Гагарин и гагаринцы - Коваленко Александр Власович - Страница 12

Я жму вашу руку, Антуан».

ПОРАЖЕНИЕ ИЛИ ПОБЕДА?..

Если следовать хронологии, разговор об этом должен бы пойти позже, но так логически связаны тут события, что эти две главы непременно должны стать рядом. Тем более, что все равно скоро кончится первая оренбургская зима, необычно снежная, метельная, словно бы проверившая на прочность и выносливость юных курсантов. И уж Гагарин выйдет победителем, иначе не выбрал бы потом назначения в Заполярье.

Нагрянула весна, такая яростная, дружная, непохожая на все прошлые весны, с нетерпеливым ожиданием полетов, как ожиданием счастья. Самая замечательная из всех весен, пережитых Юрием. Потому и запомнилась навсегда мягкостью и чистотой воздуха, прозрачностью первой листвы, дурманящими запахами сирени, черемухи — всем тем трепетным, что таится в весне и первой любви. В рощу плавали теперь в лодках; вешние воды снесли деревянный пешеходный мостик.

Нарядные, в ярких цветастых платьях ходили девушки. На улицах продавали подснежники, а потом в широчайших корзинах загорелись степные тюльпаны…

В открытых настежь окнах училища буйствовали степные ветры. Вот-вот начнутся полеты.

Но… случилось непредвиденное.

К зачету по теории реактивного двигателя Гагарин готовился старательно. И отвечал поначалу уверенно, точно. Но неожиданно для себя самого и преподавателя запутался в одном из разделов. Резников удивленно спросил:

— Курсант Гагарин, чем вы объясните незнание целого раздела предмета? Не полагаете ли вы, что современный пилот — это дар божий?

— Нет, товарищ подполковник, я так не полагаю.

— Знаете ли вы, что с тройкой по теории вас не допустят к полетам?

— Да, знаю…

Резников приготовился к тому, что курсант начнет каяться, просить поспрашивать по другим разделам, а этот, глядя прямо в глаза, сквозь побелевшие губы выдавил нелегкое для самолюбия:

— Пересдам…

— И правильно сделаете. Летчик без глубоких теоретических знаний современной авиации не нужен…

Последние слова Юрий уже не слышал. Лицо, уши пылали пуще огненных тюльпанов. Первая тройка за все годы учебы. И какая! Все уедут на аэродром, а он… Что же это? Поражение? Как могло такое случиться? Как?..

С утра, сразу после завтрака, он пришел в класс. Заново листал учебники, разыскал таблицы, в которые прежде не успел заглянуть…

Пять дней упорного труда, а на шестой пошел к Резникову.

Взгляд курсанта был спокоен. «Значит, уверен, — подумал преподаватель. — Конечно, ему и тогда можно было поставить четверку, обязав еще разок прочесть раздел. Но этот, пожалуй, снисхождения и не принял бы».

Сорок минут «гонял» он Гагарина по учебникам. Вдумчиво, толково отвечал курсант на все вопросы.

«Что ему ставить? — раздумывал преподаватель. — При пересдаче положено ограничиться четверкой. Но этому впору самому теперь читать теорию двигателей».

И вывел жирную крупную пятерку. Сказал на прощание, улыбаясь:

— Гагарин, вы напрасно в прошлый раз смотрели на меня так яростно. Сегодня, при всей строгости, я не мог поставить вам четверку, как положено. Предмет вы знаете блестяще. Чем это объяснить?

— Прямым попаданием слов Экзюпери. Знаете?.. Есть поражения, которые пробуждают…

— Характер у вас есть, — подытожил этот необычный зачет подполковник Резников. — А кто ваши родители? Где они живут?

— Мать — телятница, отец — плотник. Живут в Смоленской области.

Через три с половиной года имя этого курсанта будут произносить на всех языках мира. И Резников увидит в газетах фотографии его родителей и уловит большую схожесть его лица с материнским.

Позже подполковника Резникова спросят журналисты:

— Каким он был, когда вы работали преподавателем в Оренбургском училище?

