Фебус. Недоделанный король - Старицкий Дмитрий - Страница 7

Вот и появилась в моей новой жизни достойная цель.

А тем, кто меня сюда зашвырнул, просто скажем: «Спасибо». На эускара.

Глава 2

Феодальные выборы

Тренькал, тренькал я струнами, пока не вспомнил…

Директриса наша музейная по жизни во всем подражала незабвенной Антоновой, директору Пушкинского музея в Москве, даже в прическе и стиле одежды. Только вот не было в ней железного характера бывшего офицера НКВД, молодость положившей на розыск вывезенных фашистами из СССР художественных ценностей. Но антоновскую идею «Декабрьских вечеров» в музее слямзила у той и проводила у себя исправно. И публику сортировала так, что в нашей губернии попасть на эти «Декабрьские вечера» к нам в музей считалось пропуском в истеблишмент региона. Какие интриги вокруг весьма недешевых билетов разворачивались… куда там разным мадридским дворам.

Нам, самим музейным руководителям, если не место на галерке, то приставной стульчик на этой культурной программе всегда был положен, зато безвозмездно.

Как-то выцепила директриса через федеральный минкульт нам заезжего гастролера из Испании. Гитариста-виртуоза с пышной седой гривой на голове и седой же бородкой-эспаньолкой, как у старого идальго в «Собаке на сене». Что мужик с гитарой вытворял… Даже представить себе такое невозможно, что обычная акустическая деревяшка может страдать и радоваться с такими эффектами. На том концерте я впервые узнал, что для гитары много писал Паганини, тот самый, который Никколо, скрипач-виртуоз. Первым отделением у маэстро была гитарная классика, а вторым он играл мелодии разных народов Испании. Последним номером он еще и спел. Плохо пел, но с душой. И музыка была проще. Зато пел стоя, как гимн.

Все эти концерты мы, конечно, из аппаратной записывали в хорошем качестве. И часто копия такой записи служила дефицитным толкачом для чего-нибудь музею нужного у чиновников из ранга «не допущенных» на эти концерты губернатором с директрисой.

Эту запись потом, дома, я и сам часто крутил. Настроение повышала.

Вот и сейчас я тужился припомнить ту композицию с песней, подбирал ее на гитаре. Благо у меня Флейта – иноходец: разве что покачивает меня в седле немного вправо-влево, но не трясет.

И тут меня просто пробило. Я осознал вдруг, что тот испанец с музейного концерта единственную свою песню пел нам на эускара. На васконской мове, которую я тогда вообще не знал.

А как звали того виртуоза? Я и не припомню сейчас. Давно это было.

На второй день пути в дымке стелющегося от моря дождя, окруженная убранными желтыми полями и еще зеленеющими перелесками, показалась искомая Герника.

Квартирьеры, высланные заранее вперед, встретили наш отряд на окраине города и виновато развели руками: на постоялых дворах мест нет. Никаких. В частном секторе – тоже. В городе фестиваль, аншлаг и столпотворение. Прямо Вудсток. Не то что окрестные деревни, даже луга вокруг города практически все заняты под шатры. Старшины Басконии слетелись сюда не одни, а каждый со свитой и слугами. И все при оружии. Свиты у многих сеньоров поболее, чем у меня.

А тут еще дождик стал накрапывать – осень же. Хорошо что не ливень, но все равно неприятно.

– Поехали в церковь, – приказал я и тихо пробормотал себе под нос: – Заодно и помолимся…

Пока ехали городом до храма, дождь усилился и улицы опустели. Все же мокрая страна Баскония: вроде юг, а льет с неба, как в средней полосе России после бабьего лета.

Церковь, типичная для этих мест, архитектуры поздней готики без особых излишеств, стояла недалеко от того самого дуба – кряжистого векового дерева, облепленного по корням ярко-зеленым мхом. Между церковью и дубом – площадь. Не везде даже замощенная.

Конюхи остались мокнуть на площади вместе с верховым и гужевым транспортом отряда, а все благородные и приравненные к ним поднялись по двенадцати каменным ступеням в храм.

Несмотря на то что месса давно закончилась, в церкви было многолюдно, но все же не так, чтобы нам не досталось сидячих мест. Пусть и не самых престижных.

