Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Строки, добытые в боях - Окуджава Булат Шалвович - Страница 3


3
Изменить размер шрифта:

Иногда о том, что описано в стихах, говорят — «поэтическое преувеличение», отделяя реальность от поэзии. Меньше всего это подходит к поэзии военного поколения, и включенный в сборник документальный материал со всей очевидностью показывает несостоятельность такой точки зрения. Больше того, бросается в глаза, что многие стихи сами являются своеобразным поэтическим дневником. Эту особенность поэзии военного поколения заметил Константин Симонов еще в дни войны, когда выступили первые представители этого поколения. Он писал: «…Судьба их самым крепким образом связана с тем, что они писали и пишут. В стихах да и в прозе, когда они пишутся на войне, может быть, от силы впечатлений, может быть, от сознания того, что жизнь твоя может оборваться, появляется прямая непосредственность, своеобразная „дневниковость“. Пишут о том, как ходили в атаку, о том, как рядом умер товарищ, о том, как отдыхают после боя, о том, как уезжают, и о том, как возвращаются на фронт… В каждом из этих стихотворений, я уверен, есть истинное поэтическое чувство и острый глаз очевидца… Мне очень нравятся люди, писавшие их, — талантливые, скромные, такие же труженики войны, как миллионы других людей, впитавшие в себя такой богатый запас впечатлений для своей писательской жизни, какой дай нам бог всем иметь».

С той поры, когда были сказаны эти слова, прошло уже четверть века. Но и сегодня поэты военного поколения возвращаются к тому, что было пережито ими на фронте, — столь богат оказался запас впечатлений военной юности.

До сих пор случайно уцелевшие генералы фашистского вермахта (да и некоторые деятели союзнических армий тоже) в своих мемуарах и военно-исторических работах, лишь только речь заходит о наших победах после горьких месяцев отступлений, сразу же обращаются к таким чуждым языку военных словам, как «необъяснимое чудо», «неразрешимая загадка», «непостижимый секрет». Оказывается, оперативные схемы и подсчеты огневой мощи раскрывают далеко не всё… Они не могут понять: почему стояли насмерть в Бресте и Сталинграде; почему умирали от голода, но не сдавались ленинградцы; почему бросались с гранатами под танки защитники Севастополя, а летчик не оставлял горящий самолет, направляя его во вражескую автоколонну; почему пленные и под пытками молчали на допросах и попавшие в окружение вызывали огонь артиллерии на себя. Вероятно, бессмысленно профессиональным военным, к тому же не очень заинтересованным в истине, рекомендовать в качестве серьезного источника стихи. А между тем эти стихи о правде и красоте, о долге и справедливости, о Родине и революции, о юности, возмужавшей в огне войны, проливают яркий свет на то, что составило нашу несокрушимую военную силу. Советский характер, с такой силой и яркостью выразившийся в этих стихах, и был одним из главных «секретов» нашей победы, объясняющих, почему война, начавшаяся так страшно для нас июньским утром 1941 года, через четыре года закончилась в Берлине полным разгромом третьего рейха.

…Сколько поколений молодых людей жаловалось на то, что они опоздали родиться, что не успели к великим историческим событиям. О моем поколении нельзя сказать, что оно опоздало родиться. Мы попали вовремя, мы повидали такое за несколько лет, что другим не увидеть и за долгую жизнь… Мы были горды и за страну, и за самих себя лично. Мы выдержали испытание…

Евгений Винокуров

Николай Отрада

Николай Карпович Турочкин (Николай Отрада) родился в 1918 году в деревне Николаевка, Воронежской области. Среднюю школу-девятилетку окончил в 1934 году в Сталинграде. Михаил Луконин, друживший с Отрадой со школьных лет, вспоминает: «К первому уроку мы приносили каждый свое новое стихотворение, обменивались и читали. Сблизило еще и то, что в его семье работал один отец, а их было пятеро, а у нас, четверых, работала одна мать. Завод, Волга, школа — вот наш мир. Мы часто уходили за бугор реки Мечетки, читали Багрицкого, Б. Корнилова, П. Васильева, Сельвинского, ахали над юным Смеляковым».

Первые стихи Отрады были напечатаны в заводской многотиражке «Даешь трактор!», в газетах «Молодой ленинец» и «Сталинградская правда». Окончив школу, Отрада поступил в Сталинградский педагогический институт на литературный факультет и одновременно на заочное отделение Литературного института имени Горького. В 1939 году в Сталинграде вышел его сборник стихов «Счастье», осенью он перевелся в Москву в Литературный институт, а в декабре с товарищами по институту ушел добровольцем на финский фронт.

Николай Отрада погиб 4 марта 1940 года на Суо-Ярви, Петрозаводского направления, возглавив прорыв из окружения одного из взводов 12-го лыжного батальона.

Мир

Он такой,
Что не опишешь сразу,
Потому что сразу не поймешь!
Дождь идет…
Мы говорим: ни разу
Не был этим летом сильный дождь.
Стоит только далям озариться —
Вспоминаем
Молодость свою.
Утром
Заиграют шумно птицы…
Говорим: по-новому поют.
Всё:
Мои поля,
Долины, чащи,
Солнца небывалые лучи —
Это мир,
Зеленый и журчащий,
Пахнущий цветами и речистый.
Он живет
В листве густых акаций,
В птичьем свисте,
В говоре ручья,
Только нам
Нельзя в нем забываться
Так,
Чтоб ничего не различать.
……………
Чтоб цвела земля во всей красе,
Чтобы жизнь цвела,
Гудела лавой,
Старое сметая на пути.
Ну, а что касается до славы —
Слава не замедлит к нам прийти.

1939

Почти из моего детства

Я помню сад,
круженье листьев рваных
да пенье птиц, сведенное на нет,
где детство словно яблоки шафраны
и никогда не яблоко ранет.
Оно в Калуге было и в Рязани
таким же непонятным, как в Крыму;
оно росло в неслыханных дерзаньях,
в ребячестве, не нужном никому;
оно любило петь и веселиться
и связок не жалеть голосовых…
Припоминаю: крылышки синицы
мы сравнивали с крыльями совы
и, небо синее с водою рек сверяя,
глядели долго в темную реку.
И, никогда ни в чем не доверяя,
мы даже брали листья трав на вкус.
А школьный мир? Когда и что могло бы
соединять пространные пути,
где даже мир — не мир, а просто глобус,
его рукой нельзя не обхватить…
Он яблоком, созревшим на оконце,
казался нам.
На выпуклых боках —
где Родина, там красный цвет от солнца,
и остальное зелено пока.