Путанабус. Наперегонки со смертью - Старицкий Дмитрий - Страница 38

Потом я счет из ресторана долго хранил и всем показывал. «Выход» стоил в семнадцать раз дороже самого блюда, тоже не дешевого. Но это еще честное московское разводилово.

Все успели проголодаться, и обед прошел в строгом соответствии с пионерским принципом: «когда я ем — я глух и нем». Только приборы постукивали по тарелкам.

Мы не стали заморачиваться с ожиданием приготовления блюд и выбрали «дежурную котлету». И вино. Однако кормили нас довольно вкусно. Острым супом из красной свеклы с капустой — что-то среднее между щами и борщом. На второе значились зразы из овощей, картофеля и «баранины». Картофель был местный, дикий и мелкий. Подозреваю, что и «баранина» тоже недавно бегала в пампасах за городом. Тут, на Новой Земле, в отличие от Старой, дичь стоит намного дешевле мяса домашних животных. Мало еще их тут, и к ним труд приложить надо. А дикое само растет. Всех трудов — удачно выстрелить по месту.

Когда трапеза плавно докатилась до кофе, Ингеборге, несмотря на присутствие за столом кирасир, вдруг выпалила по-русски:

— Теперь я за тебя спокойна, Жорик. Ты в надежных руках.

— Спасибо, — ответил ей по-английски, намекая на то, что мы тут не одни в компании.

— Плевать, — отмахнулась девушка в ответ на мой намек и продолжила вещать на языке моих осин: — Перетопчутся. Тем более у нас с тобой больше не будет такой возможности серьезно поговорить. Я и так со вчерашнего вечера этот разговор все откладываю.

— Ладно, излагай. — Я также перешел на русскую мову.

Сумела заинтриговать.

— Если ты помнишь, то ты мой должник дважды, — выпалила литовка. — Первый твой долг я реализовала ночью. А второй твой долг покроется тем, что ты не будешь препятствовать тому, что я от вас уйду.

— Куда уйдешь? — Нет, это просто пыльным мешком по голове!

— В Палангу. Я не хочу в Одессу. Пока ты валялся тут без сознания, я не удержалась и съездила на экскурсию в литовский анклав и там поняла, что хочу жить среди звуков родной речи. Тем более что по вечерам они там поют по-литовски на набережной, хором, очень тихо и красиво, а мне этого, как оказалось, так не хватало все эти годы. Я больше не хочу быть эмигранткой. Я хочу жить среди СВОЕГО народа. Прости меня, но я тебя не бросаю, а оставляю на Наташу, которая будет тебе очень хорошей женой, поверь. Когда ты с ней, я спокойна за тебя, милый.

— Что ты будешь там делать?

— Шпроты коптить, — и улыбнулась мне очень мило; если бы я ее не знал, то сказал бы — наивно.

— Значит, ты все-таки шпротная, — усмехнулся я, припомнив гаремные баталии трехнедельной давности.

— Выходит так, что шпротная, — засмеялась девушка в голос, — только уже не млять, а порядочная женщина, бизнес-вумен, входящая в сливки местного истеблишмента по статусу владелицы стекольного завода. Надо будет соответствовать. Наверное, даже замуж выходить. — Последнюю фразу она произнесла просто горестным тоном.

— Неужели двести экю за час не дают? Ну, и жмоты эти твои жмудины, — не удержался я от подколки.

— Я теперь сама намного больше заработаю, даже не раздвигая ног, — глаза у девчушки сузились, а речь стала жестче, — и мужики у меня теперь будут только такие, кто мне самой нравится. Вот как ты, например. Но ты не останешься со мной кильку коптить.

Я только головой покивал, подтверждая, что кильку коптить — это не мое.

— А тебе так резко менять жизнь не влом? — на всякий случай спросил, понимая, что решение ею уже принято. — Как же твоя тяга к красивой жизни?

— Ты забыл? Я рабочая девочка с рыбачьего поселка. Я люблю запах моря, гниющих водорослей, мокрых сетей и копченой рыбы. Я в этих запахах выросла. Я сбежала оттуда только потому, что там не стало работы после независимости. Вообще никакой работы. Вот увидишь, я тут еще баркас куплю и сама буду в море ходить на промысел.

— Что делает твой стекольный завод?

— Все. Очень универсальное оборудование и производительность на вырост. Хорошее оборудование. Испанское. Рассчитанное на минимум обслуживающего персонала. Мне просто повезло купить недорого такое предприятие.

