Горец. Имперский рыцарь - Старицкий Дмитрий - Страница 34

11

— Мы вместе выпьем за наших героев… Выпьем и снова нальем. Мы вместе выпьем за наших героев… И каждого назовем, — надрывалась озаряемая четырьмя большими кострами толпа под вполне приличный деревенский оркестр. — Пока есть кому выпить за душу героя — горец живее живых.

Все радуются. Музыка разухабистая. Песни юморные на грани приличия. Воистину веселая тризна. Немного ослабить рамки полового поведения — и полный Вудсток.

А ведь это действительно настоящие поминки, на которых, торжественно сменяя друг друга, старцы с седыми бородами зачитывали длинный свиток погибших на войнах из господской усадьбы и трех подчиненных ей деревень.

Поименно.

За почти три сотни лет.

Первым назвали молодого графа — все же это по нему тризна, последним — Йёссена.

Хорошо меня вовремя предупредили, что полную кружку за каждого помянутого пить не следует, достаточно каплю, чтоб его душа не затерялась в безвестности. Иначе до конца списка можно самому не дожить. Но хоть по капле за каждого героя, но убывает в кружке. А кружка всегда должна быть полной, и за этим особо следили молоденькие девочки с кувшинами в руках, которым самим пить вино еще не по возрасту.

К открытой бочке самостоятельно никто не лез. И это меня проняло до печенок. Дисциплинированный народ.

В конце панихиды все выпили по две кружки. И снова спели «Выпьем и снова нальем».

— У человека может не быть могилы, он может пропасть без вести. Но пока его дома поминают, душа его жива, — пояснила мне Альта, весь этот вечер на поминальном поле не отходящая от меня ни на шаг. — Когда тризна печальная, наши герои горюют вместе с нами, когда веселая, то вместе с нами радуются и они.

И я, кажется, понял истоки безбашенной храбрости рецких стрелков на войне. Они не боялись умереть. Они твердо знали, что будут жить вечно: пока за них дома хоть кто-то выпьет каплю вина и произнесет его имя — он жив. Труса же никто поминать не будет.

И в этот список никогда не попасть патриарху, умершему в своем доме на супружеском ложе в окружении многочисленных потомков. В древности такие дедки сами уходили на войну, пока еще оставались силы. И добровольно бросались на вражеские пики, оттягивая их в своем теле до земли, чтобы дать своим товарищам через такую брешь прорвать строй и разбить вражескую баталию.

Нынче нравы смягчились. Считается, что своих патриархов надо поминать в кругу семьи, а публично только героев.

Потом были танцы. В честь нашей «кровавой тризны» по Битомару показали боевые пляски — с кинжалами, барабанами, даже алебардами. И шутливую пантомиму, как мы царцев резали. К концу дня в усадьбе все уже знали, кто такой Кровавый Кобчик. И больше морды от меня никто не кривил. Признали равным молодому графу. Природным господином. Наследником.

Завершили поминальный фестиваль конкурсом танца на палашах. Выступали всего четыре четверки — от каждого населенного пункта, и общим голосованием выбирали лучшую. Приз был объявлен заранее от поместья — каждому победителю по пятнистой горской свинье, худой как собака и такой же кусачей. Что касается меня, так я даже не понял, почему кто-то из них лучше других. На мой взгляд, все они были виртуозы. Но у публики свои резоны и критерии.

На поле все пришли в традиционной этнической одежде, хотя днем многие ходили по имперской моде одетые. Только я с Вальдом и моя команда в военной форме. Но это никем не воспринималось как колебание устоев. Наоборот, с любопытством рассматривав медали на груди бойцов. Особенно девушки.

А потом пошли обычные танцы, хороводные и парные. Альта меня не только опекала, но и танцевала, не подпуская ко мне других претенденток. А желающие были… как я понял по дерзким взглядам, претендентки не только на танцы…

А в самом конце к всеобщему ажиотажу Тавор запустил в небо три ракеты — красную, зеленую и белую. Зря, что ли, ракетницу трофейную с собой таскаем?

Потом все со всеми перецеловались, как на Пасху, и под тихое хоровое пение разошлись по домам. Далеко за полночь.

На поле остались только дежурные присмотреть, чтобы костры полностью прогорели.

