Аркадий и Борис Стругацкие: двойная звезда - Вишневский Борис Лазаревич - Страница 47

Б.В. Меня удивляет, что до сих пор никто не брался за ее экранизацию, ведь «Остров», фактически, – готовый сценарий…

Б.С. Хотел ее экранизировать Себастьян Аларкон, бежавший от Пиночета, но что-то не получилось.

С.Е. А экранизация «Трудно быть богом» Питера Фляйшмана Вам самому нравится? Я, правда, так и не посмотрел…

Б.С. Не нравится совершенно, и смотреть не стоит. Пошлятина какая-то, «желтое кино» и не очень еще талантливое. Бывает «желтое», но талантливое, а это… Слабый фильм. Что же до «Острова» – я только что продал право экранизации, какой-то молодой очень режиссер, фамилии не помню.

С.Е. Как это хорошо можно снять? Я вообще ни одной хорошей Вашей экранизации не видел – разве что «Отель у погибшего альпиниста».

Б.С. А «Сталкер»?

С.Е. «Сталкер» – это совсем другое, никакого почти отношения к Стругацким не имеющее!

Б.С. Отношение то, что Стругацкие все-таки писали сценарий… Вот американцы сейчас должны снимать «Пикник». Не «Сталкера», а именно «Пикник».

Б.В. Борис Натанович, давно хотелось узнать: что все-таки произошло в конце концов на Далекой Радуге? Погибли они или нет? Ощущение, что не погибли – раз в более поздних вещах действует Горбовский…

Б.С. Возможное объяснение дал в свое время четвероклассник Слава Рыбаков (ныне – писатель Вячеслав Рыбаков). Он прислал мне письмо: мол, вы написали хорошую повесть, но конец в ней плохой, я советую закончить ее так: «И тут на небе появилась ослепительная точка. Это был звездолет „Стрела“, который успел к сроку, всех забрал, и все благополучно улетели».

Б.В. Или – аннигиляция северной и южной Волн…

Б.С. Все ходы для спасения в повести оставлены, «корешки» есть. Хотя когда мы писали книгу, нам было совершенно ясно, что все погибли к чертовой матери! Нам и в голову тогда не приходило, что Горбовский нам еще когда-нибудь понадобится. Но он понадобился – ну что ж, пришлось воскресить…

Б.В. А как Вы сейчас относитесь к вещи, в мире которой – по Вашим же словам – вам с братом самим хотелось бы жить: «Полдень, XXII век»?

Б.С. Как к талантливому ребенку… Там много, конечно, благоглупостей, уступок редакторам, есть даже золотые статуи Владимира Ильича многометровые! Не то что по требованию редакторов мы их понаставили – не было таких требований, просто «наш» редактор нам плакался: ну ребятки, поставьте чего-нибудь, мне же «главный» всю плешь проест – почему от нашего времени ничего нет? Ни Ленина, ни Маркса…

Б.В. Помните, в «Полудне» глава «Свечи перед пультом», где умирающему академику Окада Званцев и Акико везут какую-то необычайно важную информацию, которую он ждал всю жизнь? Что же это была за информация?

С.Е. Очень хочется заглянуть по ту сторону экрана?

Б.С. Совершенно законное желание. Обычно Стругацкие ничего зря не пишут, и наверняка мы что-то имели в виду. Но вот что – я уже не помню…

С.Е. У меня из «Полудня» самое сильное впечатление осталось от «наставничества». От такого подхода к воспитанию! Двадцать лет не перечитывал, честно признаюсь – но эта мысль «внутри» так и сидит.

Б.С. Это вообще наш «конек»: создание Теории Педагогики. К сожалению, мы так ничего толком и не придумали, кроме идеи об Учителях – что воспитание детей надо передавать из рук родителей (ничего в воспитании не смыслящих) в руки профессионалов. Нам эта идея кажется вполне очевидной, но на нас за это очень многие нападали! И то, что главным в воспитании является – найти скрытый талант человека, дать ему дорогу.

Б.В. А если это злой талант?

Б.С. Тут много возражений, и они вполне резонны. Злой талант – опасен, а талант ненужный – что с ним делать?

С.Е. Вы действительно отстаиваете позицию, что образование – всегда благо? В «Острове» Гай говорит, что знание – как автомат, еще стрельнет не туда… Это ведь подавляющая точка зрения в сегодняшнем мире, что знание всем давать опасно!

Б.С. Мне кажется, что из общественного мнения «опасность» знания все-таки уже ушла. И это очень отрадно.

Запись и обработка Бориса Вишневского,

июнь 1993 года

Не публиковалось

Учитесь делать добро… из зла

Теоретический спор о правах человека в стране практического беззакония

С писателем Борисом Натановичем СТРУГАЦКИМ беседует Борис ВИШНЕВСКИЙ.