Снять с себя потяжелевший от воды мокрый плащ – это уже кайф. Кинуть его на лавку. Придавить сверху шлемом. Мысленно пожалеть своих оруженосцев, которым все это железо, что на мне, сушить, чистить, смазывать и начищать до серебряного блеска.

Вот на фига мне Куба с табаком, когда курить вредно? Нужна Бразилия с гевеей. Каучук нужен для непромокаемой плащ-накидки типа макинтош или такой, как у моего дяди Бори офицера была. Сверху габардиновая, снизу резиновая. Длиной в пол. С большим капюшоном, чтобы на фуражку налезал. И две прорези для рук. Вот и помоги мне, Боже, раз уж я в твоем храме о цией гумке молюсь. О непромокаемом плаще да о подметках резиновых. Как же мне тут многого не хватает, боже! Элементарных вещей…

– Сын мой, видится мне, что тебя раздирают страсти и не дают покоя. Поведай о них. Облегчи свою душу, – услышал я над ухом приятный баритон, говоривший на окситане.

Я от неожиданности вздрогнул. Вроде к Богу обращался, а в ответ…

Кто там?

В проходе надо мной возвышался патер в серой рясе францисканца. Лет сорока, кряжистый и рослый. Всем патерам патер. Такого в первый ряд баталии с двуручным мечом только ставить, а он тут вином причащается, а пастве не дает, сцуко.

Вином… М-да…

– Горячего вина после прохладного дождя жаждет тело мое, святой отец, – пожаловался я ему. – А о том, о чем страждет моя душа, знает только мой духовник, что посредничает между мной и Всевышним.

И через паузу извинился за свою резкость. Все же этот священник добра мне хотел, а ему грубить в ответ…

– Простите, падре.

Священник недоуменно дернул головой, но умный перец – решил пока не нарываться, видя на груди мальчишки шитый золотом большой герб Наварры.

– Благословите, святой отец, – встал я со скамейки и склонил голову.

– Во имя Отца и Сына и Святого духа, аминь… – прошептал святой отец, начертав большим пальцем правой руки на моем лбу знак креста.

Я склонился и поцеловал протянутую ко мне тыльной стороной ладонь.

Священник действительно был огромный – на голову выше меня. Чуть склонив голову, он скосил глаза на скамью и увидел на ней мой шлем с короной.

– Вы принц Вианский? – высказал он свое предположение.

– Пока да, падре. Я дон Франциск, не коронованный пока еще рей Наваррский.

– И вам негде остановиться, ваше величество? Так?

– Вы проницательны, падре. Не ожидали мы, что в городе будет так тесно от приезжих людей.

Патер только возвел очи горе.

– Что поделать, ваше величество, сегодня тот редкий день, когда съехались все три Генеральные хунты нашей земли. Такое не часто тут бывает. В будни Герника – городок скучный.

– Вы баск? – спросил я священника, перейдя на эускара.

– Нет, ваше величество, я родом из Руссильона, – ответил священник, так же свободно перейдя на васконское наречие. – Меня зовут отец Жозеф. Но тут я уже почти десять лет служу викарием и считаю эту землю своей, как и свою паству – своим народом. Вы можете остановиться у меня. Скромно, но зато под крышей. В городе сейчас даже для вас не найдется места, раз вы приехали на такой праздник без уведомления.

– Вряд ли, падре… – усомнился я. – Вряд ли у вас найдется место для полусотни людей и еще большего количества лошадей и мулов.

– У вас есть шатры, ваше величество? – поинтересовался святой отец.

– Конечно. Как не быть.

– Ваши люди не побоятся ночевать рядом с кладбищем? – задал францисканец новый вопрос, интересный такой…

– А что, у вас покойники тут ночами гуляют по освященной земле? – удивился я несказанно, припомнив гоголевские байки про панночку и Вия.

– Что вы, ваше величество, – запротестовал служитель культа, – просто у людей есть разные суеверия, которые никак не выбиваются из их голов светом истинной веры. Одно из них – боязнь кладбищ по ночам.

– Я это знаю, падре. И не только этот страх составляет распространенные суеверия. Любую красивую женщину остальные женщины считают ведьмой только потому, что в ее присутствии мужчины на них не смотрят, – усмехнулся я.