Час Пик - Иванов Всеволод - Страница 16

Кому угодно.

От злого полицейского на углу до тупого чиновника иммиграционной службы.

А потом: что он, непризнанный на предыдущих Родинах гений — таксистом сюда приехал работать? Таксистом он мог бы быть и в Москве. А потому надо взять в прокатной конторе у бича на Брайтоне печатную машинку с кириллицей, накупить бумаги и — писать, писать… Амбиции, понимаете ли…

Первые прозаические опыты в Новом Свете обескуражили совершенно — точней, не сами опыты, а их первые результаты; литературные агентства что–то заказывали, иногда даже прикупали рукописи, но как–то вяло и неохотно, а платили — просто смех сколько платили. Да и отношение к изящной словесности совсем как по русскому классику Даниилу Хармсу: «Писатель: Я писатель.» Ваня Рублев: «А по–моему, ты не писатель, а говно»».

Писатель (тогда еще не писатель, а таксист) никогда бы не подумал, что американцы — так тупы, невежественны и безобразно забиты, что кроме телевизора, бейсбола, баскетбола, бокса, регулярных постельных телескандалов с участием голливудских звезд, предвыборных компаний и своих идиотических шоу их ничего не интересует — даже его замечательная детективная проза, обличающая ужасы и агрессивность советской тоталитарной системы; об ужасе и агрессивности которых сам Писатель (тогда еще не писатель, а рядовой обитатель Брайтон — Бич, пробивающийся литературной халтуркой), впрочем, имел весьма туманное представление, разве что по «New York Times»…

Однако Писатель (через некоторое время уже действительно, так сказать, писатель, writer) начал усиленно совершенствовать написанное, поставив на это все, что можно — и не ошибся…

И вот теперь, в одна тысяча девятьсот девяносто пятом году он — один из самых многотиражных писателей России (одну из предыдущих Родин, как выяснилось, можно, однажды продав, купить вновь, а когда у тебя много money, как бы и дешевле выходит), его многочисленные детективы–мелодрамы–триллеры расходятся «на ура»; он известен, Издатели вкладывают в него деньги, и не боятся прогадать.

Пусть его прозу издевательски называют «таксистской», пусть поносят его в «серьезных» литературных изданиях — ну и что?

Тут, в России поэт — не больше чем поэт (не покупают поэзию, малотиражна и потому убыточна), но Писатель, он то есть –— больше, чем писатель;

его романы идут на за милую душу.

Что такое писатель в Штатах? Ничтожество, полное ничтожество, известное разве что студентам литературных факультетов. Кто знает о еще здравствующих Воннегуте или Сэлленджере? Никто, горстка поганых нищих интеллектуалов. Не читают американцы книжек, такая у них особенносгь национальной психики.

А тут, на вновь приобретенной Родине, назови только его фамилию, и все сразу: а–а–а, да, да, читали, как же, знаем… Наверное, потому, что количество видеомагнитофонов, телевизоров и прелюбодействующих голливудских звезд на душу населения несоизмеримо меньшее.

Писатель, короче говоря.

Чтобы издать многотиражную книжку, претендующую на бестселлер, Издателю в России на все про все надо минимум сто тысяч долларов; деньги, может быть и большие для Нью—Йорка, но ничтожные для пресыщенной и ко всему привыкшей Москвы. И то нет гарантии, что тебя не «обуют» конкуренты, выпустив книжку первыми и продав по демпинговой цене, что ты не зависнешь, что книжка не ляжет на складе мертвым грузом, и оборот денег резко упадет, что на Издателя не наедут очередные бандиты (в последнее время мода пошла: плати книжками). Средняя оптовая цена книжки–«стекляшки» на «Олимпийском» — от доллара до двух, средний тираж — пятьдесят тысяч, хотя, случаются и четырехмиллионные тиражи.

Сколько, Писатель, твоих книжек напечатано в жадной до криминальных знаний России?

Десять, пятнадцать, двадцать?

А сколько переиздано?

А сколько продано авторских прав?