Я обратил внимание управляющего на это.

— Мориуш, не проще ли залить костры водой? Да и безопаснее так будет в пожарном отношении.

— Нет, ваша милость, не проще. Поминальные костры должны прогореть сами. Они как бы наша жертва душам героев. Прерывать жертву нехорошо. Если все прошло как надо и предкам понравилось, то души героев оставляют нам несколько крупиц золота в золе. Парням надо будет дождаться, когда все прогорит, и просеять золу. Это уже при свете дня получится у них.

Угу… Костры, как я ранее заметил, разжигали на песчаных подушках.

— А песок под костры берете с особого места? — не отставал я.

— Какой там… Здесь же, ваша милость. Незачем далеко ходить. Чуть выше усадьбы протекает хороший ручей с песчаным дном. Вода в нем вкусная. Нескольких носилок хватает на все. И дорожки присыпать в парке песок оттуда же берем.

А ночное небо тут удивительно высокое. Незамутненного ультрамарина с огромными цветными звездами. И тонкий серпик желтоватой луны почти горизонтально лежит на верхушках деревьев. Саблей. Росчерком.

Спал на графской кровати. Ничего особенного, кроме размера — человек пять поперек положить можно. Балдахин с заправленной москитной сеткой — не сезон на них. Упругий матрац конского волоса. Простыни льняные толстые стираные — комфортные для кожи. Одеяло стеганое овечьей шерсти. Подушка ею же набита. А вот этого как раз я не люблю — голова на шерсти пружинит. Может, от этого и спал некрепко, несмотря на выпитое.

Проснулся от легкой щекотки в спине. Кто-то пальцем водил по старому шраму и тихо всхлипывал при этом.

Повернулся, сбрасывая сон.

Альта, освещенная льющимся из окна тусклым лунным сиянием, сидела на кровати в одной батистовой рубашке без рукавов и тонким длинным пальцем касалась меня. Женщина при этом тихо плакала.

— Ты что тут делаешь? — спросил я строго. — Иди спать на свое место.

— У меня нет другого спального места, кроме этого, мой господин, — печально ответила она, всхлипнув.

— Не понял?

— Я — ясырка.

— И что с того?

— Пленница. Рабыня. Как хотите, так и называйте. Теперь ваша…

— Откуда ты?

— Из Винетии. Но только и помню, что родом из города Сочено. Меня купил у пиратов молодой граф, когда путешествовал по югу Мидетеррании. Было мне тогда всего двенадцать лет. Дорого купил из-за сохраненной мне девственности.

— Ты свободна. Можешь возвращаться домой.

— Кому я там нужна… выходец с того света. И вообще… прежде чем меня прогнать, мой господин, верните мне мою шаль.

— Тонкости древних обычаев? — усмехнулся я.

Альта кивнула, подтверждая.

— А что мне осталось делать? Идти в птичницы? После того как я тут всеми заправляла? Да и кто вам будет гроссбух вести?

— У меня, между прочим, жена есть. Горянка. Другую бабу она в моей постели не потерпит.

Альта глубоко вздохнула.

— Я этого даже не заподозрила, мой господин, вы так молоды. И обычно семейные приезжают вступать во владение вместе с женами.

— Она беременна. Вторым ребенком. Потому и осталась в городе.

— Сейчас ее тут нет. Есть только вы, мой господин, ночь героев и я — ваша вещь. Вы вправе убить меня, но не вправе меня прогнать.

И Альта медленно потянула через голову свою рубашку.

Этой ночью я понял, почему молодой граф протянул с женитьбой до тридцати лет, да так и не сподобился.

Библиотека в господском доме молодого графа была богатой. С удивлением я нашел там много книг по химии и коллекцию минералов, собранную в окрестностях. Вот уж не ожидал таких пристрастий от молодого кавалериста.

Альта подтвердила увлечение своего господина химией и показала мне в дальнем флигеле, скрытом за вечнозеленым высоким кустарником, очень приличную химическую лабораторию, хорошо оборудованную по последнему слову техники. Даже вытяжные шкафы присутствовали. А про прекрасную химическую посуду и простейший, но мощный микроскоп я уже не заикаюсь. К сожалению, графские лаборанты, помогавшие ему, в настоящий момент воевали вдали от дома.