Как прое*** всё - Иванов Дмитрий - Страница 20

– Хуй с ним, – сказала спокойно Наташа.

Как уже было сказано, случай в третьем классе повли ял на Наташу. С шестого класса она ругалась матом.

Они зашли в соседнюю кабинку. Некоторое время была слышна ожесточенная возня. Потом Наташа сказала:

– Блять, трусы снимай, что ты стоишь.

Потом Кису вообще не было слышно, говорила только Наташа:

– Давай. Да не сюда, дурак. Ну, где ты там. Щас. Да. Вот сюда. Ну, давай. Да. Блять, да согни ты ноги, ты же длинный. Да. Теперь давай. О! О! Блять, ты что, все? Давай еще. Да. О! О! О!

Скоро Наташа стала орать, как Шиннед О’Коннор, а Киса только говорил:

– Наташа, тише, вдруг услышит… Кто-то…

А Наташа только говорила:

– Хуй с ним. О, о, о!

Мы с Эллой не решались выйти. Боялись. Не знаю, чего. То ли того, что нас заметят Киса с Наташей, что было глупо, то ли того, что помешаем хрупкой близости Кисы с Наташей Лареску. Что было еще более глупо. Ничто уже не могло помешать хрупкой близости Кисы с Наташей Лареску.

Потом мы все же вышли. Киса с Наташей нас увидели, потому что лицо Наташи торчало над дверью кабинки, она, как выяснилось, стояла на унитазе, чтобы компенсировать разницу в росте с Кисой, а Кисино лицо тоже торчало над кабинкой, потому что Киса был длинный. Лицо Наташи Лареску не изменилось, она продолжила свои «о, о». А Киса улыбнулся нам с Эллой дружески и сказал:

– О, ребята! Привет.

Потом мы с Кисой опять пошли на стройку, там еще выпили. Киса важно сказал:

– Теперь мы мужчины.

– Да, – подтвердил я эту мощную мысль. – Жалко только, детство кончилось.

Кубаноид

После школы мы с Кисой начали подготовку к будущим подвигам. Я готовился стать мыслителем, а Киса – летчиком-испытателем. Однажды Киса сказал, что ему надо познакомиться с каким-нибудь пилотом, подружиться с ним, потому что дружба пилотов – она как дружба моряков, охуенно крепкая. Мы поехали, взяв с собой бутылку вина, в аэропорт. Там мы ходили и искали подходящего пилота.

Вскоре я заметил, что мимо нас проходит такой. Мы сразу прижали его к стене, как шайбу. Я сказал:

– Товарищ пилот, можно с вами познакомиться?

– Зачем? – спросил пилот.

– Мой друг – будущий летчик! – сказал я возвышенно. – Он хочет у вас научиться. Многому. У нас есть вино красное, хотите?

– Хочу, – ответил пилот.

Так мы познакомились с Яшей. Мы вышли из здания аэропорта, пошли в парк, сели там на скамейке. Когда Яша выпил всю бутылку вина, он рассказал:

– Ну, что я могу сказать, ребята, про эту ёбаную летную работу. Платят мало. С тех пор как пришел Горбень, полетов стало мало. Целый день бухаем или спим. Кобыл ебем редко. Раньше кобыл ебали часто, потому что зарплаты были нормальные, уважение было, кобылы сами пилотов искали. Ебаться с пилотом было почетно. Сейчас кобылы ищут ебарей с баблом, рэкетиров. А пилоты сосут хуй. Вот такая ситуация в авиации, ребята.

Конечно, после этой первой информации у нас, особенно у Кисы, возникли вопросы. Мы стали задавать их Яше. Он отвечал откровенно. Выяснилось, что Горбень – это Михаил Сергеевич Горбачёв. Именно с его приходом к власти Яша связывал те грустные перемены, которые происходили в авиации. Пилот очень плохо отзывался о прорабе перестройки, называл его не иначе, как «ебучий председатель колхоза» и «кубаноид хуев». Я удивился выражению «кубаноид», я ведь любил и собирал редкие слова. Оказалось, что кубаноид – это уроженец юга России. А что касается председателя колхоза, то Михаил Сергеевич и с моей точки зрения был похож на председателя колхоза, а насколько ебучего – трудно сказать. Дело в том, что моя мама одно время по своей работе инспектировала колхозы и пару раз даже брала меня с собой. В этих поездках я видел председателей колхозов. Это были такие круглоголовые люди с глупым выражением лица. Они волновались, когда мама приезжала к ним с проверкой, потому что мама была лютой. Председатели колхоза всегда были одеты так: пыльный пиджак, пыльные туфли и штаны, а на голове – идиотская шляпа. Вернее, шляпа была как шляпа, идиотской она становилась из-за того, на что была надета. Именно так шляпа сидела и на Михаиле Сергеевиче Горбачёве – он по виду был вылитый председатель колхоза. Еще я помню, что моя мама всегда говорила, когда мы покидали проинспектированное хозяйство:

– А ведь был колхоз-миллионер. Вот что один идиот может сделать с колхозом-миллионером.