А–а–а, не все ли равно?

Ясно одно: книжка — такой же потребительский товар, как крем для бритья, жевательная резинка или обувь: чем быстрей кончается крем, чем быстрей сжевывается резинка, чем быстрей стаптывается обувь, тем скорей надо купить другие — правильно? Правильно. А значит, тем лучше производителю — тому, кто в эту книжку вкладывает деньги. А потому писать надо так, чтобы «быстрей читалось, быстрей кончилось» и захотелось еще, а это значит: никакого эстетства, никакого занудства, никаких интеллектуальных изысков. Меньше прилагательных и деепричастий, больше существительных и глаголов, меньше диалогов, больше «action» — действия.

Драки, убийства, стрельба из всех видов оружия, взрывающиеся автомобили, похищения, освобождения, террористы, бандиты, следователи…

Ну, для разрядки — мелодраматическая линия, Ромео и Джульетта: он — бандит, она — прокурор, он — еврей, она — нееврейка, он — в Russia, она — в New York, он — правый, она — левая.

Но — не пересолить, иначе у читателя начнется кариес коры головного мозга, как началось после массированной атаки книжками–сериалами из жизни латиносов.

«Every time…» — и наплывом русский текст: «Каждый раз во время чтения книжек по мыльным операм вы подвергаете кору головного мозга…»

И вывод:

«Книжки «action» — единственные книжки, имеющие качество «action». Книжки «action» помогают предотвратить кариес…»

Еще в Штатах Писатель отлично понял одно: если ты действительно хочешь написать бестселлер, над брать тему, которая у всех на слуху.

Что там — «Буря в пустыни»?

Вот и отлично: напишем–ка мы книгу о Саддаме Хуссейне и любви в нему американской летчицы.

Восточная секта, отравившая зарином токийское метро?

Хорошо, получите вот такое: ужасные восточные сектанты сеют смуту и разрушение… А заодно, чтобы пострашней выглядело — зверски и по–сектантски насилуют все, что попадается у них на пути: мужчин, женщин, детей и домашних животных, собак, котов и голубей, злнамеренно отравляют леса, пастбища и водоемы, убивают Президента, овладевают атомной бомбой и секретом производства «пепси–колы», братаются с Хуссейном и его большим другом, Сыном Юриста, и в конечном итоге захватывают власть над миром. Но отважный сверхсекретный агент ФБР, майор Пронин… простите, Бой Джонс, презрев опасность, вступает с ними в смертельную схватку, в неравный бой, и…

В Штатах, конечно же, тираж — не больше десяти тысяч. Там вообще очень маленькие тиражи, даже десять тысяч — ого–го какой! Ну, Голливуд, может быть, купит в качестве литературного сценария.

Но тут, в России…

В России–то что делается — к книжному лотку в подземном переходе — не пробиться!

Нет, этих русских, bltaddz–dz–dz(ь), положительно невозможно понять!

Писатель поднялся с кровати поздно — за полдень, Выпил кофе, полчаса лениво слонялся по квартире, поглядывая в окно: sky такое же серое, такое же противное, как теперь над New York, наверное… Только электрических тысячеваттных светил по ночам поменьше. Ничего, наверстают упущенное…

Теперь — о главном: о книге, писать которую надо сесть немедленно, чем раньше, тем лучше. Пока тема еще hot, горячая то есть, тема, пока она на слуху, пока убийц не поймали (в том, что убийц — истинных или подставных поймают. Писатель нимало не сомневался)

Да, если ты действительно хочешь написать бестселлер, бери тему, которая на слуху.

Что создает «слух»?

Правильно, «ящик», телевизор создает сир И слухи. И все остальное.

Это — первое и непременное условие успеха

Второе — загадка.

Тайна убийства Кеннеди до сих пор не раскрыта, в 1963 году вся, даже самая халтурная и бездарная литература о событиях в Далласе стала бестселлерной

Почему?

Потому, что была тайна.

А лучшая в мире тайна — тайна неразгаданного убийства: будоражит, как ничто другое.