Шесть месяцев спустя (ЛП) - Ричардс Натали - Страница 22

Но, боже, я не могу выкинуть его из головы.

Я все ещё сижу перед входной дверью, заставляя себя пройти через это, когда слышу Мустанг, останавливающийся перед моим домом.

Время для шоу.

Перевожу дыхание, надеваю пальто и открываю дверь с улыбкой, приклеенной на моем лице. Играй роль, пока роль не станет тобой, верно?

Я быстро сбегаю вниз, откидывая волосы, потому что буду счастливой сегодня. Заставлю себя делиться маффинами и говорить о погоде. Буду лучшей девушкой, которая когда-либо была у Блейка.

— Ты выглядишь отлично, — говорит Блейк, открывая дверь и затаскивая меня в машину.

— Ты тоже выглядишь неплохо, — говорю я.

И это не преувеличение. Застёгнутая рубашка, выцветшие джинсы, а волосы взъерошены таким образом, что, вероятно, ему потребовалось больше времени, чем мне. Он должен быть в рекламе Gap, продавая майки-поло с улыбкой на миллион.

— Как насчёт Триксис? — спрашивает он.

— Отлично.

Триксис в пяти минутах от моего дома. Даже я могу завести светскую беседу, чтобы заполнить шесть минут. Но, на самом деле, мне даже не нужно заморачиваться, потому что Блейк прибавляет звук радио, и мы слушаем его, пока не припарковываемся.

Кафе, кажется, видело лучшие дни, но оно семейное и чистое. Белые столики, отделка из нержавеющей стали блестит вокруг столов и стульев.

Разговоры слышны от столиков и кабинок, когда грудастая блондинка усаживает нас. Она посылает особенную улыбку Блейку, и он возвращает её, но оставляет руку на моей спине. А затем он ждет, пока я сяду, потому что он — олицетворение рыцаря, а я дурочка, которая отбилась от стада. Даже мысленно.

— Умираю от голода, — говорю я, поднимая меню. — Я могу съесть десяток блинчиков.

Блейк усмехается.

— Тебе определённо нужно следить за уровнем углеводов, если не хочешь набрать 15 килограмм к следующей осени.

Я смеюсь и смотрю на него, но не похоже, что он шутит. Серьёзно? Я конечно не 40-го размера, но, чёрт возьми, уверена, что не сломаю весы. Я опускаю меню, чтобы снова проверить его выражение, но Блейк, кажется, завис на выборе яиц и бекона.

Ладно, проехали. Он, наверное, подал знак, когда я моргала.

Официантка возвращается за нашим заказом, и я только открываю рот, чтобы попросить двойной бельгийский кофе, когда Блейк заказывает первым.

— Нам обоим на первое омлет с индюшачьей колбаской и пшеничный тост.

Я моргаю так быстро, что кто-то, проходящий мимо, наверное, мог подумать, что у меня что-то в глазах.

Видимо, снова случился прыжок во времени, но на этот раз он послал меня назад в 1940-е, или какой бы там ни был год, когда парни заказывали еду для девушек, после того как делали комментарии о весе. Ей богу, может, он даст мне поносить свою куртку в закусочной после школы.

Мне нужно сосчитать до десяти, потому что предполагалось, что это будет приятный завтрак, а я могу лишь думать о том, чтобы не швырнуть солонкой ему в голову.

— Так как дела с заявлениями? — спрашивает у меня Блейк.

— Я не сильно продвинулась. Была ужасно вымотана вчера после ужина, — отвечаю я.

— Бездельница, — дразнит он. — Два моих уже готовы.

— Да? Которые?

— В Браун и Нотр Дамм, — говорит он.

— Хах, это две из моих школ, — говорю я, протирая испарину со стакана.

Блейк смеётся.

— Э, да. Это было условием, помнишь? Поступить в одну и ту же школу.

Нет, не помню. Я понятия не имею, в какие колледжи он подаёт заявления, и я уверена, что, чёрт возьми, не помню, как планировала следующие четыре года моей жизни, основываясь на отношениях с парнем, с которым я встречаюсь… сколько? Три месяца?

Ладно, я шокирована. Я не хочу следить за уровнем углеводов или идти в Нотр Дам. Я вообще не хочу здесь находиться. Официантка ставит наши тарелки, и я смотрю на омлет и пшеничные тосты, которые даже не хотела заказывать. Я люблю есть сладости на завтрак. От яиц или тостов так рано утром у меня начинает болеть живот.