— Наверное, все свои деньги, полученные за квартиру, туда вбухала?

— Почти, но орденский банк мне дает льготный кредит за то, что я поднимаю разорившееся предприятие перерабатывающей промышленности. О как! Всего за семь процентов годовых он обеспечивает меня оборотными средствами. И даже за три процента, если я не буду выходить за лимит. Пятнадцать процентов всевозможных налогов, остальное — все мое, и я его не упущу.

— А с крышками как? Помню, это всегда было проблемой для консервов в стеклянной таре.

— Первое время можно обойтись стеклянными крышками с проволочным зажимом. К тому же рядом, в Портсмуте, тонкую жесть уже катают, даже с оловянным покрытием, но делать целиком жестяную банку сейчас невыгодно. Стекло дешевле выходит. Да и аппарат для вакуумной винтовой закрутки вместе с заводом достался, так что и на резинки затрат не будет. Все подготовил мой предшественник как надо. Только вот не бизнесмен он. Решил консервному заводу конкуренцию составить с эксклюзивным товаром. Понадеялся на местное оливковое масло от первого местного урожая… Кстати, ты знаешь, что олива плодоносит только на восемнадцатый год?

Я кивнул в подтверждение:

— Еще со школы. С курса истории Древней Греции.

Ингеборге мой ответ, видимо, удовлетворил полностью. И она продолжила рассказ с того места, где закончила:

— Так вот, это время тут наступило в прошлом году. И облом. Первый новоземельный урожай оливок был очень маленький, и повадился этот жмудский кретин из-за «ленточки» оливковое масло таскать, и скоро ему нечем стало отдавать кредиты. А заменить оливу на другое растительное масло у него тяму не хватило. Как же — эксклюзив! Я даже не у него завод покупала, а у банка выкупила. За полцены, если не меньше.

— И где он сейчас этот деятель? Уехал?

— Я ему уеду! Я ему так уеду! — В голосе девушки прозвучал металл. — Где я еще такого технолога по стеклу найду? У меня будет на производстве пахать как миленький.

— А консервный завод твои банки-то брать будет?

— Куда он денется, я там тоже двадцать пять процентов капитала выкупила и в совет директоров вошла. Так что у меня уже, считай, холдинг.

— Кредит на это брала?

— Кредит.

— Не прогоришь, так широко шагая?

— Не прогорю. Ты меня знаешь, я хозяйственная, расчетливая и осторожная. Как и положено европейской путане, — и, не удержавшись, прыснула. Потом засмеялась в голос. А отсмеявшись, продолжила: — Тут еще икра есть у одной рыбы, которая на красную похожа; икра похожа, а сама рыба — на морскую форель, только крупнее раза в два. Если правильно засолить — как думаешь, русские такую икру есть будут?

— Если как закуска к пиву пойдет, то будут. Главное, чтобы на этой жаре нормально хранилась и не портилась.

— Это хорошо, а то ее тут пока обратно в море выбрасывают. Не знают, что с ней делать. А я красную икру сама никогда не солила.

— Попробуй посоли ее, как икру щуки. Это же тебе знакомо? Посмотри, что получится. Главное, чтобы народ от этой твоей икры ласты не склеил. Когда уезжаешь?

— Сегодня. За мной Вилкас, бывший владелец завода, должен заехать, пока у меня своей машины нет.

Вилкас — Ложкас. Какая разница, кто уводит девушку «из стойла». Главное, что увели.

Ингеборге еще что-то вещала про свои деловые перспективы, но я уже не слушал. Мне хотелось наглядеться на ее красоту в остатний раз. Где я еще такую девушку найду, такую красивую, такую душевную. Хотя… Это все до брака, а как будет в браке — тайна великая есть. Никогда не угадать. А у Ингеборге к тому же не один скелет в шкафу живет.

Тут все как в старом анекдоте про политтехнологов. Помирает мужик, ему предлагают на выбор рай или ад, так как все у него всего пополам: и грехов, и пороков, и благодеяний.

Сходил он в рай — там ему скучно стало. Из жратвы — только яблоки. Из развлечений — только хоровое пение ограниченного репертуара. Славословия Всевышнему — и все. Даже баб нет — все бесполые, аки ангелы. Так что и у самого между ног ничего нет. А это отсутствие ему на самооценку давило.