Том временем в дивизионной многотиражке даже некролог напечатали, посвященный Вере. И все в нем было сказано: «Смертью храбрых», «Боевая подруга», «Не забудем никогда». И вдруг однажды приходит в батальон письмо из госпиталя от санинструктора Веры Николаевны Чуриной:

«…Чтобы легче перенести эту операцию, я внушила себе мысль, что я у врагов и меня пытают. Хотела заодно проверить себя, насколько у меня хватит сил. У меня еще впереди две операции. Но самое страшное для меня — это не смерть после третьей операции. Нет, самое страшное — это то, что больше не быть с вами, в санбат теперь меня не возьмут, не подхожу я по состоянию здоровья…»

(Из фронтовых записных книжек М. Матусовского)

Поэты

Я не любил до армии гармони,

Ее пивной простуженный регистр,

Как будто давят грубые ладони

Махорочные блестки желтых искр.

Теперь мы переламываем душу,

Мечтаем о театре и кино,

Поем в строю вполголоса «Катюшу»

(На фронте громко петь воспрещено).

Да, каждый стал расчетливым и горьким:

Встречаемся мы редко, второпях,

И спорим о портянках и махорке,

Как прежде о лирических стихах.

Но дружбы, может быть, другой не надо,

Чем эта, возникавшая в пургу,

Когда усталый Николай Отрада

Читал мне Пастернака на бегу.

Дорога шла в навалах диабаза,

И в маскхалатах мы сливались с ней,

И путано-восторженные фразы

Восторженней звучали и ясней!

Дорога шла почти как поединок,

И в схватке белых сумерек и тьмы

Мы проходили тысячи тропинок,

Но мирозданья не топтали мы.

Что ранее мы видели в природе?

Степное счастье оренбургских нив,

Днепровское похмелье плодородья

И волжский нелукавящий разлив.

Ни ливнем, ни метелью, ни пожаром

(Такой ее мы увидали тут) —

Она была для нас Тверским бульваром,

Зеленою дорогой в институт.

Но в январе сорокового года

Пошли мы, добровольцы, на войну,

В суровую финляндскую природу,

В чужую, незнакомую страну.

Нет, и сейчас я не люблю гармони

Визгливую, надорванную грусть.

Я тем горжусь, что в лыжном эскадроне

Я Пушкина читаю наизусть,

Что я изведал напряженье страсти,

И если я, быть может, до сих пор

Любил стихи, как дети любят сласти,

Люблю их, как водитель свой мотор.

Он барахлит, с ним не находишь сладу,

Измучаешься, выбьешься из сил,

Он три часа не слушается кряду —

И вдруг забормотал, заговорил…

И ровное его сердцебиенье,

Уверенный, неторопливый шум,

Напомнит мне мое стихотворенье,

Которое еще я напишу.

И если я домой вернуся целым,

Когда переживу двадцатый бой,

Я хорошенько высплюсь первым делом,

Потом опять пойду на фронт. Любой.

Я стану злым, расчетливым и зорким,

Как на посту (по-штатски — «на часах»),

И, как о хлебе, соли и махорке,

Мы снова будем спорить о стихах.

Бьют батареи. Вспыхнули зарницы.

А над землянкой медленный дымок.

«И вечный бой. Покой нам только снится…»

Так Блок сказал. Так я сказать бы мог.

1940

Константин Ваншенкин

Константин Яковлевич Ваншенкин родился в 1925 году в Москве в семье инженера. В детстве — в годы первых пятилеток — вместе с родителями много жил в рабочих поселках на стройках. Началась война. «В 1942 году, — рассказывает Ваншенкин, — из десятого класса я ушел в армию. Служил главным образом в воздушно-десантных войсках, участвовал в боях на 2-м и 3-м Украинских фронтах. Это было суровое время, но именно армия военной поры сформировала мое поколение. Армия сделала нас людьми, армия — это мои университеты. Демобилизовался я в самом конце сорок шестого года в звании гвардии сержанта. Стихи начал писать в детстве… Вскоре я остыл к своему сочинительству, и в пятнадцати-семнадцатилетнем возрасте, когда, как говорят, пишут стихи едва ли не все, я стихов не писал: у меня не было в этом ни малейшей потребности. Снова стал писать совершенно неожиданно для себя уже в конце войны, в Венгрии».

После демобилизации Ваншенкин поступил в геологоразведочный институт, но проучился там всего один год и перешел в Литературный институт имени Горького. Первая книга стихов «Песня о часовых» вышла в 1951 году.

Проводы

Нас в армию девчата провожали,

С которыми до памятной зимы

Делили мы и радость и печали,

С которыми учились вместе мы.

Я вижу их шубейки и гребенки

И странную растерянность их глаз,

Они стояли — все еще девчонки,

Но было им по-бабьи жалко нас.

В какой-то миг особым женским взором

Они сквозь дым увидели поля,

По длинным госпитальным коридорам

Унылое мельканье костыля.

Им виделись шершавые шинели,

Костры, потери нашего полка.

А может быть, себя они жалели,

Не сознавая этого пока.

1958

«По горным кряжам, вырубкам и долам…»

По горным кряжам, вырубкам и долам,

На краткий миг склоняясь над ручьем,

Шагал я с неудобным и тяжелым

Противотанковым ружьем.

В ночи ориентируясь по звездам,

Пуская ввысь махорочный дымок,

Привык себя считать я очень взрослым —

Иначе б это выдержать не смог.

Я спал, постелью хвойною исколот,

Горело натруженное плечо…

Лишь в тридцать лет я понял, что я молод,

Что сорок — тоже молодость еще.

1956

Первая любовь

Мир отрочества угловатого,

Полгода с лишним до войны,

Два наших парня из девятого

В девчонку были влюблены.

Любовь бывает не у всякого,

Но первая любовь — у всех.

И оба парня одинаково

Рассчитывали на успех.

Но тут запели трубы грозные,

Зовя сынов родной земли.

И встали мальчики серьезные,

И в первый бой они ушли.

Она ждала их, красна девица,

Ждала двоих, не одного.

А каждый верил и надеялся,

А каждый думал, что его.

И каждый ждал: душой согреть его

Уже готовится она.

Но вышла девушка за третьего,

Едва окончилась война.

Косицы светлые острижены,

И от былого — ни следа…

Ах, если бы ребята выжили,

Все б это было не беда.

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Строки, добытые в боях - Окуджава Булат Шалвович - Страница 5