Блейк пристально смотрит, как я беру вилку, и совершенно очевидно, что ему есть, что сказать. Его взгляд становится прохладным и отстранённым, и я кладу вилку, чувствуя, как будто что-то есть в чашке Петри. Мой желудок съёживается, и я чувствую, как холодный пот проступает на ладонях.

Откидываюсь назад в кабинке.

— Блейк, прости, но я плохо себя чувствую.

— Возможно, немного горячего чая поможет. Ромашка успокаивает, — говорит он, оглядываясь в поисках официантки.

— Нет.

Слово выходит немного громче и жёстче, чем я хотела. Я чувствую себя достаточно плохо, чтобы прикусить губу и опустить взгляд.

— Что такое, Хлоя? — спрашивает он.

И вот снова. Это почти клиническое выражение, которое заставляет меня думать, что он держит планшет-блокнот. Если бы это был урок по биологии, я находилась бы на металлическом поддоне, с булавками, удерживающими части моей кожи. А я не хочу быть препарированной.

— Живот, — говорю я, и впервые это истинная правда. — Думаю, мне нужно домой.

— Хорошо, только дай мне взять счёт. Я тебя отвезу.

— Я понимаю, но не хочу, чтобы меня вырвало в твоей машине.

С минуту я могу видеть, что он не в восторге даже от предположения чего-то подобного. Но он быстро скрывает это за обеспокоенным выражением.

— Хлоя, не сходи с ума. Ты не можешь идти пешком. Здесь две или три мили.

— Если срезать через дворы, не так долго. Раньше я ходила сюда с Мэгги за блинчиками каждым субботним утром.

Произношение её имени вызывает во мне ещё одну волну боли. Я расплачусь, если останусь здесь. Я чувствую это, но не хочу плакать перед Блейком.

Встаю, отталкивая прочь тарелку.

— Извини. Мне действительно плохо.

— Ладно, поправляйся. Позвони, если я тебе понадоблюсь.

Я едва заставляю себя кивнуть, прежде чем вырываюсь за дверь, в слишком яркое утро. Свежий и сухой воздух очищает мою голову и снимает напряжение с нервов.

Мне стоило бы пойти прямо домой, но я не делаю этого. Я чувствую, что мне нужно вернуться на Бельмонт Стрит. Мои ноги помнят короткий путь наизусть, поэтому я следую бездумно. Через Маунд Стрит, потом через новую застройку к Бельмонт. Иду мимо вязов, посаженных вдоль улицы и доказывающих, как долго эти дома находятся здесь.

Прежде чем начинаю осознавать, зачем я здесь, я стою перед домом Джулиен. Я пытаюсь вспомнить миссис Миллер в саду или Джулиен на веранде, но даже не могу знать, любила ли она сидеть там. Она была практически незнакомкой для меня. Теперь она как призрак в моей памяти, расплывчатый силуэт девушки, которую я никогда на самом деле не знала. И никогда не узнаю, потому что она уехала.

Я закрываю глаза и пытаюсь представить её. Возможно, услышать её голос. Она просто как набор расплывчатых черт. Светлые волосы, маленький нос. Застенчивая улыбка. Это могло бы относиться к половине девушек из школы.

— Ты грустишь из-за того, что она не вернулась? — спрашивает юный голос.

Я смотрю вниз на девочку передо мной, в наполовину застегнутом пальто, с красными от холода щеками. Ей, должно быть, не больше восьми или девяти лет.

— Что? — переспрашиваю я, хотя уверена, что услышала правильно.

— Джули, — говорит она.

Я никогда не слышала, чтобы кто-то называл её так, но сомневаюсь, что она имеет в виду кого-то другого.

Прикусываю губу, осознавая, что для этой маленькой девочки она была идолом, красивой принцессой из самого большого замка на улице. Я улыбаюсь ей.

— Думаю, она скучает по тебе.

— Да, возможно. Иногда она лепила со мной снеговиков. Я не думаю, что это можно делать в Калифорнии, — рассуждает маленькая девочка, вытирая нос рукавом пальто.

Она смотрит на меня вверх, и ей, должно быть, не нравится сожаление, которое она видит в моих глазах. Она перекрещивает руки и пытается выглядеть грозно.

— Но я стою здесь не затем, чтобы плакать из-за того, что она уехала.

— Я не плачу.

Девочка поднимает на меня взгляд.

— Возможно, сейчас нет, но раньше ты плакала. Я видела тебя плачущую здесь. В ту ночь, когда она уехала.