Принцессы Романовы: царские дочери - Прокофьева Елена Владимировна "Dolorosa" - Страница 46

В общем, можно сказать, что Мария Николаевна обладала государственным умом. Она могла бы стать достойной женой любому европейскому правителю… Но выбрала другую судьбу.

В пятнадцать лет Мария Николаевна с матерью ездила в Берлин, где ее принимали уже как взрослую даму. После возвращения она получила отдельные апартаменты – в России ее тоже признали взрослой и позволили покинуть детскую. Ольга Николаевна вспоминает: «Она похорошела, бабочка выпорхнула из кокона. Ее сходство с Папа сказывалось теперь особенно, профиль к профилю она казалась его миниатюрой. И она стала его любимицей, веселая, жизнерадостная, обаятельная в своей любезности. Очень естественная, она не выносила никакой позы и никакого насилия. Ее ярко выраженная своеобразность позволяла ей всюду пренебрегать этикетом, но делала она это с такой женской обаятельностью, что ей все прощалось. Переменчивая в своих чувствах, жесткая, но сейчас же могущая стать необыкновенно мягкой, без рассудочно следуя порыву, она могла флиртовать до потери сознания и доставляла своим поведением часто страх и заботы Мама. Сама еще молодая, она радовалась успеху Дочери, испытывая в то же время страх перед будущностью Мэри…»

Страх Александры Федоровны был вполне объясним. В императорской семье не представляли, за кого же сможет выйти замуж их взбалмошная Мэри!

Когда праздновали шестнадцатилетие великой княжны Марии Николаевны, ее отец, император Николай I, пообещал исполнить любое ее желание. И Мария Николаевна сказала, что желает никогда не покидать Россию и не расставаться со своими родными. Совершенно невероятное желание: со времен Петра Великого русских великих княжон выдавали замуж за иноземных правителей, скрепляя тем самым политические связи между государствами. Но император никогда не изменял данному слову. Раз пообещал исполнить любое желание – значит, придется исполнить даже такое. Царь сказал дочери, что позволяет ей остаться. Он надеялся, что со временем Мария поймет, сколь безумна и даже неприлична ее затея, захочет выйти замуж, и тогда ей волей-неволей придется покинуть родину… Но Мария не отступила от своего решения.

В 1837 году, во время торжественного празднования двадцатипятилетия Бородинской битвы, Россию посетили многие знатные особы, иные и из числа бывших врагов. Среди них был и двадцатилетний герцог Максимилиан Лейхтенбергский, сын Евгения Богарне, пасынка Наполеона и вице-короля Италии, от его брака с Амалией Августой Баварской. Несколько сомнительное происхождение, да и к тому же – герцог без герцогства. Не лучшая пара для дочери государя Российского. Однако он был талантлив. Удивительно талантлив для аристократа. И страстно увлечен своей работой.

Вот что пишут о Максимилиане Лейхтенбергском в энциклопедии Российской академии художеств: «Он привез с собой в Россию крупную коллекцию произведений искусства, которая в 1880-х гг. в течение нескольких лет размещалась в Академии художеств. Обладал обширными познаниями в области естественных наук. С 1839 г. – почетный член Академии наук. Изучал гальванопластику, электро-химическую металлургию, минералогию, горное дело. Развивая идеи о гравировании с гальвано-пластических досок, ставил опыты. В 1844 назначен главноуправляющим Института корпуса горных инженеров. Способствовал развитию железных дорог в России. С 1843 по 1852 г. – президент Академии художеств. В 1851 г. организовал в залах Академии первую в истории России выставку произведений из частных собраний. В бытность герцога Лейхтенбергского президентом было открыто Мозаичное отделение при Академии художеств, Московская художественная школа, частные школы в Саранске, Киеве, Варшаве – Академия им покровительствовала и помогала учебными пособиями».

