Наш Ближний Восток. Записки советского посла в Египте и Иране - Виноградов Владимир - Страница 19

Они отмечают существенное преимущество высшего духовенства: оно не избирается и поэтому пользуется в массах авторитетом, который легко используется, если нужно, для мобилизации масс. Например, газета «Этелаат» поместила на 18-й странице небольшую заметку, не понравившуюся духовенству. Через два часа после выхода газеты у редакции собралась толпа человек в триста, ее еле успокоили, но представители толпы (так быстро и умело сорганизованной) заявили работникам редакции: если еще раз будет помещена подобная заметка, редакция «Этелаат» будет сожжена! Поэтому газеты боятся помещать что-либо такое, что может не понравиться духовенству.

Шах это учитывает, поэтому по его указке пропагандистский аппарат, в том числе небезызвестный Джафариян, вовсю раздувает кампанию по обвинению «коммунистов» и «иностранных агентов». Иранцы возмущаются: мы не дети, зачем нас обманывать, но… ничего поделать не могут.

Однако нелепые намеки на какую-то причастность Советского Союза к начавшимся волнениям начинают сказываться на отношении иранцев к нам в самых разных вопросах. Вновь удлинились задержки в выдаче виз советским людям, направляющимся в Иран, резко сократилось число иранцев, принимающих приглашения на приемы, в печати мутный поток клеветы. Иранские власти начали задерживать решение практических вопросов. Даже Ховейда стал уклоняться от встреч и контактов.

Все-таки из самых разнообразных контактов и наблюдений все более вырисовывается картина обострения многоплановых противоречий в иранском обществе. Эти противоречия: бедные – богатые, богатые – сверхбогатые, деревня – город, духовенство – шах с его секуляризацией, национальные интересы – и «выламывание рук» американцами. Как-то с разных сторон все более становится уязвимым для критики монархический режим, во всяком случае, олицетворяющий его сейчас шах – Мохаммед Реза Пахлеви.

Решил встретиться с шахом: какие у него мысли насчет происходящих в стране событий? Принял он меня, как всегда быстро, в Ниаваранском дворце. Поговорили сначала о международных делах, в частности о военном конфликте между Сомали и Эфиопией, в который шаха так сильно подталкивали американцы, на стороне, конечно, Сомали. Но Советский Союз дружен с Эфиопией, и это сдерживало шаха.

В подходящий момент прямо спросил шаха о событиях в Тебризе: в чем их причина? Шах отнес их целиком к действию, как он назвал, «обскурантистских сил». По его словам, волнения начали духовные деятели, к ним присоединились другие. «Я не боюсь тегеранского базара, – сказал шах, – будущего у этих бунтовщиков нет».

Уж очень уверенно и быстро он все это говорил, поэтому я переспросил шаха: в чем все-таки истоки волнений, их подлинные, глубокие причины?

Он пожал плечами, фыркнул, развел немного в сторону руками, сказал:

– Откровенно говоря, точно я этого не знаю.

Мне такой прямой ответ понравился, и поэтому я не удержался и спросил, почему же тогда вокруг волнений раздуваются утверждения о причастности к ним «иностранных агентов», «коммунистов», даже имеются намеки на Советский Союз, как это делает, например, Джафариян.

Шах как-то криво улыбнулся, промямлил, что, вот «ему докладывают», «ему говорят», но он не уверен.

– А что касается Джафарияна, то он ведь ренегат, – с презрением сказал шах.

– Да, – отпарировал я, – но деньги платите ему вы.

Шах поспешил перевести разговор на другую тему. Уходя от него, я, конечно, думал, действительно ли он не знает подлинных причин волнений или не хочет открывать свои мысли. Уже одно то хорошо, что не решается говорить советскому послу о причастности к волнениям Советского Союза. Однако кто-то ему фальшивую информацию подбрасывает.

Итак, в марте 1978 г. «год змеи» менялся на «год коня». Интересно, подумал я тогда, куда мы доскачем на этом коне.

Пока ясно примерно следующее: выступления в Куме и Табризе – не случайное явление, а порождение глубоких причин. Возникновение движения солидарности в различных районах страны – явление политическое, те, кто солидаризируется с оппозиционными выступлениями, бросают открытый вызов режиму. Значит, они не боятся. Почему? Почувствовали свою силу или с отчаяния? Если почувствовала оппозиция свою силу, значит, не так уж сильна власть. Следовательно, на чем же держится власть, кто и насколько прочно ее поддерживает?

