Гнев дракона. Эльфийка-воительница - Хеннен Бернхард - Страница 79

— Там, снаружи, стоят лагерем пять тысяч воинов. Люди сатрапов и твоя лейб-гвардия. Ответь мне на один вопрос. Они выиграют для тебя битву? Или сорок пять тысяч крестьян и наемников?

— Сатрапы — опора империи. Если я разозлю их, начнется гражданская война.

Датамес поднял одну бровь и презрительно посмотрел на него.

— Насколько хорошо ты знаешь свою империю, бессмертный Аарон? — Он обвел широким жестом шатер, указывая на глиняные дощечки и свитки, лежавшие повсюду. — Я каждый день получаю отчеты о налогах. Просьбы о помощи. К примеру, сатрап Нари просил инструменты, пятьсот мулов и освобождение от работ для того, чтобы построить большую плотину, которая защитит от наводнения городские поля. Знаешь, что приказал построить сатрап? Новый дворец. Плотина, ради которой он был освобожден от налогов на три года, не достигала и ста шагов. Конечно же, у него были свои отговорки. Твои сатрапы — жадные нахлебники. Они обманывают тебя и империю. Думают только о своей собственной выгоде. Такие люди, как Матаан, — исключение. Но сколько их? Трое? И тем, кто обманывает тебя, нисколько не мучаясь муками совести, ты хочешь принести мою голову?

— Он болтун. Это великий талант. Но не позволь ему ослепить себя. Это он обманул тебя! Он оболгал крестьян и обманул тебя.

Датамес молча сидел на постели и вызывающе смотрел на него. Гофмейстер всегда хорошо служил ему и давал мудрые советы. Но то, что случилось сегодня, не должно оставаться безнаказанным.

— Что ты делал, что выглядишь таким образом? — Артакс знал, что гофмейстер вместе с крестьянами перекопал огромный кусок мертвой земли. Совершенно бесполезное занятие. Там никогда ничего не вырастет. Никому не пришло бы в голову сеять там.

— Я хотел познакомиться с людьми, которые пришли сюда, чтобы рискнуть своими жизнями за тебя и Арам. Которые верят в то, что эта империя стоит того, чтобы защищать ее своей кровью, несмотря на то что Арам почти ничего не может им предложить. Как придворный я никогда не смог бы говорить с ними на равных. Но вместе на поле, когда пьешь из одного и того же бурдюка, границы между сословиями в какой-то момент исчезают. Возникает взаимопонимание… Конечно, ты не можешь знать этого, бессмертный. Там, на полях, это совсем другой мир, чем за стенами дворца, — последние слова Датамес произнес с горечью. — Если ты требуешь моей головы, то у меня к тебе последняя просьба. Продай то, чем я владею! У меня нет наследников. Я хочу, чтобы все крестьяне, с которыми я сегодня копал землю, получили кусок земли, если выживут в битве. Они из Бельбека, что в Нари, из…

— Бельбек! — Название накатило на него, словно волна. Его деревня! Неужели Датамес что-то знает?

— От него всего можно ожидать. Он прирожденный шпион. Нужно избавиться от него. Он уже почти не приносит пользы, а посмотри, какие от него неприятности.

Гофмейстер задумчиво смотрел на него. Казалось, он удивлен его бурной реакцией. Артакс пожалел, что не сумел промолчать. Но тысячи воспоминаний об утраченной жизни тяготили душу. Вспоминалось беззаботное время в Бельбеке. Он подумал о друзьях, о том, как хорошо некоторые из них могли бы воспользоваться собственной землей. Вспомнил о том, как грезил о простой жизни вместе с Альмитрой.

— Ты ушел из деревни, потому что был настолько беден, что никогда не смог бы взять жену. Не стоит объявлять свои голодные годы беззаботным временем, глупец. А теперь зови палача.

— Среди людей из Бельбека есть один, его зовут Ашот. Тебе стоило бы с ним познакомиться. У него задатки хорошего командира. Несмотря на его мрачноватый характер, крестьяне верят в него. Говорит он, не стесняясь в выражениях.

Артакс невольно усмехнулся. Ашот всегда был таким. Всегда в открытую спорил с ним.

— Могу ли я обратиться к тебе с искренними словами?

— Нет! Не слушай его. Он тебя околдует.

— Говори.