Вел себя Максимилиан скромно, но достойно. Не претендовал на особенное отношение, но невольно вызывал его. Прежде всего, у Николая I, который уже через несколько дней после знакомства поделился с приближенными, что был бы рад назвать Максимилиана сыном. А затем и у великой княжны Марии Николаевны, которую все считали особой вздорной, со скверным характером. Мария и Максимилиан быстро подружились. Марии с ним было интересно, а он… Он – влюбился.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Ольга Николаевна вспоминала: «Принцев из заграницы уже прибыло туда; между ними также и Принц Карл Баварский и с ним его племянник, Принц Лейхтенбергский. С первого же взгляда Мэри его поразила. И он понравился ей, так как был очень красивый мальчик. Но главным образом, ей льстило то впечатление, которое она произвела на него и мысль о том, что он может стать ей мужем, сейчас же пришла ей в голову. Согласится ли он остаться с ней в России? Я повторяю, что ей только пришла эта мысль… ни о каком серьезном чувстве еще не могло быть и речи».

Впрочем, многие считали, что и Мария так же влюбилась с первого взгляда. И что Максимилиан Лейхтенбергский для нее – идеальная пара. «Через четыре дня стало ясно, что Макс и Мэри созданы друг для друга», – писала Ольга Николаевна.

После торжеств Максимилиан покинул Россию, испросив разрешения писать Марии Николаевне. Год длилась переписка. Потом Максимилиан вернулся с намерением просить ее руки. Он надеялся на то, что могущественный царь, выказывавший ему столько симпатии, не сочтет наглостью его претензии на брак со своей дочерью. Он понимал, что вряд ли может считаться достойной парой для русской великой княжны… Однако ему уже нашептали, что княжна не намерена покидать Россию. И Максимилиан горячо уповал, что это решит дело: он был готов остаться в России и даже принять православие.

Мать юного герцога пришла в восторг от перспективы столь блестящего брака и согласилась на условия, выдвинутые Николаем I: Максимилиан будет служить России, а его дети, которые станут князьями и княжнами Романовскими с титулом императорских высочеств, – крещены и воспитаны в православной вере.

Осенью 1838 года герцог Максимилиан Лейхтенбергский приехал в Россию. Вскоре состоялась и помолвка. Императрица лично придумала для дочери наряд: русское парадное платье и белая тюлевая накидка, затканная серебром.

То, что жених и невеста нравятся друг другу, было видно невооруженным взглядом. Но предстоящее родство с сыном Богарне огорчало некоторых членов императорской семьи, в том числе брата Марии цесаревича Александра и ее тетушку герцогиню Марию Павловну Саксен-Веймарскую.

При прусском дворе союзом великой княжны с Максимилианом Лейхтенбергским также были недовольны, что было наглядно продемонстрировано в дни свадебных торжеств, когда прусская семья прислала поздравления через персону явно недостаточно высокого для такого поручения ранга – майора Браухича.

Василий Андреевич Жуковский среди всех своих воспитанников выделял великую княжну Марию. Она была самой способной и больше всех интересовалась учебой. Правда, успехи ее были далеко не так значительны, как могли бы стать, приложи она больше усердия. Но для Марии было главным искренне увлечься изучаемым предметом. Она не могла просто зубрить. Она должна была понять и полюбить то, что изучает.

Мария питала особенную страсть к изобразительному искусству, хорошо рисовала, старательно училась. Несколько уроков дал ей Брюллов. И хотя сама Мария художницей не стала, она на всю жизнь сохранила восторженное отношение к искусству.

С Жуковским они оставались друзьями многие годы. Переписывались.

«Где Вы теперь? Бог знает… Но где бы Вы ни были, в каком краю или в городе, верно, вам не так хорошо, как мне: я ведь в Русской земле, Святой земле для нас обоих», – писала Мария Николаевна своему бывшему учителю во время его длительного путешествия.

«Да, Василий Андреевич, мой старший друг, друг с колыбели, не кажется ли Вам странно, что маленькая Мэри, упрямая, ленивая Мэри, так часто Вас сердившая, скоро пойдет под венец? О, поздравляйте меня от души! Вы не поверите, как я счастлива! Неужели идеал моего воображения вечно оставаться в матушке-России, в бесценной Родине сделался явным?..» – написала она несколько лет спустя, когда вопрос о ее помолвке с Максимилианом Лейхтенбергским решился положительно.