Ясно – в стране в результате бурного развития в короткие сроки возникло и накопилось много социальных противоречий. Духовенство – одна из важных социальных прослоек иранского общества – уже давно чувствовало себя ущемленным в правах, более того, с дальнейшим развитием Ирана его участь выглядела еще более мрачной – ведь дальнейшее развитие по избранному пути неизбежно еще более отодвигало религию на задний план.

Но у религиозных деятелей есть и преимущество перед другими, также недовольными шахским режимом, группировками. Оно меньше подвержено опасности репрессий – шах побоится зайти слишком далеко в физическом подавлении религиозной оппозиции, он может взорвать сам свою страну.

К выступлениям духовенства, возможно случайным, которые, однако, рано или поздно неизбежно должны были произойти, присоединились и другие недовольные. Например, мелкие лавочники. Отсюда – погромы банков как олицетворение их зависимости от крупного капитала. Присоединилась молодежь различного толка, всегда горячая и весьма чувствительная к репрессиям и подавлению свобод. Появились, пользуясь обстановкой, на сцене и левацкие группировки. Поэтому возникли погромы магазинов, поджоги. Где-то в глубине, хорошо укрытые, действуют и организованные отряды. Другие оппозиционные режиму группы из числа национальной буржуазии пока себя не проявляют. Пытаются, видимо, определить, удобный ли момент, каково соотношение сил сторон. Пока же оппозиционная часть разнородна, идейно и организационно не объединена. Все-таки шах, наверно, догадывается об истинных причинах волнений, но взяться за их устранение не хочет. Или не может. Или боится. Пока-то ведь требования сводятся лишь к соблюдению конституции 1906 г. А может быть, шах думает: пойди на одну уступку – потребуют следующую, которая может быть более для него опасной. Или он, шах, уверен в своей силе, в том, что удастся погасить начинающийся пожар обычными средствами – полицией, войсками и силами безопасности?

В начале апреля посетил председателя сената Шарифа-Имами. Это известный, кажущийся уравновешенным в суждениях, уверенным в себе государственный деятель. Даже, как мне казалось, с известной долей независимости в суждениях и поведении от шаха, хотя он всегда занимал высокие посты при шахском режиме. К тому же его семья имеет тесные связи с религиозным миром.

Суждения Шарифа-Имами весьма определенны: волнения организованы и подстрекаются частью религиозных деятелей, однако их действия бесперспективны, скоро все это окончится – в стране снова будет спокойствие. Левые и коммунисты тут ни при чем.

Председатель меджлиса Риази не менее откровенен: волнения спровоцированы «ахундами» (так называют в целом всех священнослужителей), в результате развития общества они лишились достатка в доходах. Они подбивают темные массы – отсюда такие уродливые явления, как погромы. Обвинения о причастности левых и коммунистов – чепуха, выдумки.

Что же эти деятели – не до конца искренни или сами еще не сознают полноты картины событий?

В эти же дни правительство и партия «Растахиз» решили представить дело таким образом, будто бы оппозиционному движению нанесен сокрушительный удар. Они провели большой митинг в Табризе. Выступил Амузгар – премьер-министр и генеральный секретарь партии. В речи опять намеки на действия «иностранных сил» и горячее подчеркивание «неотделимости» религии от Ирана и от монархии. Это явная попытка подладиться к недовольному духовенству и пока списывать все, что было, на «иностранцев».

Заокеанские «друзья» шаха в это время, видимо, также старались внушить шаху мысль о действиях против него из-за границы, подчеркивали важность значения Ирана для «свободного мира», превозносили, конечно, шаха. Послы ряда арабских стран с тревогой говорили мне о настойчивой линии шаха на то, чтобы стать господствующей державой в районе Персидского залива и вообще на Среднем Востоке. Против кого вооружается шах? Против СССР? Тогда это глупо. Шах слишком увлекается своими необычными внутренними прожектами, желанием играть выдающуюся роль и во внешних делах. Но его ведь используют. И вряд ли в интересах Ирана. И вряд ли в интересах его самого.