— С тех пор как ты упал с небес в Нангоге, ты очень сильно изменился. Убийства священнослужителей я не поддерживал. Но остальное… Ты уже другой человек, Аарон. Ты рассказывал мне о своих замыслах. О том, как хочешь изменить страну. Как хочешь бороться с несправедливостью. Так что тебе мешает? Почему не начать сейчас? Такие люди как Ашот или его друг Нарек — опора этой империи. Не сатрапы. Они словно пиявки. Ты не можешь им доверять. Они здесь только потому, что боятся твоего гнева. Они не сражаются за Арам всем сердцем. Но такие люди, как Нарек, готовы быть разорванными на куски ради тебя. Ты в долгу перед ними, Аарон. Что заставляет тебя колебаться, не дает выступить на их стороне?

— Когда ты уже наслушаешься этих бредней? Мы и так выслушали довольно. Хватай его и веди к палачу.

Изменит ли он еще что-то в империи, если перестанет слушать свое крестьянское сердце? Его империя для сатрапов и для богатых купцов? Если он последует их совету, все останется, как было. Их нашептывания сбили его с пути. И именно изнеженный, тщеславный гофмейстер остался верен делу крестьян. Нельзя было позволять сбить себя с толку. Тем не менее, его дерзость нельзя оставлять безнаказанной!

— Ты никогда больше ничего не скажешь от моего имени, не обсудив предварительно со мной, — твердым голосом произнес Артакс. — А теперь скажи мне, что ты собираешься делать дальше. Наверняка это еще не все.

— Будет ли земельная реформа?

— Я подумаю над этим.

В принципе, он принял решение. То, что немногие семьи девять из десяти полей в деревне называли своими, в то время как остальные нанимались к ним, когда плодородная земля практически не использовалась, было чистейшей воды несправедливостью. Как часто они вместе с Ашотом и Нареком сидели и проклинали этот безумный мир. А теперь, когда он в силах изменить все это, он пришел в этот шатер с намерением казнить человека, который наконец-то начал делать то, что он упустил. Неужели полнота власти начала изменять его? Нужно быть начеку.

Датамес рассказал бессмертному, чем он будет завоевывать сердца крестьян. Безумные планы! Они ни в коем случае не подходили правителю, и голоса всех Ааронов, правивших до него, кричали на него. Но он, Артакс, вошедший в роль Аарона, знал, что идеи гофмейстера могут сработать. Если бы он был крестьянином, Датамес покорил бы его таким образом. Артакс невольно улыбнулся, думая о Нареке. Его сердце завоевать можно и так, а Ашот всегда готов был спорить по любому поводу.

Выйдя из шатра, Артакс почувствовал себя свободным, впервые за много лун. Он сбросил с себя иго благожелательных нашептываний. Он снова станет самим собой. Крестьянином! По крайней мере, в душе.

Матаан, рыбный князь, и Бессос, сатрап части Гарагума, принадлежавшей Араму, ожидали его у шатра.

— Где он, великий? — нетерпеливо спросил Бессос. — Какое наказание придумал ты ему?

Артакс поглядел сверху вниз на жилистого низкорослого мужчину. Бессос был ухожен и разодет. Борода хорошо намащена, волосы уложены длинными черными локонами. На нем была шелковая одежда, с рисунком стилизованных орлов, на которую по обычаю ишкуцайя нашили плоские золотые амулеты. Матаан же, напротив, был одет в простую тунику и подпоясан мечом. Он даже ходил босиком. Не знавшие его люди могли бы принять его за простого воина.

— Я отругал его за ошибки. Он больше никогда не подготовит указ до моего повеления. Мое наказание будет долгим. Он будет выполнять простую работу наравне с крестьянами.

Бессос недоуменно покачал головой.

— Это и все? Не может быть! — Его глаза сузились. — Вы действительно подарите крестьянам землю, премудрый Аарон? — На его щеке дрогнул мускул. Настолько сильно, что это было видно даже сквозь густую бороду.

— Это изменит все королевство, — сказал Бессос. Он снова взял себя в руки, даже сумел взглянуть ему в глаза. — Это не встретит понимания.

— Если я ничего не путаю, Бессос, твой прадед был человеком, входившим в каменный совет Гарагума. Богобоязненный человек, носивший цветы к единственно истинной статуе Руссы. Человек, который отважно вел борьбу против разбойничьих банд ишкуцайя и принес в жертву себя, чтобы спасти женщин и детей, не принадлежавших его клану. Он был семь раз ранен в бою и после этого не мог ходить. За это я сделал его сатрапом. Он был примером для всех, Бессос. Человек, равных которому еще поискать. А теперь напомни мне, чем ты отличился. Я забыл.