Горец. Имперский рыцарь - Старицкий Дмитрий - Страница 30

Переждав смешки, я сменил тему:

— Но вернемся к технике. Уже несколько лет существуют безопасные в пожарном отношении двигатели внутреннего сгорания талантливейшего инженера Болинтера, работающие на той же нефти, а на нефтепромыслах по-прежнему — и это еще в лучшем случае — используют двигатели внешнего сгорания: паровики и стирлинги, что очень часто приводит к ужасным пожарам на нефтепромыслах. И ценнейший минерал улетучивается дымом и сажей в небо…

Вроде слушают, не свистят. Я отпил воды из стакана и продолжил:

— Двигатели Болинтера уже несколько лет прекрасно и без отказа используются там, где необходима долгая ритмичность работы. Насосы, помпы, речные и морские двигатели…

А дальше понеслось… Особенно про электрогенераторы и электродвигатели, которые с успехом могут заменить капризные батареи. И погнал рисовать перспективы превращения Втуца в Нью-Васюки. Конечно, трепаться — это не мешки ворочать. Но болтать именно по делу куда как труднее, ей-богу. Пота сходит больше. И нервы не тратишь совсем, когда мешки ворочаешь.

Реакция критики на мое публичное выступление была нелицеприятной и совсем не такой, какой я ожидал. Я предполагал, что ругать меня будут обязательно, но рассчитывал, что критика будет аргументированной с предложениями и своим видением перспектив технического прогресса. Чаял полемики, а не ведра помоев.

Однако утренние газеты в первую очередь обрушились на меня за «рабовладение» стипендиатами и извращение самого священного понятия меценатства. Что я в чистый храм науки притащил грязь торговой площади и хочу, чтобы мне за это еще и аплодировали. И все кому не лень прошлись по тому, что от человека, у которого высший технический прогресс выражается в женских подтяжках для чулок, не стоит ждать каких-либо прорывных идей, определяющих развитие цивилизации.

«Что стоят одни его эфемерные мечтания об электрических моторах, которые будут освещать и обогревать наши жилища, двигать безлошадные экипажи, когда всем известно, что такой мотор неоднократно пытались сделать выдающиеся умы нашего времени. И у них пока ничего не получилось», — писал «Рупор Втуца». Не просто бульварный листок, а официоз.

Вывод критиков был убийственный. «Кровавый Кобчик, конечно, герой мировой войны, на счету которого немало храбрых деяний, отмеченных высокими наградами. Он даже имперский рыцарь, а таким званием наш император не разбрасывается — надо действительно совершить подвиг. Честь и хвала защитнику отечества. Но справедливости ради необходимо отметить, что в области прогресса без соавторов барон Бадонверт не поднялся выше уровня деревенского кузнеца, изобретающего самовары, керогазы, экономические печки, консервные ножи, кухни на колесах, застежки для одежды, термобигуди и все те же пресловутые пояса для чулок. Вещи, безусловно, нужные и очень полезные в быту, но не с ними пристраиваться в пантеон великих ученых империи даже с краю. И тем более не в качестве приставучего коммивояжера новомодных женских подвязок».

И лишь «Ведомости», официальный печатный орган рецкого сейма, отделались сухим изложением события без каких-либо оценок.

Полный абзац!

И что характерно, в газетах ни слова о «кровавой тризне».

Отвечать на эти выпады я посчитал ниже своего достоинства. Не хватало еще этот скандал разжигать по принципу «сам дурак» на долгую радость обывателю. А так… будет другая сенсация, и все забудут про электричество и Кобчика. Что, собственно, и произошло.

Но вот то, что мои изобретения улучшили качество жизни простого человека, не забылось. Долго еще время от времени совершенно незнакомые люди подходили ко мне на улице и благодарили за самовар, за керогаз, даже дамы, смущаясь и краснея, за те же пояса для чулок. Кстати, их продажи во Втуце сразу выросли на порядок.

Не заставили себя ждать и молодые люди, полностью согласные на будущее «рабство» ради получения желаемого образования, на которое у них не было средств.

