Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Строки, добытые в боях - Окуджава Булат Шалвович - Страница 42


42
Изменить размер шрифта:

(Из воспоминаний летчика-штурмовика Героя Советского Союза В. Емельяненко)

«Сто раз закат краснел, рассвет синел…»

Сто раз закат краснел, рассвет синел,
сто раз я клял тебя,
   песок моздокский,
пока ты жег насквозь мою шинель
и блиндажа жевал сухие доски.
А я жевал такие сухари!
Они хрустели на зубах,
   хрустели…
А мы шинели рваные расстелем —
и ну жевать.
   Такие сухари!
Их десять лет сушили,
   не соврать,
да ты еще их выбелил, песочек…
А мы, бывало,
   их в воде размочим —
и ну жевать,
   и крошек не собрать.
Сыпь пощедрей, товарищ старшина!
(Пируем — и солдаты и начальство…)
А пули?
   Пули были. Били часто.
Да что о них рассказывать —
   война.

Сентиментальный романс

Надежда, я вернусь тогда, когда трубач
   отбой сыграет,
когда трубу к губам приблизит и острый
   локоть отведет.
Надежда, я останусь цел: не для меня земля
   сырая,
а для меня — твои тревоги и добрый мир
   твоих забот.
Но если целый век пройдет и ты надеяться
   устанешь,
Надежда, если надо мною смерть развернет
   свои крыла,
ты прикажи: пускай тогда трубач израненный
   привстанет,
чтобы последняя граната меня прикончить
   не смогла.
Но если вдруг когда-нибудь мне уберечься
   не удастся,
какое новое сраженье ни покачнуло б шар
   земной,
я все равно паду на той, на той далекой,
   на гражданской,
и комиссары в пыльных шлемах склонятся
   молча надо мной.

Михаил Луконин

Михаил Кузьмич Луконин родился в 1918 году в городе Астрахани. Детство провел в Сталинграде. Писать стихи и печататься начал рано, еще в школе — в пионерских и комсомольских газетах. После школы поступил в Сталинградский педагогический институт, затем перевелся в Литературный институт имени Горького. В декабре 1939 года ушел добровольцем на финский фронт. «Пять стихотворений, — пишет Луконин, — „Мама“, „Наблюдатель“, „Ночью лыжи шипят“, „По дороге на войну“, „Письмо“ — напечатал по возвращении в журнале „Знамя“ (№ 10, 1940), их я и стал считать первыми в своей жизни». С первых дней Великой Отечественной войны — в действующей армии. В 1941 году был ранен. Затем до конца войны служил в газете танковой армии — «На штурм». Награжден медалью «За боевые заслуги». Первая книга «Сердцебиенье» вышла в 1947 году.

Фронтовые стихи

Если б книгу выдумывал я,
Все б описал по-иному:
Цвет крови на траве,
Цвет крови на земле,
   на снегу, —
Вид убитого парня на черном снегу, у разбитого
   дома,
Что такое — ползти, наступать и стрелять по врагу.
Если бы я
   назвал эту книгу
     «Фронтовыми стихами»
И она превратилась бы
   в тонну угластых томов,
То она пригодилась бы фронту:
Глухими ночами
Ею печь в блиндаже
   разжигал бы сержант Иванов.
Вот он печь растопил, мой сержант Иванов,
   и не спится —
Руки греет над ней,
   удивляется:
     ночи глухи!
В белый парус снегов
   загляделась большая бойница,
Месяц ходит вокруг.
   Это есть фронтовые стихи!
Вот сержант Иванов
   письма пишет на противогазе:
Как живет,
   где живет,
     что дела и харчи неплохи,
Что пора бы домой, —
   ждешь меня?
     Обращаясь с наказом:
Ты себя береги!..
   Это есть фронтовые стихи!
Вот сержант Иванов
   в атаку выводит пехоту.
Сам в цепи.
   И бегут, выдвигая штыки.
Пот стирает с лица Иванов
   (он устал от тяжелой работы),
Улыбнулся друзьям.
   Это есть фронтовые стихи!
Вот Иваново-город.
   Снег идет. Темновато.
В клубе «Красная Талка» — собранье.
   Ткачихи тихи.
Иванова, ткачиха,
   читает письмо от сержанта,
Все встают и поют.
   Это вот — фронтовые стихи!
Фронтовые стихи — это чувство победы,
   такое,
Что идут и идут неустанно
   на подвиг и труд,
Все — туда,
   где земля стала полем последнего боя.
Иногда умирают там.
   Главное —
     это живут!

1943

Хорошо

Хорошо перед боем,
Когда верится просто
В то, что встретимся двое,
В то, что выживем до ста.
В то, что
   не оборвется
Все свистящим снарядом,
Что не тут разорвется,
Дальше где-нибудь, рядом.
В то, что с тоненьким воем
Пуля кинется мимо.
В то,
чему перед боем
Верить
Необходимо.

1942

В вагоне

Как странно все-таки: вагон.
Билет. Звонок. Вокзал. Домой.
И свет и гром со всех сторон.
Колеса бьются подо мной.
Шестнадцать месяцев копил
Я недоверие к тому,
Что кто-то жил, работал, был,
Болел и спал в своем дому.
Шестнадцать месяцев подряд
Окопом все казалось мне.
В вагоне громко говорят
О керосине и вине.
А у меня всего три дня.
Я вслушиваюсь в их слова.
Вздыхают, горестно кляня
Дороговизну на дрова.
А мне ведь дорог каждый час.
Жилет раскинув меховой,
Я по вагону напоказ
Прошел походкой фронтовой.
Я был во всей своей красе
(Блестит на левой стороне!).
— Оттуда? — спрашивают все. —
Да, тяжело вам на войне… —
Шел, улыбался и кивал,
Молодцеватый и прямой.
— В боях бывали?
— Да, бывал.
— Куда же едете?
— Домой!
— Из госпиталя? На, сынок… —
Беру, жую мякинный кус.
— Кури. —
Глотаю я дымок,
Соломой отдает на вкус.
— Ложись, устал…
Мы ничего,
Мы тут пристроимся в углу.
У вас там трудно с ночевой,
Мы перебьемся. Мы в тылу.
— Ложись и спи…
— Слаба кирза,
Как они там зимой, в бою! —
Прикрыла женщина глаза,
Упрятав ноги под скамью.
— Спи… —
А колеса все галдят.
— Спи.
— Все живем одной бедой.
— Спит. Исхудал-то как солдат… —
А был я просто молодой.