Имперская гвардия: Омнибус (ЛП) - Лайонс Стив - Страница 14

Восшествие существа было таким кропотливым, таким постепенным, что если бы его увидели, то это не грозило бы ничем. Но его не увидели. Метр за метром, оно восходило сквозь кромешную тьму. Ему уже приходилось проделывать это прежде. Оно совершило так много попыток, что и не перечесть (и считать их не имело смысла), и в каждом случае оно забиралось ещё чуточку выше, прежде чем ему приходилось возвращаться назад в неспокойные глубины. Но на этот раз всё будет иначе. С этого времени ход событий начнётся заново. Существо доберётся до верха, и оно принесёт с собой снизу растерзание и смерть.

Тьма стала сумраком. Круг тусклого света над головой делался шире и ярче. Дыхание существа становилось всё резче от напряжённых усилий и запала ярости. Оно больше не двигалось одной лишь ощупью. Оно могло видеть. Поднимаясь дёргающимися, конвульсивными движениями, неуклюже, но непреклонно, оно достигло края колодца. Там оно задержалось. Оно выжидало, успокаивая своё дыхание, сдерживая свой рык, даже когда стремление убивать стало настолько могучим, что заставило завибрировать всё его тело. Оно прислушивалось к страже. Оно отслеживало звук их движений, пока те прогуливались взад и вперёд, скучающе обмениваясь оскорблениями.

Миг настал. Время начало свой ход. Существо рванулось из колодца. Оно взревело, погружая когти в плоть, и начало упиваться паникой стражников.

ГЛАВА I

Великое Заблуждение

Я должен был предусмотреть, что топталка рванёт вперёд. Было так много вещей, которые я обязан был предусмотреть. Так много всего, за что мне придётся держать ответ в тот день, когда Император в конце концов освободит меня от службы и призовёт к Трону Его. И сильнее всего мне придётся искупать грех недооценки противника. Тот самый, что я так вольготно порицал в других, тот самый, что едва не сгубил Армагеддон. Как же я мог не прислушаться к своим собственным предостережениям?

Я не заслуживаю снисхождения. Но я не буду единственным. За ошибки того дня причитается очень мало поблажек.

Над Ишаворскими горами нависли тучи. Облака на Голгофе всегда были низкими, но сегодня ночью они обладали особой тяжестью и наваливались на пики, как опрокинутое дегтярное море. Они натужно колыхались и вспухали тягостным обещанием ужасных бурь. Они пульсировали красным заревом, и их рать спускалась вниз, чтобы сокрушить армию Газгкулла Маг Урук Траки сверху, в то время как мои войска сделают это на земле.

Я ехал в открытой башне командной «Химеры». Ветер стих, атмосфера затаила вздох перед грядущей бурей, и мой дыхательный аппарат был в состоянии удержать львиную долю малиновой пыли Голгофы от попадания в мои лёгкие. Мы въезжали в предгорья горной цепи. Уже который день мы преследовали орков, с лязганьем надвигаясь на них, оттесняя их вглубь Ишаворской гряды, во всё более узкие долины и проходы. Открытые территории были тем местом, где их численность, всё ещё превышающая нашу, могла быть использована против нашей бронетехники эффективнее всего. Так что мы не дали им шанса. Мы прорвались через равнины и плоскогорья ураганом огня и стали, который ни разу не остановился, ни разу не сбросил темп. Мы заставили зеленокожих отступать. Я шёл за Тракой. Через несколько лет после того, как он осквернил Армагеддон, я наконец-то загнал его в угол. Я потратил на поиски годы — годы, когда я был всего на шаг позади него, высаживаясь на планету за планетой лишь через считанные дни после его отлёта, находя мир за миром, где уже нечего было разорять. Но я его догнал. Он был здесь, на Голгофе, во главе разбитого полчища, бегущего впереди нас. Я знал, что он был здесь.

Ему полагалось. Это был мой последний шанс его остановить.

Он. Его. В моих мыслях Трака давно перестал быть абстрактным животным. Снизвести его к этому означало бы недооценить, а его недооценка вела к единственному гарантированному результату — гибели. Я повидал на Армагеддоне, на что он способен. Я видел, что он успел натворить с тех пор, идя через Галактику по следу учинённого им разорения. Орки — безмозглые дикари, это было догматом. Когда человеческая раса сталкивалась с их численностью, их силой и их выносливостью, её прерогативой было утешаться в том числе и тем, что, по крайней мере, орки были тупыми. Но не Трака. Вторжение на Армагеддон не было тупоумным предприятием. Некоторые стратегические приёмы, использованные Тракой, были блистательными. Божественными. И с того времени он совершил ряд ходов, под которыми могла бы стоять та же подпись, но не только — они были нацелены на меня, персонально.

