Страсть с повинной - Бэрд Жаклин - Страница 34

Ребекка слушала затаив дыхание, его слова и искренность были убедительными. И ведь то же самое произошло с ней: разве не с первого взгляда она влюбилась? Значит, Бенедикт тоже мог полюбить ее с первого взгляда.

— Невозможно представить тебя покоренным, — сказала она вполголоса. Она невольно протянула руку и погладила вьющиеся волосы на его груди, и тепло его тела передалось ей.

— В то время я тоже не мог себе этого представить. Но, если помнишь, в день свадьбы я говорил тебе, что я твой добровольный раб. — Он поймал ее руку и поцеловал.

Да, она помнила его слова, но в то время она была полна своими обидами и разочарованиями. Смеет ли она поверить ему теперь? Она еще сомневалась, и глаза выдавали ее смятение.

— Я не виню тебя за твои сомнения. Но выслушай меня. Я боролся, одному Богу известно, как я боролся со своими чувствами. Я уверял себя, что годы, проведенные в джунглях, повредили мой рассудок. Я не верил в любовь никогда прежде, да и не поверил бы, если б не твои глаза, которые все во мне перевернули. Я лгал сам себе. И с этой ложью в сердце пытался отомстить за смерть брата. У меня был предлог, тем более что мне казалось: желать женщину, принадлежавшую брату, — это предательство… В ту ночь, когда мы были вместе, здесь, на этой постели… — Его глаза потемнели, он наклонился и поцеловал ее в лоб, как бы желая не потерять с нею при этом воспоминании контакт. — Это был самый необыкновенный, самый потрясающий опыт в моей жизни. Когда я обнаружил, что ты девственница и никогда не принадлежала ни Гордону, ни кому-нибудь другому, я был поражен и смущен, не знал, что и думать. Никогда не прощу себе того, как я обошелся с тобой. То, что я наговорил о тебе и о Гордоне, было всего лишь прикрытием моей собственной страсти, страсти с повинной.

— Но ведь ты не собирался сделать мне предложение, жениться на мне? — Возможно, он и желал близости с ней, но ей было больно, даже теперь, оттого, что он не любил ее.

— Нет, я хотел жениться, но не признавался в этом даже себе; остаток ночи я не мог уснуть, все вспоминал подробности того, что произошло между нами. Я подсознательно понимал, что ты не могла совершить того, в чем я тебя обвинял, и не хотел порывать наши отношения. Помолвка с тобой имела для меня большое значение, а женитьба… Почему бы и нет? Это я-то, который не верил в институт брака! Мне казалось, позвони я тебе утром, и все вернется на круги своя. Но было слишком поздно, к тому же моя гордость не позволила мне просить.

Он звонил и предлагал продолжать прежние отношения, вспоминала Ребекка, но довольно-таки небрежным тоном. Потом она вспомнила и еще кое-что странное.

— Ты сказал, что я была грустной, сидя в поезде, однако ты даже не вышел из машины на станции.

— Ты не обернулась, не то заметила бы, как я бежал вдоль платформы. Я видел, как ты села у окна со слезами на глазах, и проклинал себя за свою глупость.

Ей хотелось верить. Может быть, если бы он рассказал все это в свое время, она бы поверила, но годы научили ее осторожности.

— Но ведь не поздно было объясниться откровенно еще на крестинах, — в ее голосе прозвучал вопрос.

— Я собирался это сделать, но ты была так холодна, так сдержанна, что я не решился.

— Ну, вот это уже не правдоподобно. — Она улыбнулась, глядя в его серьезное лицо. — С таким-то ростом — и струсить!

— Ребекка, один твой леденящий взгляд, и я дрожу, как заяц. Ты еще не заметила этого?

Она внимательно посмотрела на него и не обнаружила насмешки; напротив, вид у него был мрачный.

— Кроме того, Мэри меня рассердила, предположив, что я тебя соблазнил. Меня взбесила мысль, что ты обсуждала с ней нашу любовь. Я потерял всякую выдержку.

Она вспомнила их перепалку в кабинете. Не только он потерял выдержку, она тоже высказалась достаточно резко.

