Карлики рождают гигантов - Крупин Владимир Дмитриевич - Страница 1

Владимир Дмитриевич Крупин

Карлики рождают гигантов

Человек, которому после стакана доброго, душистого вина предложат на закуску кусочек обыкновенной фанеры, вряд ли придет в особый восторг. Вероятней всего, он откажется.

Иначе поступил господин Зигвард Эклунд, генеральный директор Международного агентства по атомной энергии. Он спокойно надкусил протянутый ему «сандвич», продегустировал его и похвалил вино и закуску.

Дело происходило в Улугбеке, симпатичном городке под Ташкентом, где находится Институт ядерной физики. Процедурой дегустации высокий гость завершал осмотр атомного центра Академии наук Узбекской ССР.

Я рассказываю об этом эпизоде отнюдь не для красного словца, не ради сенсации. Он имеет прямое отношение к делу. Сергей Захарович Пашинский, инженер гамма-установки, угощал и меня теми же яствами.

— Попробуйте! — он протянул пару пробирок с красноватой жидкостью.

В первой оказалось кислое вино. Мутноватое, резкого вкуса, оно не производило хорошего впечатления. Зато во второй посудине был настоящий нектар: прозрачный, как драгоценный рубин, ароматный, сладкий напиток напоминал лучшие сорта марочных выдержанных вин.

— Между прочим, — улыбнулся Пашинский, — вы пили одно и то же вино. Рондовес черный. Правда, второй образец несколько минут подвергался гамма-облучению. Зачем? Затем, чтобы стать таким, каким он стал. О, перспективы радиационного виноделия необычайны! Я верю, что мы стоим на пороге новой технологии производства вин. Возьмите, к примеру, рислинг, вино, которое обычно выдерживают несколько лет. Его можно довести до кондиции в сотни раз быстрее. Пять минут облучения и месяц выдержки в подвалах — вот и все заботы. И никаких следов радиации! Вино совершенно безвредно, как и этот кусочек дерева. Попробуйте его тоже.

Древесный сухарик оказался приятным, кисло-сладким на вкус и достаточно мягким. Он походил на хрустящие хлебцы особого сорта.

— Да, да, это обыкновенная фанера, — пояснил Сергей Захарович. — Несколько мгновений, проведенных под обстрелом в гамма-установке, сделали ее съедобной. Произошел радиолиз древесины. Разложение и превращение ее сначала в целлюлозу, а затем в глюкозу и аминокислоты. Глюкоза — один из сахаров — всем известна. Аминокислоты входят в состав белков. Остается дубильная кислота, один из компонентов древесины. Но и она распадается — на яблочную и аскорбиновую кислоты. Все эти вещества вполне питательны.

Атомное вино… Хлеб из древесины… Еще вчера, казалось бы, немыслимые вещи. А сегодня уже не фантастика! Реальность. Грубая, зримая, осязаемая.

Год выдался трудный. И зима снегом не порадовала, и весна ни дождинки не принесла. Габбас Рафиков, председатель колхоза «Чулпан», в который раз объезжал поля, мрачно оглядывая невысокие всходы. Он не вылезал из старенькой «Победы», чтобы склониться над бороздой и положить на ладонь слабый стебелек пшеницы. И так было видно: на особую милость природы рассчитывать нечего.

Да, хлеба не радовали. Зато сорняки зловеще подняли свои серо-зеленые головы, отбирая у злаков скупые запасы почвенной влаги.

«Сколько добра вбухали! Неужели все зря?» — размышлял Рафиков по дороге в правление. И вспоминал, как потешались над ним соседи, когда узнали, что он распорядился вывезти побольше навоза и золы на целинный массив, распаханный осенью.

— Может, тебе еще и суперфосфат нужен, Габбас-агай? — вкрадчиво улыбаясь, спрашивал председатель соперничающей артели. — Могу уступить полтора десятка тонн. Недорого возьму — только вывези со станции. Да не забудь шахтеров пригласить! С отбойными молотками. Или взрывников. Иначе, брат, эту штуку от земли не отдерешь.