«Невское время», 13 июля 1994 года

Комментарий: эта беседа состоялась в начале июля 1994 года, сразу после выхода печально известного тогда (а ныне – совершенно забытого) президентского указа о борьбе с организованной преступностью. Этим указом, если кто не помнит, разрешалось задерживать подозреваемых на срок до 30 суток без суда и декларировались всякие «крутые» меры по борьбе с оргпреступностъю. Время показало, что оргпреступностъ этого указа даже не заметила, – но многие рассуждения, высказанные в нашем споре, увы, остаются актуальными и сегодня.

– Писателю-фантасту сам бог велел задавать вопросы о будущем. Что Вы видите впереди?

– Нет более неблагодарного занятия, чем заниматься прогнозами в условиях социальной нестабильности! Конечно, сейчас вроде бы стало немного спокойнее, но вероятность крутых поворотов еще сохраняется. Самый неприятный вариант, как я уже не раз говорил, – если в результате социальных волнений и взрыва напряженности к власти на гребне кровавой волны придут сторонники национал-коммунизма. Дело здесь не в том, что они какие-то особенно уж плохие люди, ставящие своей целью сделать все как можно хуже. Они, как и все прочие политики, ставят перед собою совсем другую и вполне обыкновенную цель – захватить власть и удержать ее. Но, оказавшись у власти, они либо в силу экономического невежества своего, либо ослепленные предвзятыми своими идеями, либо попросту под давлением агропромышленного лобби и ВПК могут рискнуть и попытаться круто повернуть назад. А вот это неизбежно приведет к самым тяжким последствиям: инфляция подскакивает в небеса, магазинные полки оголяются с быстротою молнии, экономика разваливается окончательно, и тогда нам объявляется, что реформы исчерпали себя, и устанавливается тоталитарная диктатура со всеми вытекающими последствиями: наращивание военного потенциала, увеличение армии, милитаризация идеологии и полное обнищание населения (при подавлении малейших волнений). Еще более кровавый вариант – гражданская война, прямые столкновения вооруженных сторонников, скажем, президента и оппозиции. Хуже этого я уже придумать ничего не могу. Я вообще оптимист: в любой ситуации пытаюсь представить себе самый плохой вариант, а затем оцениваю его вероятность. Сегодня вероятность гражданской войны все же значительно меньше половины – поэтому и все выводы мои по большому счету оптимистичны.

– Какую из возможных болезней общества Вы считаете наиболее опасной?

– Главный источник наших неприятностей – тот перезрело-феодальный менталитет, который характерен для общества в целом. Нежелание и неумение ЗАРАБАТЫВАТЬ. Истовая готовность обменять индивидуальную свободу действий на маленький (пусть!), но верный кусочек материальных благ – на ПАЙКУ. Нежелание и неумение отвечать за себя: начальству виднее. Чудовищная социальная пассивность большинства, в гены въевшееся убеждение: «Вот приедет барин – барин нас рассудит»… Вот это – самая опасная наша социальная болезнь сегодня. Именно она – источник и питательная среда для всего прочего: и для имперской идеи, и для нацизма, и для идеи реванша. Духовное рабство. Нежелание свободы. Страх свободы. Свободофобия.

– Откуда он берется – этот страх?

– Это совершенно очевидно: огромное большинство людей не верит в свои силы, не приучено в них верить. Зато они приучены, что есть начальство, как бы оно ни называлось – партия, комсомол, директор, – которое лучше меня знает, что делать, лучше разбирается в ситуации и готово принимать за меня решения, оставив меня в затхлом, но уютном моем закутке, где я сижу, никого не трогаю, починяю примус… Это очень удобно, это – инфантилизм своего рода, ведь ребенок с готовностью и не раздумывая обменивает свою свободу на чувство защищенности и безопасности. Я вспоминаю свое детство, послевоенный мир ленинградских дворов-колодцев, одичалых парков, осатанелых барахолок, вокзалов, похожих на дантовские круги ада. Этот мир был пропитан урками, ворами и бандюгами всех мастей, обыватель, особенно подросток, был совершенно беззащитен и одинок в этом самодельном аду – и в этом мире вовсе не считалось зазорным быть в дружбе с ворьем и шпаной, более того – человек как бы даже гордился находиться под покровительством какого-нибудь «Васька с Астраханской». («Ну ты, отскечь! За меня Васек с Астраханской мазу держит!») Господь спас тогда и меня, и большинство друзей моих от соскальзывания в яму – но не всех… Конечно, все мы оттуда родом: из сталинской лагерной империи, у нас наследственность страшная, мы все время тянемся к худшему, полагая его лучшим только потому, что оно привычнее, и отказываемся от свободы, предпочитая ей уверенность в завтрашнем дне. Я с ужасом читаю результаты социологических опросов – больше половины готово отказаться! Но в конце концов люди с рабской психологией уйдут, вырастет новое поколение, уже лишенное страха перед свободой.