Так что положительный выхлоп от этих публикаций был существенней отрицательного. Я даже припомнил, что как-то в телепередаче один артист заливался соловьем, что для его профессии есть только один вид плохого пиара — некролог.

А на охоту я все же выбрался, застав последние в этом году перелетные стаи диких гусей. Предварительно подарил «за отличную службу» своим снайперам из охраны по дробовой двустволке-переломке. Стреляли мои бойцы отменно. Но если бы не соседи со своими водоплавающими псами, чем-то схожими с земными лабрадорами, только красно-рыжей масти, то остались бы мы практически без добычи, потому как лазить за битой птицей по заболоченным камышам в осенней воде — то еще удовольствие. А мощные собаки носились по зарослям рогоза, как бронетранспортеры, и практически всегда приносили тяжелую птицу, радостно помахивая хвостами.

Мои достижения были очень скромными. За весь лёт, истратив полста патронов, сбил с неба всего шесть гусей. Но зато мои снайпера показали всем мастер-класс…

Привезли домой почти полный воз диких гусей, а сами обратно шли пешком, распевая песни. И потом долго еще развлекались всем колхозом ощипыванием птичьих тушек и их копчением на зиму. Пух, перо и вытопленный гусиный жир также пошли в дело.

Кошка потом неделю на птичьи потроха смотреть не хотела, в отличие от свиньи, которая с удовольствием хрустела гусиными лапками.

Сосед-каретник, впечатлившись тем, как мы стреляем, подарил мне полугодовалую суку ретривера[7] их породы. Чтоб и у меня была своя такая собака на весенний перелет гусей на север. Собака — это хорошо. Собаки мне тут явно не хватало. Тем более такой компанейской. Заодно с соседом и шарабан обмыли, который он перегнал на наш двор.

10

Убедившись, что в лагере военнопленных все идет по плану и без эксцессов, отправились с Вальдом на восток Реции вводить меня в права владения бывшим имением молодого графа. Заодно погнали туда и всех коней, оставив Элике только Ласку с каретой. Обоих косоглазых «хиви» я забрал с собой в деревню — работать на будущем конезаводе.

В городской усадьбе стало несколько просторней. Не один раз вспомнил я по дороге старый анекдот про еврея, раввина и козу…

Поезд собрался небольшой. Две армейские фуры, запряженные каждая четверкой тяжеловозов, груженные ненужным в городе барахлом, с охраной и денщиками. Коляска с рысаками, на которой с комфортом двигались мы с Вальдом и моей псиной в ногах. Остальные в седлах на царских верховых.

Собака быстро привыкла к коляске, легко спрыгивая с нее для пробежки по обочине дороги и так же легко запрыгивая в нее на ходу, когда уставала носиться, и потом блаженно спала на полу экипажа, положив голову мне на сапог. Эта сука вообще отличалась ласковостью и живостью характера. Я назвал ее Лотой в честь подружки с земного хутора.

Осень полностью вступила в свои права, обильно осыпая нас желтым листом. Пока еще сухим. Вальд сказал, что в этом году осеннего дождя может и не быть — сразу снег пойдет. Не каждый год такое бывает, но и не редко.

Ехал я в неторопливой коляске на легкой, щадящей меринов рыси, любуясь красотами природы предгорий, болтал с Вальдом ни о чем… И со стыдом вспоминал, как пристал к Элике, оставшись с ней наедине в первую же ночь после последнего разговора с Онкеном, с обвинением, что кто-кто, но она-то должна была меня предупредить об изменении моего статуса, чтобы не выглядел я дураком в глазах окружающих. Но она только и смогла, что с трудом припомнить пару древних легенд, где упоминается о последствиях «кровавой тризны». И все. Чувствовала жена себя передо мной виноватой, но помочь больше ничем не смогла. Разве что загладить вину женской лаской.

— Не знаю я ничего больше, Савва, — оправдывалась Элика. — Это деда надо было спрашивать. Он у нас знаток древностей был.

Деда спрашивать? Некроманта негде взять.