральному секретарю.

В переговорах по военным вопросам с Соединенными Штатами высшими чинами с советской стороны были министр обороны Язов и начальник Генерального штаба маршал Ахромеев. По оценке посла Мэтлока, «на протяжении следующих двух-трех лет связка Язов — Ахромеев (две очень отличные друг от друга личности, о них трудно говорить как о команде) служили Горбачеву отменно… Они стремились задушить свои личные взгляды и угождать Горбачеву как главенствующей политической власти страны. Несомненно, они хотели бы следовать политике, популярной в среде советского военного истеблишмента — но, когда Горбачев решал следовать очень отличным курсом, они поддерживали его, сдерживая потенциальные горячие головы среди военных, готовых выйти из-под контроля»34.