Моя мама тоже не любила Горбачёва. Она, правда, не говорила, что он кубаноид хуев, а употребляла такие выражения: трепач, брехун, дешевка, подкаблучник, чтоб ты сгорел со своей перестройкой, и еще говорила, что, если был бы жив деда Женя, мой дедушка по линии отца, чекист и фотограф, он бы лично задушил эту дешевку одной рукой. Но деда Женя уже умер к этому времени и задушить дешевку Горбачёва одной рукой уже не мог.

Яша рассказал, что у пилотов есть два вида отдыха, который им полагается: предполетный отдых и послеполетный отдых. Мне эти термины понравились, и, забегая вперед, скажу, что я потом заимствовал эти понятия из авиации и удачно адаптировал их к работе мыслителя. С приходом Горбачева граница между предполетным и послеполетным отдыхом оказалась стерта. Теперь пилоты спали месяцами, как гризли. Это угнетало пилотов.

Яша так и сказал:

– Я тупею без работы. Нельзя пилоту без полетов. Без полетов пилот становится долбаёбом, ребята.

Потом мы пошли домой к Яше. Яша был молдаванин, у него был добротный дом с винным погребом. Яша вынес из погреба трехлитровую банку вина. Мы ее выпили. Яша впал в ничтожество и подарил Кисе фуражку. Киса сказал Яше, приняв из его синих рук помятую фуражку:

– Яша, а как же ты?

– Я – пиздец, – сказал Яша, вытерев сопли.

А я тогда подумал: поэты и пилоты похожи. Забери у поэта полет – и тот же результат, что с пилотом. Поэт без полета становится долбаёбом, ребята.

Белогривые лошадки

Яша пил с тех пор, как однажды в небе увидел облака, белогривые лошадки. Было это несколько лет назад, Яша управлял самолетом, дело было под Днепропетровском. Летел Яша сквозь облака. Они были кудрявыми, белыми и золотыми, как волосы ангела, и Яша думал, что ему повезло: ведь простые люди не могут увидеть такой красоты. Яша напевал песню «Облака, белогривые лошадки». Песня была из любимого мультика Яши. Яша пел, а облака плыли мимо.

Вдруг Яша перестал петь. Потому что увидел, как из облаков посыпались чемоданы. Пилот удивился. Потом из облаков стали сыпаться люди. Они были живыми и махали руками и ногами. Яша подумал, что пробил час расплаты. Яша ведь и раньше пил, пилоты вообще люди пьющие, потому что надо снимать стресс, постоянно надо снимать стресс.

Яша сейчас же связался с землей и сказал:

– Прошу аварийной посадки связи хуёвым самочувствием пилота.

Так принято в радиообмене – не употреблять предлогов и союзов. Автор находит это лапидарным.

Уже на земле Яша узнал, что он видел. Он стал свидетелем печально известной авиакатастрофы в небе над Днепропетровском. Там, на километр выше того воздушного коридора, по которому летел Яша, столкнулись два самолета. Оба от удара развалились.

И их содержимое просто высыпалось вниз. Что и наблюдал Яша.

После этого случая Яша взял отпуск за свой счет и провел его в тяжелом делирии. Его постоянно преследовала песня «Облака, белогривые лошадки». Он не мог уснуть, а когда засыпал, ему снились люди. Радостные, улыбающиеся, они летели вниз сквозь золотистые облака к земле и махали руками, как птицы, а рядом с ними летели чемоданы, они открывались, как рты, и пели: «Облака-а-а, белогривые лошадки!» Яша просыпался и кричал, кричал. Потом бежал в подвал, там наливал, пил. И опять. Кричал, кричал.

Вот так. Облака могут быть белыми и золотыми. Но однажды из них могут выпасть чемоданы. Автор находит это поэтичным.

Черный ящик

Выше уже было рассказано о том, что Киса верил в черные ящики – бортовые самописцы. Мне всегда казалось, что внутри меня тоже есть такой черный ящик. Он все запоминает, чтобы потом, уже после катастрофы, люди могли спокойно во всем разобраться, извлечь уроки. Это очень полезно – извлекать уроки из чужой катастрофы. Этот роман и есть черный ящик. В нем изложено все, что со мной случилось. Как сначала все было отлично, потом отказ первого двигателя, потом второго, затем отказ всей гидравлики, конечно, пожар, я пытался дотянуть до запасного аэродрома, но нет, не получится. Когда понял, что не получится, – принял решение. Ухожу подальше от города, ведь там дети и женщины. Упаду на лесок. Березы все ближе. Прощай, жизнь. Взрыв, огонь. А город подумал – ученья идут…