У меня имелся заклятый враг. Мы сидели лицом к лицу за регицидной доской размером с Галактику.

Признавать это было противно. Отрицание этого стало бы преступно глупым ходом. И в высшей степени политическим.

Для политического ума годы моего поиска представлялись вечностью. Внимание трудно удерживать, и оно легко отвлекается на очередную неотложную войну. Всякая новая экстренная ситуация изглаживает из памяти все остальные. Каждый год, проходивший без нового нападения на Армагеддон, означал, что та угроза становилась на столько же отдалённее. Так много других безотлагательных войн звало к себе. Расходовать время, казну и людей на преследование обескровленного войска было нонсенсом.

Да, Империум не испытывал недостатка в жутких угрозах — это было совершенно верно. Я никогда не дошёл бы до такой глупости, как их преуменьшение. Но то, что Трака был обескровленной силой — вот это было совершенно неверно. Считать так было самоубийством. Он представлял собой угрозу, несопоставимую ни с чем другим в Галактике, и тот факт, что мы заставили его уйти с Армагеддона, не менял ничего. Он едва не вколотил гвоздь в сердце Империума. Одно это уже должно было стать достаточной причиной, чтобы посвятить его уничтожению все требуемые ресурсы. Но ещё хуже, если такая вещь вообще возможна, было то, что если когда-то и появится орочий босс, который сможет объединить всю эту варварскую расу, то этим орком станет Трака. Как ни омерзительно мне было даже формулировать эту мысль, но не следовало отворачивать лицо от чудовищной правды: Трака обладал потенциалом стать орочьим императором.

Эта возможность должна была быть очевидной самому желторотому бойцу. Возможно, так оно и было. Но для слишком многих высокопоставленных лиц, будь то лорды, адмиралы или генералы, эта возможность, похоже, была чересчур ужасной, чтобы о ней задумываться. Лучше притвориться, что её не существует. Проще верить в невозможность того, что орки вообще способны последовать за одним лидером и, таким образом, уничтожить нас всех. Куда как приятнее закопать голову в песок и избавить себя от всей той суеты и забот, которые связаны с тем, чтобы реально что-то предпринимать в отношении Траки.

Мне пришлось вырывать зубами и выцарапывать ногтями каждый танк, каждую винтовку и каждого бойца своей армии — каждый божий день с того момента, когда энтузиазм по поводу нашего крестового похода улетучился на его второй год. Мне как-то удалось найти волевых, умных и дальновидных людей. Но этого было недостаточно. Я также нуждался во влиятельных людях, и ради задачи, чья важность не допускала никаких компромиссов, именно на них мне и пришлось пойти. Со мной было много — слишком много — полковников, имевших своё звание только лишь в силу знатного происхождения. Наше предприятие было отравлено ошибками, несчастными случаями и идиотскими субъективными решениями. Но мы справились — благодаря нашей численности, вере и вооружению. Даже Голгофа, которая воевала с нами пылью и бурями с неменьшим ожесточением, чем любая зеленокожая орда, не сумела нас остановить.

Сейчас орки бежали. Сейчас Трака был загнан в угол.

Далеко впереди рокотал гром, утробный, как гул землетрясения. «Гибельные Клинки» выпускали на волю ад, обрушивая его на головы орков. Взблески их канонады были больше и ярче гневных зарниц в тучах. Мне хотелось быть на передовой вместе с этими величественными танками. Когда мы закончили сбор на Плато Адрон, я взобрался на один из них, чтобы обратиться к полкам. Вокс-модули транслировали мои слова всей армии, но образ, который я являл собой для всех, кто мог меня видеть, тоже играл существенную роль. Трон, как же хорошо я понимал важность образа! Я также знал его проклятие и его бремя. Делая то, что мне полагалось, я выбрал в качестве своей ораторской трибуны "Оплот Горделивости". "Горделивость" выделялась даже среди великолепия «Гибельных Клинков». Это было орудие брани, созданное с бесподобным искусством, истинный военный шедевр. Соответствуя своему имени, она презрела камуфляж. Вместо этого она имела чёрный цвет космической пустоты. Это была сама идея мощи, которую вызвали к физическому существованию и дали ей металлическое тело. На её орудийной башне даже имелась самая настоящая ораторская трибуна. Стоя там, я чувствовал, как в моей крови струится сила этого танка. Когда я говорил, в моих словах звучал огонь истинного воодушевления. Я сошёл с "Горделивости", испытывая сожаление, граничившее с чувством тяжёлой утраты.