— Я пытался сказать тебе прошлой ночью… Нет, позапрошлой, — поправил он себя. — Ты была права на крестинах, когда бросила мне в Лицо обвинение, что я пытаюсь переложить свою вину на тебя, но мне потребовалось немало времени, чтобы понять это. — На мгновение воцарилось молчание — Бенедикт, казалось, подбирает слова для дальнейших объяснений; его золотистые глаза были устремлены в пространство. — Мы никогда не жили одной семьей с матерью и братом, и я, разумеется, не чувствовал своей вины, когда воспользовался двухлетним отпуском в нашей фамильной фирме. Моя мать жила дружно с отчимом, который к тому же был в свое время правой рукой моего отца и вел дела так же хорошо, как отец, если не лучше. Да и Гордона предназначали для бизнеса, плюс еще мой кузен, Жан-Поль; мое присутствие не было уж так необходимо. Но теперь, заглядывая в прошлое, я вижу, что когда я вернулся через четыре года и узнал о смерти отчима и Гордона, то почувствовал себя виноватым. Действительно, я не был возле матери, когда она во мне нуждалась. Поэтому с такой готовностью и поверил ее версии о смерти Гордона. Я чувствовал, что должен поддержать ее, ведь так редко бывал рядом с ней.

Боль в его глазах тронула сердце Ребекки. Она могла понять его рассуждения, хотя и была их жертвой.

— При других обстоятельствах я никогда бы тебя не обвинила в нелюбви к семье: ты ведь так долго отсутствовал. — Она пыталась утешить его. — Я не имела права, но я была в бешенстве, себя не помнила, — заключила она, в то время как рука ее ласково скользнула по его груди. От его признаний душа ее постепенно оттаивала.

— Подожди, — произнес он хриплым голосом, — я хочу вначале все выяснить.

Она покраснела и, как нашкодившая девчонка, отдернула руку. Что же это такое, она совсем над собой не вольна, близость Бенедикта, прикосновение его бедер к ее ногам лишает ее рассудка.

— Ребекка, ради Бога, лежи спокойно! Или ты нарочно меня мучишь?

Их взгляды встретились, и она увидела в золотистой глубине его глаз томительное желание.

— Я говорил… — его рот скривился, — я пытался сказать тебе, что ты была права, я чувствовал за собой вину, страшную вину. С самого первого свидания я ощущал, что ты не можешь быть ответственной за смерть Гордона. Ты вела себя честно, была откровенна в своих чувствах, но я… Я ведь намного старше, и меня пугало то, с какой силой меня тянет к тебе. Я никогда прежде не был по-настоящему влюблен и по недомыслию считал, что надо подавить в себе это чувство, но я так желал тебя… О Господи, как я тебя желал.

Ребекка все еще не доверяла его признаниям, но постепенно склонялась к мысли, что не безразлична ему.

— Ты должна меня понять, Ребекка, у меня было чувство, что я волочусь за любовницей брата. Что из того, что Гордон умер, ведь он тебя любил. Всякий раз, когда я обнимал тебя, целовал, я испытывал страсть вместе с виной. — Лицо его исказилось. — Я был зол на себя и срывал злобу на тебе.

— Не было причины, — сказала она тихо.

— Я знаю это сейчас, но тогда я чувствовал, что предаю брата. Когда я наконец, по здравом размышлении, понял, что мне не в чем себя винить, было уже поздно, ты для меня оказалась потеряна.

Да, в бреду он на самом деле говорил, что она права, и даже упомянул о «страсти с повинной». Но можно ли ему верить? Ребекка, опустив руки ему на плечи, впилась в него глазами. Двухдневная щетина придавала его красивому лицу пиратский вид, но беззащитное выражение обведенных темными кругами глаз тронуло ее сердце.

— Можешь ли ты простить меня и поверить мне снова, как ты верила, когда мы только встретились? — спросил он.

Она обняла его за шею, волна нежности пробежала по всему ее телу, сметя последние остатки боли и гордости — препятствия, которые она сама воздвигла.

— Я могу тебя простить.

Его глаза лучезарно просияли.

— А можешь ли ты простить меня? — тихо спросила она. — Ведь я сознательно лишила тебя сына. Когда он родился, я была зла оттого, что одинока. Я уговаривала себя, что ты мне ненавистен, я никогда не называла тебя его отцом. Я не имела права так поступать, ни по отношению к Даниэлю, ни по отношению к тебе. Последние четыре года я чувствовала себя виновной…