Кругом засмеялись. Габбас не успел ответить: звонок позвал всех в зал (дело происходило во время пленума райкома партии), но разговор этим не закончился.

Габбас-агай вышел на трибуну, которая заскрипела под его большим, грузным телом, и посмотрел в сторону главного своего насмешника.

— Целина, конечно, дело хорошее, если ее с умом осваивать. Мы пятьсот гектаров подняли. Посеем пшеницу. А удобрения будем вывозить! Да. Как можно больше. Сколько земле дашь, столько у нее и возьмешь. Так что химия целине не повредит.

— Осенью посмотрим, кто больше хлеба даст. Мы-то тысячу гектаров целины подняли. В два раза больше вашего! — выкрикнул соперник.

— А мы, кроме того, хотим применить гербициды, — невозмутимо продолжал Рафиков, и зал, услышав еще незнакомое тогда, десять лет назад, слово, насторожился.

«Гербициды… Будет ли от них толк?» — думал Габбас, входя в свой кабинет. Его уже ждали. Посетители были необычные. Четыре седобородых старика, люди набожные и в селе уважаемые.

— С чем пожаловали, отцы? — поинтересовался председатель.

Аксакалы мялись, не решаясь начать разговор, молча поглядывали за окно, где немилосердно палило июньское солнце.

— Вон оно что, — смекнул Габбас, посмотрев в ту же сторону. — Решили обратиться за помощью к небу?

Старики молча опустили головы. Разумеется, они затеяли молебствие, решили попросить у аллаха дождя. Рафиков едва заметно усмехнулся, но сделал серьезный вид.

— Ну что ж, небо должно нам помочь. В этом я с вами согласен. Прошу только неделю подождать. Договорились?

Аксакалы ушли. А председатель в тот же день укатил в Уфу, захватив с собой бухгалтера. Наутро вернулся и собрал колхозный актив.

— Пора прополку начинать, товарищи!

— Пора-то пора, — заволновался бригадир полеводов. — Да вы ведь все силы на свеклу сначала бросите. А как с хлебушком быть? Через неделю-другую сорняки верх возьмут, даже если дождь пойдет.

— Сколько людей тебе надо?

— Человек сто. Дней на десять. Иначе не управлюсь.

— Много просишь! А мы-то думали, полеводческая бригада свекловодам поможет.

Лицо бригадира вытянулось. Но Рафиков был неумолим.

— Зерновые пропалывать не будем. Негде нам взять сто человек. Не у соседей же просить!

В небе раздался рокот. Все повернулись к окну с надеждой: не дождь ли? Горизонт был чист. Но Габбас-агай заулыбался:

— Вот вам и помощь! Аллах прислал.

…Самолет прошелся несколько раз над хлебами, оставляя за собой сизый дымчатый шлейф, и улетел на север.

Народ высыпал в поле. Недоверчиво смотрели люди, как оседала на землю тончайшая пыль. Растения покрылись серым налетом. Председатель сорвал стебелек пшеницы и на немой вопрос окружающих ответил громко и четко:

— Гер-би-цид! Вот что это такое. Непонятно? В переводе на общедоступный язык это значит: манна небесная. — Он, как всегда, пошутил, хотя червячок сомнения не давал ему покоя. «Убьет ли эта пыль сорняки, как обещают химики? Не повредит ли она заодно и хлебам? Не отравит ли будущее зерно? Как-никак первый раз пробуем эту штуку. Первыми во всей округе, так что и посоветоваться не с кем».

Отвечая на эти сомнения и себе и тем, кто ждал сейчас от него спокойного и твердого слова, он припомнил статью, читанную в одном научном журнале, и стал неторопливо ее пересказывать:

— Гербицид — слово нерусское. Переводится так: убивающий траву. Действует избирательно, то есть уничтожает не все что попало, а только ненужные растения. Что пшенице здорово, то сорняку смерть. Не будет ли наоборот? Не будет. Я верю науке!

Через несколько дней рафиковская «Победа» снова остановилась у пшеничного поля. Не узнать пашню! Сорняков как не бывало: осот, лебеда, васильки словно выжжены. Зато хлеба повеселели.