И он ответит:

— Его образ не нуждается ни в каких подкрашиваниях или преувеличениях… Это был умный парень, который живо интересовался всем, что было для него новым и необычным в области авиации. Он с нетерпением стремился в воздух. Внешний вид у него был безукоризненный: гимнастерка с начищенными пуговицами и приколотым комсомольским значком тщательно отглажена и расправлена под ремнем, все складки собраны назад. Симпатичный парень среднего или даже немного ниже среднего роста, лицо совсем еще юное, с ямочками в углах губ…

А однажды подполковник Резников скажет уже не корреспондентам, а своему другу:

— Слушай, а ты читал Экзюпери?

Тот ответил:

— Конечно. Только давно.

Резников настойчиво посоветует перечитать хотя бы «Ночной полет».

— Но есть и другие не менее хорошие книги.

— Но их писали не летчики.

И добавит:

— Гагарин очень любил Экзюпери.

ВАЛЯ ГОРЯЧЕВА

Вход в городской сад был с улицы Советской. По воскресеньям оттуда, с танцевальной площадки, доносились звуки вальсов, фокстротов, танго, маня девушек новыми знакомствами. Как-никак, а Оренбург давно слыл городом женихов. Каждый год в разные концы страны выпускники летного и артиллерийского училищ старались уехать с молодыми женами. Так что девушки здесь долго не невестились.

Город гордился своей танцевальной площадкой. Чтоб какая-то там драка, курение во время танца, нетрезвый партнер — об этом никто и не слыхал. Тон задавали военные. Конечно, к ним девушки льнули больше, тут уж штатские понимали, что проигрывают рядом с подтянутыми, стройными офицерами и курсантами.

Подруга уговорила-таки в этот вечер Валю Горячеву пойти на танцы. Странная это была пара, очень контрастная. Наверное, поэтому два курсанта в голубых погонах с сержантскими нашивками обратили на них внимание.

— Помнишь, Юра, я тебе говорил, что несколько раз видел в городе девушку, и она мне очень нравится. Вот она!

Дергунов взглянул на высокую девушку с капризными полными губами.

— Не эта ли красавица снится тебе по ночам?

— Нет, другая, что стоит рядом.

— Ну, что ж, пошли знакомиться. Смотри, Гагара, не подкачай. Вперед, грудь колесом!

Дергунов первым пошел к девушкам.

— Разрешите пригласить на вальс!

Дергунов шагнул в сторону блондинки. А Гагарин кружился и не спускал глаз с Вали Горячевой.

«Гагаре повезло», — думал Дергунов, вальсируя со своей партнершей. И целый вечер на все лады расхваливал своего друга.

Глубокие, полные радостного света глаза покорили Гагарина сразу. Он не сводил с девушки глаз. Валя наконец сердито взглянула на него, — терпеть не могла такой бесцеремонности. А он добродушно улыбнулся и предложил:

— Давайте еще потанцуем?

Она положила руки на голубые погоны и легко закружилась, а радостная улыбка выдала: любит танцевать. В такт стройному девичьему стану извивались две пышные черные косы. Лицо в чуть заметных веснушках порозовело, разгоряченное танцем. Крутые, крепкие дуги бровей вздрагивали, будто от удивления.

Они почти не расставались в тот вечер. Танцевали, сидели, разговаривали, когда она уставала. И хотя Валя была всего лишь на год моложе, Юрий чувствовал себя рядом с ней эдаким уже повидавшим виды человеком. Еще бы! Валя в семье была шестым ребенком, любимицей. Она еще ни разу не выезжала из родного города… А он-то! Сколько повидал за свои двадцать с небольшим лет!

— А школу вы уже закончили? — спросил он Валю.

— И школу закончила, и уже работаю на городском телеграфе.

Эта девочка могла и постоять за себя.

— Если вы работаете на телеграфе, значит, это на улице Кирова. Такое старинное серое здание. Разрешите иногда в свободную минуту заглянуть к вам, засвидетельствовать свое почтение, — пошутил Юра.

— Почитать нам друг друга еще не за что. А вот в гости к себе домой я приглашаю. Так что незачем нам здороваться через телеграфное окошко. — Валя рассмеялась.

На следующий день Юра пригласил ее на стадион посмотреть спортивные соревнования. Пришла, когда там игра была в полном разгаре. Болельщиков было не очень много, но за игрой они следили внимательно и реагировали на удачи своих любимцев бурно. Неподалеку друг от друга сидели два генерала — тоже болельщики. Один — за артиллеристов, другой — за летчиков. Валя внимательно присмотрелась к играющим, и вдруг волна радости захлестнула ее: