Сбить на взлете (СИ) - Бриз Илья - Страница 2

Я первый услышал далекий гул самолета, медленно наплывающий с запада. Звук был какой-то странный, с немного меняющимся все время тоном, подвывающий. Несколько моторов на разных оборотах? Мы выскочили на середину дороги, чтобы меньше мешали деревья и долго вглядывались в ту сторону.

- Вон он, - указал я на медленно растущую точку.

- Где? Где? - запрыгал Серега.

И чего прыгает? Как будто раньше самолетов никогда не видел. Вроде бы насмотрелись мы на них достаточно. И даже летали не по одному разу. Сережку его отец только катал на У-2, а я сам под папиным контролем поднимался в небо. Больше всего на той же связной "Ушке". Отец в последнее время даже разрешал не только управлять маленьким бипланом, но и сажать его. Мамка смеялась: "Талант, весь в папку!"

- А чего они вокруг вьются? - спросил Серега.

Подвывающий гул усилился, и теперь уже можно было разглядеть огромный бомбардировщик с кружащими над ним двумя маленькими самолетами. Сквозь нарастающий низкий звук моторов иногда прорывались дробные стуки, как от швейной машинки. С одного из утолщений на крыле бомбера - двигатели? - назад тянулась тоненькая темная ниточка.

- ТБ-3, - сказал я Сережке, - его два истребителя расстреливают.

- Как это? - не поверил он, не отрывая взгляда от приближающегося самолета.

Теперь уже можно было разглядеть и громадные плоскости с четырьмя моторами, и нелепо торчащие тележки шасси в обтекателях, и толстый тупой нос, бликующий маленькими стеклами кабины. Атакующие его истребители с тонким фюзеляжем - как будто приплюснули с боков - раз за разом, переворачиваясь через крыло, неслись вниз, стреляли и вновь взмывали вверх. Вот полыхнул еще один мотор советского бомбардировщика, выпустив назад темный шлейф дыма. И тоже слева. А мессершмитты - я узнал их по рисункам из папиной книжки - все клевали и клевали. Огромная машина, как зацепившись за длинные языки пламени, тоже начала подворачивать в ту сторону. Неожиданно, задрав вверх правое крыло, она ринулась вниз.

- Сбили, - заплакал Сережка.

- Не реви, - отреагировал я, прижимая к себе малого.

Высота была небольшая - метров четыреста. Бомбардировщик падал, и на огромных крыльях хорошо были видны красные звезды. Рвануло за деревьями сильно. Еле удержал дернувшегося было туда Серегу:

- Им уже не поможешь.

Прижал к себе хныкающего мальчишку, сам пытаясь скрыть слезы. Над головой низко пронеслись истребители с черными крестами в белой окантовке.

- Пошли уже, их наши накажут.

- Мой папка их собьет! - выкрикнул сквозь всхлипы Серега.

Объяснять, что подполковник Воскобойников с этим лучше справится, я не стал. У отца опыт, он еще в Испании с фашистами воевал.

Подхватив сброшенную котомку, взял малолетнего дружка за руку и пошел по лесной дороге к аэродрому. Солнце слепяще-яркое, небо пронзительно голубое, вокруг зеленый лес, а в голове почему-то сумбур и серость...

Немцев встретили уже ближе к вечеру. Сначала разглядели едущую навстречу подводу за большим черно-коричневым битюгом с мохнатыми ногами. Затем за скрипом колес и перестуком копыт расслышали странный пиликающий звук. И только потом увидели четверых солдат в сероватой форме с закатанными рукавами. Один из них играл на губной гармошке. Другой что-то сказал лающими звуками, они разгоготались, весело помахали нам руками и проехали. На подводе громоздились какие-то ящики и бочка бензина со знакомой маркировкой РККА. Длинные винтовки лежали рядом вместе с ремнями и подсумками.

Серега плюнул им вслед, но немцы на нас уже не смотрели. Дальше шли молча. Говорить было не о чем - враги ехали со стороны нашего аэродрома. На ночевку расположились, отойдя в лес метров на полутораста, в лощинке у маленького ручейка. Разожгли костер, вскипятили воды и долго чаевничали все с теми же уже немного подсохшими пирогами. Сережка насуплено молчал, мне тоже сказать было нечего. Стругал палку перочинным ножом, бросал щепки в костер и смотрел, как они корчатся, обугливаясь. Провожал взглядом гаснущие в ночном небе искры.

