…Вот в наступившей тишине, нарушаемой негустой перестрелкой с вражеской стороны, во всю мощь своих стальных легких заговорила по-немецки передвижная громкоговорящая установка. По ней сразу же открыли огонь. Смолкла. И опять заговорила. Так повторялось несколько раз. Потом огонь все-таки прекратился. Мы направили стереотрубу в сторону совхоза, откуда звучал этот радиоголос. И отчетливо видели, как две фигуры в армейских полушубках поднялись на гребень окопов. В руках белый флаг. Размахивая им, они двинулись в сторону немецких укреплений. Немцы не стреляли. Стояла такая тишина, что перекличка воробьев в конском навозе звучала в ушах, как канонада. Парламентеры продолжали идти по снежной целине. Шли осторожно, очевидно боясь напороться на мины, которыми, как мы знали, утыкано все предполье. Немецкие укрепления молчали. Вот двое с белым флагом приблизились к ним. Поднялись на бруствер, исчезли — вероятно, спрыгнули вниз. Потом появились вновь. В сопровождении четырех немцев они двигались к городу…

По мере того как стрелки двигались на часах и росло наше нетерпение, тишина становилась все более угнетающей. Солдаты, видевшие за войну множество смертей, сами только что подвергавшиеся смертельной опасности, все страшно волновались за тех двух, что сами отправились, так сказать, в пасть льва…

Прошло уже почти два часа. Очень ясно представляю себе состояние этих двух советских парней, что пошли туда, к немцам, прямо на стволы пушек и пулеметов, чтобы попытаться спасти от бесполезной гибели сотни врагов, окруженных в городе…

(Из военных дневников Б. Полевого)

Воспоминанье о дороге

Дорога была минирована,

но мы это поняли

слишком поздно,

и уже не имело смысла

возвращаться обратно,

и мы решили идти

дальше,

на расстоянии друг от друга,

я впереди,

он сзади,

а потом менялись местами.

Мы ступали осторожно,

кое-где

мины

выглядывали из-под снега,

темные коробочки,

припорошенные снегом,

такие безобидные с виду.

Мы ступали осторожно,

след в след,

мы вспотели,

хотя мороз был что надо,

и сердце замирало,

останавливалось

и начинало стучать не прежде,

чем нога опиралась на твердое,

и тогда стучало в висках,

и вновь замирало

перед следующим шагом.

Потом повалил снег,

потом послышались взрывы

и крик —

ложись! так вашу так! —

а дальше,

дальше ничего не помню,

только дорога,

и сердце замирает

и останавливается,

и начинает стучать не прежде,

чем нога обопрется на твердое,

и снова стучит в висках,

и вновь замирает

перед следующим шагом.

Цыганка

Привычная скупая благодать

Привалов и ночевок на пути…

Цыганка мне хотела погадать,

В колоде карт судьбу мою найти.

Но я сказал цыганке:

— Погоди!

Какой мне прок в премудрости твоей?

Ты не найдешь судьбу мою среди

Засаленных тузов и королей.

Моя судьба написана вчерне

На карте,

по которой в бой идем.

Все, что она предназначает мне,

Отмечено цветным карандашом.

Там, синею чертою обведен,

У трех дорог

стоит казенный дом,

Который в семь ноль-ноль (будь проклят он!)

Мы все же обязательно возьмем.

Там правда говорит в глаза, в лицо.

Там поздняя дорога — в темноту…

Моей бубновой дамы письмецо

Я вечером сегодня перечту…

Я думал так:

Мой путь тяжел и крут,

Но все же доживу я до седин,

Когда к рассвету завтра не убьют

В бою

за город Турну-Северин.

А если в оглушительной пальбе

Я упаду — и это может быть….

Цыганка, стой!

Я расскажу тебе

Твою судьбу:

ты будешь долго жить,

И будет кров надежный у тебя,

И будет хлеб у девочки твоей —

Ей не придется больше ворожить…

1945

Земля

Я с землей был связан немало лет.

Я лежал на ней. Шла война.

Но не землю я видел в те годы, нет.

Почва была видна.

В ней под осень мой увязал сапог

с каждым новым дождем сильней.

Изо всех тех качеств, что дал ей бог,

притяженье лишь было в ней.

Она вся измерялась длиной броска,

мерам нынешним вопреки.

До второй избы. До того леска.

До мельницы. До реки.

Я под утро в узкий окопчик лез,

и у самых моих бровей

стояла трава, как дремучий лес,

и, как мамонт, брел муравей…

А весною цветами она цвела.

А зимою была бела.

Вот какая земля у меня была.

Маленькая была.

А потом эшелон меня вез домой.

Все вокруг обретало связь.

Изменялся мир изначальный мой,

протяженнее становясь.

Плыли страны. Вился жилой дымок.

Был в дороге я много дней.

Я еще деталей видеть не мог,

но казалась земля крупней.

Я тогда и понял, как земля велика.

Величественно велика.

И только когда на земле война —

маленькая она.

Марк Максимов

Марк Давыдович Максимов родился в г. Сновске (ныне г. Щорск) в 1918 году в семье служащего. Юность его прошла в Киеве. Там в школьные годы он начал писать стихи. Первые его стихи были опубликованы в 1939 году, когда он был студентом факультета языка и литературы Киевского педагогического института имени Горького. Этот институт он закончил в 1940 году и через несколько месяцев был призван на службу в армию. Почти всю войну Максимов провел в партизанском крае, в Белоруссии. Был политруком кавалерийской разведки, редактором партизанской многотиражки «Смерть врагам», политруком при смоленском штабе партизанского движения. Награжден медалью «Партизану Отечественной войны».

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Строки, добытые в боях - Окуджава Булат Шалвович - Страница 32