Спать устроились, расстелив старое шерстяное одеяло, которое мне всегда на рыбалку давала мама. Обревевшийся малый уснул сразу, а я лежал и долго еще смотрел в звездное небо. Куда бредем? Зачем? Ведь в поселке, у которого стоит наш полк, судя по всему, враги. Маленький поселок, который жители почему-то называют "местечком", за последние полтора года стал родным домом. Истребительный полк сформировали в самом начале сорокового. Выделили место у края огромного леса, всего в тридцати семи километрах от новой границы. БАО построил большой дом-барак для комсостава и семей с отделенными перегородками комнатами. Печи общие, а удобства снаружи. Склады всякие и казармы. Отдельную двухэтажную для летчиков и две для технического состава и красноармейцев самого батальона аэродромного обслуживания. Укатали снег на большом поле, раньше принадлежавшем польскому пану, сбежавшему в тридцать девятом, разметили места самолетных стоянок. Капониры копали уже потом, по весне.

Наша маленькая семья поселилась в небольшом домике, где раньше жила уехавшая панская прислуга. В кирпичном двухэтажном доме хозяина поместился штаб полка, а из старой конюшни, настелив полы и вырубив большие проемы под окна с двойными рамами, сделали школу. Мама стала директором этой школы и единственным учителем. Класс был всего один, зато с электрическими лампочками - провода протянули от аэродрома, где каждый день до позднего вечера молотил дизельгенератор. Я был самым старшим учеником и, как довольно утверждала родная учительница, лучшим. Знания давались легко, несмотря на расширенную программу, которую родители составили для меня. За седьмой класс написал все контрольные еще зимой. Мама прижимала меня к себе, гладила по головке как маленького, целовала и говорила "Умненький мой, весь в папку". Потому и отпускала частенько прямо с уроков на аэродром.

Я, как заявлял воентехник второго ранга Павел Елизарович, отвечавший за самолет отца, везде пошебуршать успеваю. Почему шебуршать? Никому ведь не мешал, даже помогал иногда. Подолгу сидел в кабине лобастого "ишачка", запоминая приборы и многочисленные рычажки со штурвальчиками. Представлял, что лечу сам и выполняю учебные задания, что вычитал в толстой папиной тетради.

На "У-2" получалось летать часто. Почти каждый раз, когда отец летел в штаб дивизии, он брал меня с собой и учил управлять этим тихоходным бипланом. После первых полетов даже разрешил сажать "ушку", но только на своем аэродроме. А дома давал зубрить наставления по производству полетов ВВС РККА и технические описания боевых машин. Зато потом, на новый сорок первый год, царский подарок сделал - дал несколько раз подняться в небо на "УТИ-4". Очень сложный в управлении самолет. И обзор из него не очень. Я хоть и вытянулся прилично за последний год, все равно даже из передней кабины, пока папа не приподнял на разбеге хвост, видел только в стороны. Фигурять на спарке отец мне не дал - только показал, как это делается. С посадкой у меня тоже ничего бы не получилось - слишком быстро и точно надо было все делать. Хотя в последнем четвертом полете папа очень хвалил за правильный расчет захода на полосу. Я чувствовал на ручке и педалях все движения отца и шалел, как будто сам полностью управляю самолетом. Зато очень четко ощутил разницу между легеньким "У-2" и этой машиной. Время! На биплане все происходило медленно, а "Ишак" отрывался от земли на скорости, которая для тихоходной "ушки" была максимальной. На "УТИ-4" надо было очень аккуратно дозировать перемещения ручки управления и педалей. Страшно строгий самолет. Но зато мощный мотор легко поднимал маленький лобастый ястребок в небо.

Когда в марте этого года привезли большие ящики с новыми истребителями, моя помощь, как говорил тот же Елизарыч, была неоценимой. Тут ключ придержу, педали в кабине при натяжке тросов руля направления зафиксирую. Даже в отказе пушки до прихода сержанта-электрика сам разобрался - всего-то проволочка предохранителя в цепи электроспуска перегорела.